Когнитивная среда и институциональное развитие-5.3

Еще Чаадаев писал, что жизнь в России идет по кругу, время замерло и ничего не меняется. Почему так получается, - ответы ищет экономист и социальный мыслитель Вячеслав Широнин, представитель московско-питерской группы экономистов и социологов в своей книге, третью часть пятой главы которой мы публикуем сегодня. Первая глава. Вторая глава. Третья глава. Четвертая глава. Первая часть пятой главы. Вторая часть пятой главы.

5.3. Современная Россия

Был ли распад СССР в 1991 году революцией? И да, и нет – существует множество аргументов за и против. Несмотря на явный кризис, практически никто не ожидал, что это может произойти. Когда же это случилось, то оказалось – по историческим меркам – очень безболезненным.

Мне кажется, что это было событие фантастического масштаба – но не в смысле одномоментных перемен «здесь и сейчас», а как точка начала новой жизни.

Эволюция советских институтов

В начале 1990-х, глядя на бывший советский ландшафт, географ Владимир Каганский увидел «что-то вроде суверенизации частей тела подыхающего дракона»¹. В эти же времена, размышляя о новых малых предприятиях, я подумал, что они растут, как грибы на поваленном дереве.

Здесь я перескажу впечатления полевого социолога Ольги Фадеевой о том, как трансформировались институты колхозной деревни, и размышления Симона Кордонского о социальной структуре сегодняшней России. 

Деревня сегодня

О.П.Фадеева. Особенности формирования многоукладной экономики в сельской России²

Ольга Петровна Фадеева – социолог, представитель новосибирской школы экономической социологии. 

Очень известная Новосибирская школа экономической социологии развивалась и сегодня развивается в новосибирском Институте экономики и организации промышленного производства (ИЭОПП). Лидерами ее были Татьяна Ивановна Заславская и Розалина Владимировна Рывкина. Эта школа сильна своим эмпирическим, индуктивным подходом. Исследование строится не на обсуждении и даже не на эмпирической проверке теоретических моделей, а на обобщении того, что исследователи видят «в поле», во время интервью и экспедиций.

Вот что сейчас можно увидеть в деревне:

• Коллективные советские формы хозяйствования все еще сохранились, хотя медленно разрушаются

• Возник новый симбиоз коллективных и семейный хозяйств, благодаря которому семейные хозяйства стали лидировать по производству ряда продуктов

• Параллельно с этим происходит развитие сельского предпринимательства

• Во многих селах колхозный строй был заменен настоящими капиталистическими хозяйствами

• В сельское хозяйство устремился крупный капитал

• Финансирование сельской инфраструктуры происходит на основе неформальных отношений сельской администрации и бизнеса

Итак, возник новый симбиоз коллективных и семейных хозяйств. Как мы говорили, в СССР люди работали в колхозе или совхозе, но основной доход – или, во всяком случае, очень существенную часть дохода давали их личные подсобные хозяйства (ЛПХ). Эти хозяйства и превратились в семейные хозяйства, которые живут в странном симбиозе с коллективными. Параллельно происходит развитие сельского предпринимательства, кое-где из этих колхозов-совхозов и их обломков предприимчивые люди уже создали фирмы. В нулевые годы в сельское хозяйство пошел крупный капитал. При том уровне обменного курса, который установился после дефолта 1998 года, Россия стала конкурентоспособной по сельскому хозяйству. К этому надо добавить, что сельская инфраструктура – дороги, детские сады, школы и т.п. – после 1992 года «повисли на балансе» и на заботах местной власти, у которой на это нет денег. Заметим, что эта последняя картина похожа на то, что происходит и не на селе.

Вот как стоятся отношения между колхозами и семейным сектором: 

Коллективные предприятия стали выполнять функцию источника бесплатных ресурсов для ведения семейных хозяйств, превратившихся для многих селян в основные источники доходов (корма, молодняк, ветеринарные и транспортные услуги и т.п.) 

