Когнитивная среда и институциональное развитие-5.2

Еще Чаадаев писал, что жизнь в России идет по кругу, время замерло и ничего не меняется. Почему так получается, - ответы ищет экономист и социальный мыслитель Вячеслав Широнин, представитель московско-питерской группы экономистов и социологов в своей книге, вторую часть пятой главы которой мы публикуем сегодня. Первая глава. Вторая глава. Третья глава. Четвертая глава. Первая часть пятой главы.

5.2. СССР

Вопрос о том, чем закончилась институциональная история России перед революцией 1917 года, вызывает чувство некоторой растерянности, так же как и перспектива рассказывать про институты Советского Союза. Потому что, несмотря на изобилие фактов и эмоций, возникает ощущение, что взвешенного серьезного описания советского общественного устройства все еще нет. В лучшем случае оно разбросано по бесчисленным текстам, художественным, политическим, мемуарным и отчасти научным.

Так или иначе, к 1917 году произошла ломка и реформирование той институциональной структуры, которая была в Российской империи. При этом нельзя сказать, что уже виднелось новое альтернативное институциональное устройство, скорее это было переходное состояние. Действительно, еще в 1905 году Николай II провозгласил конституцию, и сословные, формальные ограничения, правила, привилегии были, в сущности, отменены. Крестьян освободили, общину формально отменили, и 10% крестьян по столыпинской реформе из общины вышли. К этому добавились те, кто вышел из общины без столыпинских программ, а просто или разбогател, или уехал в город на работу. Ограничения по национальному признаку тоже исчезли, черта еврейской оседлости, существовавшая до последнего времени, тоже уже не была реальным ограничителем. Но в то же время большие разнородные социальные группы – в том числе, неформальные сословия – продолжали существовать. Крестьян, составлявшие 80% от населения страны, продолжали жить совместной жизнью в общине, хотя теперь уже на неформальной основе. Помещики оказались как сословие не очень приспособленными к новой жизни, они в основном разорились. Мелкое предпринимательство и ремесло продолжало развиваться самостоятельно, крупное же сильно зависело от подрядов и договоров с правительством, займов и концессий.

В целом, это был переходный институциональный режим, который продолжался в значительной степени по инерции. Когда во время первой мировой войны возникли большие социальные и экономические напряжения, он не выдержал. Надо сказать, что, как и все другие страны, Россия втянулась в первую мировую войну совершенно не понимая, что делает¹. Все представления о войне в тот момент соответствовали еще той эпохе, когда воевали армии, а не страны. Теперь же возникла тотальная война, люди были извлечены из деревни, вооружены и отправлены на фронт. Возникла огромная неразбериха из-за того, что логистика не была организована и система управления не справлялась. Многие явления и проблемы возникли впервые, и их не умели решать. Из-за подавленной инфляции и стремления контролировать цены возник дефицит продовольствия. Еще до большевиков и до 1917 года начались конфискации зерна у крестьян².

Возникло всеобщее ощущение растерянности – и на этом фоне страна развалилась. Самым значимым институциональным фактором оказалось в этот момент наличие партии большевиков – РСДРП(б). Именно эта партия оказались институтом, который сумел повести себя организованно и эффективно, она состояла из людей, которые были очень решительно настроены на то, чтобы бороться со старым режимом, причем организованным образом. В партии действовал принцип демократического централизма – предполагавший, что меньшинство всегда подчиняется большинству. С другой стороны, внутри партии была совершенно реальная внутрипартийная демократия, там можно было высказывать мнения и спорить, однако когда решение принималось, то его действительно выполняли. В октябре 1917