Местные власти не были заинтересованы в банкротстве крупных сельхозпредприятий, в связи с этим осуществлялись разнообразные программы товарного кредитования хозяйств 

Появление «виртуальной» долевой земельной собственности, отсутствие механизмов «физического» выделения земельных участков и юридического закрепления прав собственности позволили практически бесплатно пользоваться землей тем, кто не владел ею юридически - бывшим колхозам и совхозам 

У коллективных предприятий воруют, там практически бесплатно покупают, туда «вешают» долги, оттуда косвенно перекачивают дотации, которые идут от государства для поддержания колхозов. У колхозов нет денег на зарплату, фактически имеет место безработица, но из-за социального давления власти как-то субсидируют эти коллективные хозяйства, и местные жители этим пользуются.

К этому надо добавить, что в формально-юридически произошла приватизация земли. Члены колхоза или работники совхоза имеют право на долю земли. Но это – виртуальная доля, она не определена на местности. То есть в принципе человек может «затеять историю», чтобы ему выделили его участок «в натуре», но это очень хлопотно и большинство этого не делает. Поэтому получается, что у коллективных хозяйств нет формальных прав на землю, но фактически пользоваться ей они могут.

Какое на селе предпринимательство? Во-первых, возник торговый, посреднический сектор. Во-вторых, какие-то ресурсы выделили из колхозов и совхозов и передали фермерам, вокруг этого появился бизнес. Но, в общем, движение продуктов из деревни в город происходит через монополистов, которые очень сильно влияют на цены. То есть на самом деле происходит эксплуатация, и это – большой барьер.

Кое-где произошло полное изменение хозяйственной жизни. Вот пример, который я сам видел еще 8 лет назад: районная власть каким-то образом объединила всё – производство, хранение, переработку, торговлю, получила какие-то кредиты и создала агрофирму. Это пример предприятия, возникшего снизу. Иногда же приходят большие фирмы «со стороны», иногда иностранные, которые инвестируют и создают уже даже не сельскохозяйственные, а агропромышленные предприятия. Эти предприятия нередко очень высоко технологичные, там работают совсем другие люди, не из местных жителей. Таково, например, современное мясное производство, это очень высокотехнологичная отрасль.

Социологи также наблюдают, что местная власть получила контроль за инфраструктурой – дороги, освещение, ЖКХ и т.д. – но денег у нее нет. Поэтому она, если назвать вещи своими именами, шантажирует бизнес. Сложился еще один симбиоз - между властью и бизнесом. Власти вымогают квазиналоги и получают какие-то средства, которые частью используются для того, чтобы содержать инфраструктуру и поддерживать местных бедных, а частью для личной наживы представителей власти. Местная «политическая экономия» - это совершенно «серая», теневая жизнь. 

«Сословная федерация»

С.Г.Кордонский. Сословная структура постсоветской России³

Симон Гдальевич Кордонский (род. в 1944 г.) - зоолог по образованию, специалист по методологии науки, социолог, советник В.В.Путина в течение его первого президентского срока, сейчас профессор Высшей школы экономики. 

В данном случае я буду цитировать Кордонского как социолога. Что он имеет в виду? 

Сословная структура общества предполагает неравенство граждан перед законом, традиционное или введенное внешним образом. Неравенство в первую очередь заключается в том, что сословия имеют различающиеся права и обязанности перед государством и несут разные государственные повинности

Разумеется, здесь не говорится, что мы юридически не равны перед законом, но он имеет в виду, что фактически мы перед законом не равны. Кого-то сажают в тюрьму, а других не наказывают даже за гораздо более тяжкие преступления.

В его понимании, сословия – это социальные группы, которые занимают совершенно определенное положение в иерархической структуре общества. Утверждается, что для России на всех этапах ее истории, включая нынешний, характерна сословная социальная структура.

Кордонский различает титульные и нетитульные сословия. Думаю, эти термины можно понимать как официально и неофициально существующие сословия. Также он говорит, что и права, и привилегии могут быть как официальными, так и неофициальными. Это довольно очевидно, об этом много говорилось, но стоит еще раз подчеркнуть следующее отличие сословного общества от несословного. В несословном обществе, где все равны, заработок человека принадлежит ему, и никто не сомневается, что это справедливо. В сословном же обществе имеется установка, что жить надо «по рангу», в соответствии с общественным положением. Как мы это видели, во времена Московского княжества или царства воевода мог красть, но он мог это делать в пределах того, что считалось нормальным. Он мог творить произвол, притеснять людей и т.п. - но тоже в определенных (хотя и точно никогда не установленных) пределах, однако если нарушались какие-то неявные границы, то он мог за это поплатиться. С другой стороны, если бы столько же украл человек, который не имел надлежащего статуса, то этот человек считался бы жуликом.

Далее Кордонский объясняет, что означают в российском контексте некоторые понятия.

«Общественная жизнь». Нужно сказать, что он вообще очень скептически относится к заимствованным словам – «общественная жизнь», «гражданское общество» и т.п. Он говорит поэтому, что общественная жизнь у нас представляет собой, по сути, борьбу и торги по поводу сословных привилегий и обязанностей, то есть по поводу того, кому что можно и кому чего нельзя. Именно это является для «общества» предметом выяснения.

«Справедливость». Добросовестное служение вознаграждается, а размер жалованья должен быть пропорционален общепринятой в данном обществе значимости человека. Если ты занимаешь какое-то место и служишь так, как от тебя ожидают, то ты можешь получать соответствующие официальные или неофициальные права и привилегии, которые обществом считаются справедливыми. Соответственно, в сословном обществе не может быть богатых и бедных в «современном» смысле этих понятий – потому что если человек, имеющий высокий статус, живет соответственно этому статусу, то он не рассматривается как богатый, это считается нормальным. Ненормальным же считается, пишет Кордонский, стремление к богатству, к наживе, или демонстрация благосостояния, которое не соответствует сословному статусу. Это считается аморальным и вызывает негативные санкции. Понятие работы ради заработка чуждо сословному устройству.

«Неформальные привилегии». Кроме жалования, «служивому» человеку полагается дополнительное довольствие. Но более значимым источником является сословная рента, которая означает, что люди, относящиеся к высоким сословиям, могут безнаказанно отнимать ресурсы у людей, относящихся к более низким (обычно применительно к этой теме упоминается ГИБДД. При этом, пишет Кордонский, представители титульных сословий облагаются ГИБДДшной рентой в меньшей степени, чем представители нетитульных).

В рамках этой модели – свое понятие коррупции. Кордонский говорит, что никакой коррупции в западном смысле у нас нет, а есть мздоимство, которое означает просто, что у людей имеются не только формальные, но и неформальные права по перераспределению ресурсов.

В СССР, если объем ресурсов, которыми распоряжались граждане с низким статусом, превышал некоторый «нормальный» уровень, то они объявлялись нетрудовыми доходами. Опять же, логика тут в том, что существует некий норматив (формальный или неформальный) относительно того, что может потреблять человек, имеющий определенный статус, и проблемы начинаются тогда, когда человек отклоняется от этого норматива, когда он «крадет не по рангу» или даже просто потребляет не по рангу.

Такая система, говорит Кордонский, все время вынуждена перераспределять ресурсы, поскольку власть должна давать их тем, кто ей служит. Для того же, чтобы перераспределять ресурсы, власть должна кого-то объявлять врагами. Этот процесс, по его мнению, непрерывный.

Вспомним книгу Миронова и его определение, что такое сословия. Признаки сословия на Западе – это законодательное закрепление статуса, наследственные права, самоуправление сословий, сословный суд, сословное самосознание и внешние признаки сословной принадлежности. «Сословия» Кордонского, отчасти похожи на это определение, хотя он делает гораздо больший акцент в неформальную сторону, поскольку у нас закон не играет такой роли, как на Западе, и надо больше говорить про традиции и неписаные нормы. Получается, что наша оценка разницы между западными сословиями и «сословиями» Кордонского в точности равна тому, насколько мы хотим понимать принципиальное значение права в западной жизни.

«Гениальная власть»

Г.О.Павловский. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля⁴.

Глеб Олегович Павловский (род. в 1951 г.) – российский политолог, один из создателей нынешней российской власти. 

Павловский определяет жанр своей книги так: 

Это эссе инсайдера о том, каким видится мир из Кремля. Нам все заведомо по плечу. Мы уверены, что любая цель достижима силами старой команды, все той же с 2000 года. Из года в год за нее голосует большинство. Вслед губительной катастрофе всегда подоспевает спасительная. Крах 1991 года породил немыслимую Россию, бум мировых «пузырей» питает ее магическую экономику. Даже цунами на нашей стороне. Гениальность власти - самооценка, которую некому поколебать в ее замкнутом мире. Микшируя собственность, страх и свободу Кремль применяет скрэтч – палец диджея всегда на пластинке. Династийная передача должности из рук в руки обещает, что гениальная власть вечно пребудет с нами. Сознаем ли мы, что рискуем? Системы власти держатся на ошибке. 

И дальше: 

В чем великолепие российской власти? Ей все заведомо по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и давно всеми нелюбимой, но все той же с 2000 года.

Считая себя ультракомпетентной, власть пренебрегает простой управленческой компетентностью. Нас попрекают тем, что мы не умеем ничего толком организовать… Наша некомпетентная сверхкомпетентность – командное свойство. Команда власти всегда готова проявить компетентность в вещах, о существовании которых еще вчера не знала. Отсюда ее кадровый застой: импровизатора заменить некому, его опыт уникален. 

Итак: команда импровизаторов, которая действительно может решить любую задачу, это небольшая команда людей, которые действительно сильно отличаются по своим возможностям, способностям, ресурсам. Они нашли такой секрет общественного устройства, когда они могут управлять этим процессом.

При этом каждый проект, который они делают, они делают неудачно или недостаточно эффективно, но при этом оказывается, что из любой ситуации они могут вылезти и любой проект они могут осуществить. Эта «некомпетентная сверхкомпетентность» - командное свойство. Заменить людей, способных импровизировать некому. Опыт их уникален.

Книга структурирована по алфавиту как словарь. Вот некоторые из этих слов:

«Бесповоротность»: 

В кремлевской политике стерлось понимание бесповоротности выбора важной стратегии… Путин хочет сохранять отменяемость выбора после того, как выбор сделан – так мыслят все, кто лишен понятия риска. 

«Большинство»: 

Лозунг демократии не породнил нас с Европой, а лозунг суверенитета ее насторожил. Обычная европейская ошибка – упрощать стратегию Кремля, сводя к попыткам спасти монополию. Но система ищет защиты и от (памятных ей) безумств большинства, и от аппаратного идиотизма власти. Недоверие команды Кремля к собственному аппарату – важный мотив интереса к демократическим практикам. Демократию здесь ценят как партизанскую тактику, используемую властью для просачивания в собственный аппарат. Но теперь демократия превратилась в новую трудность для власти – зависимость от провластного большинства. 

Вспомним 1990-е годы – время, когда были выборы и политическая борьба, было ощущение неуправляемости или недостаточной управляемости страной. С другой стороны, Павловский говорит про недоверие Кремля к собственному аппарату. Кремль – это маленькая команда, и она хочет защититься.

«Вертикаль власти»: 

Под именем вертикали действует оригинальная и надежная система скупки-кредитования управляющих групп для работы по федеральным заданиям. 

Наша команда с 2000 года овладевала страной с легкостью, не меняя прежнего менеджмента. Суверенитет восстанавливали, отказываясь управлять. Вербовка регионалов федеральным центром шла на четких условиях: играете по своим правилам, но в московский футбол. Повестка устанавливается центром, но тот не вмешивается в местные технологии власти. Директивы сверху – «этого не избирать, а того избрать», «такой-то процент для такой-то партии» – проводите средствами, какие есть на местах. Работая по заданиям центра и выполняя поставленные задачи, регионалы подтверждают компетентность, сохраняют должности, которые занимают, и с ними – право обогащаться (право строго привязано к месту власти)

Павловский повторяет эту мысль во всех своих выступлениях, хотя при этом я не думаю, что она очень понятна: никакой вертикали власти нет, а есть покупка послушания - даже покупка видимости послушания - за деньги. 

Проиллюстрирую эту мысль на другом примере. В свое время я много общался с социологическими организациями и немного представляю организацию их работы. Предположим, в Москве есть некая организация, имеющая региональные отделения в областных центрах. Оказывается, что эти региональные отделения в основном заняты не тем, что выполняют задания своей головной московской организации, а то, за что им платят деньги – кто угодно. Им платит либо сама головная организация, либо они могут наняться к какой-то другой московской организации, даже конкурирующей. У этой системы есть еще «третий и четвертый этаж» - инструкторы в райцентрах, которые вербуют интервьюеров. И те, и другие, предположим, числятся за региональными отделениями нашей организации, но на самом деле они тоже работают на того, кто их наймет. Павловский говорит, что точно так же устроена и вся власть - верх покупает следующий нижний уровень – за деньги или что-то другое – для того, чтобы они делали проекты, которые нужны, в данном случае, Кремлю. 

«Государственность»: 

После ряда попыток и поисков…возникла экономически респектабельная власть – суверенитет-монополист, кредитоспособный агент глобального рынка. Внутри страны гражданин России не является носителем государства, зато власть выступает им вовне. Наш суверенитет гарантирует любому из лояльных определенную долю. А некоторым дает и полную гарантию ихсобственности. Но только с согласия государства, и власть может согласие отозвать.

Следующая мысль перекликается со всеми нашими обсуждениями русской государственности: государство как отдельная корпорация гарантирует лояльным людям или лояльным институтам определенную долю или собственность. Это поместная система, которую он описывает в сегодняшней конкретике. 

Российские институты власти – не правовые и не противоправные, они внеправовые. Они обусловливают защиту собственности включением собственника в некие договоренности. 

Титул суверенитета позволяет нам оформлять, переоформлять и отнимать любые права. Никакая «приватизация», формально присваивая статус частной собственности некому имуществу в РФ, не может изменить ситуацию. Эти раздачи остаются простым «землеотводом» единого собственника национальной территории. Зато найдено главное, что искали под именем свободы, собственности и порядка, – защита!Гражданин получил блага, предоставляемые правом и капиталом, – безправа и без капитала, а по договоренности о пропорции благ, причитающихся из бюджета. 

Вот что Павловский говорит про демократию: 

Я рассматриваю демократический опыт России как эксперимент. Я редко встречал в Кремле людей с явно антидемократическими взглядами. Демократияв России – консенсус, которого придерживались все ее президенты. Мы рассматриваем свою команду как неповторимую власть, жертвующую мелочами демократииради поэтапного внедрения ее институтов. 

Они не уверены, что в России это получится, у них осторожно-скептическое, пессимистическое отношение: давайте попробуем, и может быть придется какими-то демократическими мелочами пожертвовать ради того, чтобы реальные, существенные признаки демократии постепенно можно было внедрить.

«Кавказ». В другом месте, не в этой книге Павловский говорит, что Россия состоит из нескольких частей, очень разнородных и не подчиняющихся единому центру или друг другу. Это Кавказ, а также Роснефть как огромная международная корпорация и Кремль, покупающий лояльность территорий. 

Кавказ– провал модели, которая доказала успешность построения вертикали власти всюду, от Москвы до Тувы… 

Местные субъекты власти оказались многочисленны. Центров господства было неучтенное множество и у каждого есть возможность безнаказанно плодить конфликты под псевдонимом «терактов» (ссылаясь на «подполье»). Все требовали финансовых преференций, а при неудовлетворенности кого-то убивали или взрывали. Использование террористов кавказскими «президентами» перешло в их коммерческое партнерство, и кавказские бюджеты стали экспоненциально расти. Возник большой мировой бизнес под названием «бюджет российского Кавказа». 

«Конфликты»: 

Одна из вещей, не дающихся ни Медведеву, ни Путину, ни России, – честная организация поля конфликтов. Конфликты мы гасим или забалтываем, а силу власти бросаем против самого конфликта, а не в защиту его сторон. Власть … ищет виновника, а не решение. Формируется спрос на «виновника», и у одного из участников появляется соблазн использовать государство против другого. Едва только один из них первым напялит маску государственности, конфликт коррумпируется, и симметрично ответить нельзя. Конфликтпревращается в борьбу «государства» с мнимо «антигосударственной» стороной, что сверхприбыльно для тех, кто удачнее замаскировался под «государство». Власть провоцируют, чтобы та не уклонялась от обслуживания сложившихся частных преимуществ. Разумеется, власть-охранитель коррумпируется, и монополия на насилие от нее ускользает. 

Российская власть перегружена неуправляемыми конфликтами, как советская экономика – плановыми расчетами.

На мой взгляд, это интересная мысль. Это рассуждение очень похоже на ту модель административного рынка, о которой была речь выше. В Советском Союзе власть распределяла ресурсы, и это тоже были конфликты – по поводу плановых заданий и поставок ресурсов. Конечно, они были в основном экономические, а не политические.

«Нефтяная зависимость»? 

Почему ошибочно называть Россию нефтяным государством? По определению нефтяное государство – то, чья государственная система архаична и для сохранения которой правительство тратит доходы с продаж нефти и газа. 

Принципиальное отличие России от нефтегосударств там же, где и формальное сходство, – в слабости государственных институтов: институты России действительно слабы, слабее некуда. 

Можно ли назвать авторитарным политический строй, где центральная власть не производит авторитаризма, а является его потребителем? Наш авторитаризм симулируется местными бюрократиями. Они изображают покорность, и возникает чувство, будто власть чрезвычайно сильна. 

«Общественный договор»: 

С арестом Ходорковского общественный договор 2003 года стал договором о распределении страха в умеренной дозировке. … Но что прячет наш страх? Страх перед теми, кто практикует назначение норм и дозирует их интерпретацию. 

Всякая договоренность или реформа превращается у нас в ресурс власти. Власть не отдает места арбитра между бюджетозависимыми социальными группами («путинским большинством») и людьми, производящими добавленную стоимость (бизнес, рабочие, инженеры). Она сохранит центральное положение и останется «круглым столом» всякого внутреннего договора. 

И никому еще не удавалось рассортировать реальность угроз, от которых защищает гениальная власть. Иные угрозы производны от нее же самой. Но риски накапливаются... их прячут, а они растут. Эта система не продаст себя, пока не спрячет риски в позитивный формат. В чреве матрешки «стабильности» – мир нелокальных рисков. Это непрозрачный пакет ценных бумаг разной надежности. 

«Путинское большинство»: 

Победное большинство 2000 года строилось нами как реванш проигравших – бюджетников, пенсионеров, рабочих, дружно проклинаемой бюрократии и презираемых силовых структур. И главное, забытых демократами женщин – важнейшей, может быть, наиболее верной силы коалиции Путина. 

Проигравшие 1990-х годов да станут победителями нулевых, социально ничтожныеда вознесутся в столпы государственности! Так в путинском большинстве слились группы, еще вчера отверженныеи травмированные. Память о ничтожестве заставила их зубами вцепиться в новое status quo. Сцепка получила имя стабильности. 

За счет наведения казначейского порядка, сбора налогов и обуздания директората пенсионерам выплатили пенсии, рабочим – зарплаты. Это происходило на фоне восстановления экономики после дефолта. 

Заметим, что все это имеет непосредственную связь с судьбой Ходорковского. После его ареста и осуждения собираемость налогов возросла очень существенно.

«Резервы»: Павловский говорит здесь про особую роль А.Л.Кудрина, создавшего резервы. Павловский называет его «человеком, превратившим нашу паранойю в стратегию наших побед». 

«Страх»: 

Человек в России погружен в среду рассеянного, якобы частного, насилия, где все ждут атаки. Власть дружески намекает ему: я-то тебя защищаю, но погляди – вокруг одни отморозки! Кто знает… Что в этом важно? Что неопознанность страхов превратила насилие из эксцесса в ландшафт. Власть скрытно сожительствуетс частным насилием – оно ценно тем, что мультиплицирует страхи. Выгодно продавать страх. Но не тем, у кого есть деньги купить защиту, а миллионам, которые не могут ее купить. В едином пакете со страхом продается Государственность, которую иначе не купили бы из-за бесполезности ее услуг 

Это ровно то же, что говорят социологи про местные власти и местную инфраструктуру в деревне. Кремль шантажирует бизнес тем, что у него могут быть какие-то неприятности либо с населением, либо с самой властью. И заставляет элиты удовлетворять массовые запросы.

И вот что говорит Павловский «вместо заключения»: 

Российское «ручное управление» управляет не процессами, а людьми, получая выгоду от того, что неуправляемый хаос их ослабляет. Власть рулит заслонками допуска в вип-зоны порядка, обостряя страх их потерять. 

Власть – единственный российский субъект, который отлично капитализированным выходит на мировой рынок. Но операции с его выручкой нелегальны. Они скрыты от налогоплательщика внутри межбюджетных (и воровских) процедур. Зато мы раскидываем рубли социальной помощи в триллионных объемах из бюджетных мешков. 

Россия – это страна, где некоторые потребляют много, оставляя миллионам потреблять мало, зато равномерно и гарантированно. Российская система социальной поддержки состоит в прямом расходовании средств бюджета. Это не капитал и не эндаумент – это бюджетный грант. Такое социальное государство стоит еще дороже, чем сверхдорогая элита. 

Добавлю несколько своих комментариев – как выглядит российская институциональная специфика в книге Павловского.

• Власть – всё так же, как описал ее Пайпс - находится «сбоку» от общества, она вотчинная, она занята международной коммерцией. Откровенно говоря, просто удивительно, насколько это похоже на изображение варяжского использования русских ресурсов. Картина, которую рисует Павловский, и рассказ про варягов удивительно похожи.

• Власть выстраивает людей по отношению к себе и создает различные режимы - так же, как при Сталине. Можно видеть как отдельный режим Кавказ, а можно так видеть ГИБДД, называть это сословиями или как-то иначе, но это тоже продолжение того, что уже было.

• Права собственности – условные.

• Власть выступает как посредник. Это еще одна стадия бюрократического рынка. 

Средний класс и его будущее

Сергей Белановский, Михаил Дмитриев, Светлана Мисихина, Татьяна Омельчук.
Движущие силы и перспективы политической трансформации России⁵  

Это доклад не первый, а кажется третий в серии Белановского и Дмитриева. Весной 2010 года они предсказали народные возмущения по поводу выборов - чуть ли не за год до того, как случились «Болотные площади». Рассматриваемый доклад выпущен в ноябре 2012 года.

Мы рассмотрим здесь только один раздел доклада – «Социальная поляризация и ее долгосрочные последствия». Это прогноз: если до сих пор я рисовал одномоментный срез, то здесь пойдет разговор о будущем.

Авторы строят свой прогноз в терминах «путинского большинства» и «среднего класса»: 

В настоящее время российский средний класс является не доминирующей, но значимой и наиболее быстро растущей массовой общественной силой, предъявляющей спрос на политические изменения 

Однако специфика современного развития России состоит в том, что влияние малообеспеченного населения, зависимого от государства и формирующего патерналистский социальный запрос, остается еще очень велико 

Это создает предпосылки для перехода к биполярной структуре общества с трудно совместимыми социальными ожиданиями и системами ценностей, установление баланса между которыми является непростой задачей для любой политической власти

Еще раз о «путинском большинстве»: 

К 2000 году в России сложилась почти однополярная политическая структура, в которой единственной по-настоящему массовой и электорально значимой группой был сравнительно однородный слой традиционалистов с достаточно однородной системой ценностей и поведенческих стереотипов, представленный в основном малообеспеченным населением 

Все партии попадали в зависимость от левопопулистского электората, что приводило к их конвергенции на левом фланге и вело к формированию популистских парламентов 1990-х гг. Дефолт 1998 г. подвел своеобразную черту под эволюцией этой системы, продемонстрировав экономические риски, связанные с ее политической несбалансированностью 

Однополярная структура российского общества облегчила начавшийся после 1999 г. процесс ограничения партийной конкуренции. Она позволяла обращаться к подавляющей части населения с однородным политическим контентом и на этой основе формировать широкую политическую базу партии власти 

В момент прихода В.В.Путина к власти нужно было понять, что эту однополярную структуру можно использовать и как это сделать. В результате проблема превратилась в опору. Суть в том, что «авторитарный» путинский режим, который сложился в 2000-е годы, был основан на однополярной структуре российского общества.

Вот как авторы доклада видят ценности «традиционалистов»:

• Ориентация на уравнительность доходов
• Предпочтение стабильности риску
• Приоритет коллективных интересов над личными
• Незаинтересованность в личных достижениях
• Низкое доверие к бизнесу
• Незначительный спрос на правовое государство
• Запрос на активную государственную перераспределительную политику
• Зависимость от социальных трансфертов. 

В отличие от этого, ценности среднего класса – это:

• Доминирование достижительных мотиваций

• Ориентация на европейские ценности

• Его представители в гораздо большей степени полагаются на собственные силы, ориентированы на творческие виды деятельности, хотят быть яркими индивидуальностями

• В экономическом плане большинство из них категорически не заинтересовано в переделе собственности, отрицают идеи уравнительности доходов и отстаивают принцип равенства возможностей

По всем этим характеристикам средний класс резко контрастирует с людьми, к нему не относящимися.

По разным причинам – демографическим, и в связи с ростом уровня жизни – авторы доклада считают, что средний класс будет численно расти. С учетом межпоколенческих сдвигов и даже на основе консервативного сценария роста ВВП и доходов получается, что средний класс возрастет к концу десятилетия до трети, а во взрослом населении – и до 45%, причем в крупных городах это будет большинство. А это значит, что «к 2020 году абсолютное большинство абсолютное большинство взрослого населения страны будет принадлежать к среднему классу или его ближайшей периферии».

Отсюда политический прогноз доклада: 

Под влиянием долгосрочных демографических сдвигов, связанных с экономическим ростом и с переходом двух поколений бэби-бумеров в новые возрастные группы, социальная структура российского общества к концу следующего десятилетия перейдет в принципиально новое качество 

Социальная поляризация, сложившаяся к концу предыдущего десятилетия, сохранится и даже, возможно, усилится в возрастном и пространственном разрезе. Но впервые в истории страны средний класс и примыкающие к нему социальные группы составят абсолютное большинство электората. В крупных городах доля среднего класса составит свыше 60% взрослого населения 

В результате этих изменений партии, ориентированные на электорат среднего класса, смогут получать большинство голосов на федеральных парламентских выборах. Левые партии, напротив, смогут добиваться большинства только в случае привлечения на свою сторону части представителей среднего класса и его ближайшей периферии. Это будет усиливать процесс межпартийной конвергенции на программной основе, обращенной к представителям среднего класса 

Позволю себе коротко прокомментировать эту работу. Во-первых, мне кажется, что, строя достаточно долгосрочный прогноз будущего спроса со стороны среднего класса на услуги государства – в то числе, на политическую систему – стоило бы попробовать спрогнозировать будущие образы жизни и поведения людей. Отсюда можно видеть те жизненные проблемы, решение которых нынешнее государство не способно обеспечить. Сегодня более или менее налажена инфраструктура для жизни примерно по советскому образцу (квартира в многоэтажном доме, работа по найму и т.д.). Также люди могут решать свои проблемы, если они достаточно богаты. Те же, кто попадает между этими двумя слоями, испытывают большие трудности. Вопрос заключается в том, какова будет в перспективе доля таких людей?

Второй комментарий будет несколько пессимистическим. История России показывает нам, что институциональные факторы могут оказаться более сильными, чем структурные и экономические. Мы видели примеры, когда уровень жизни подстраивался под институты, а не наоборот.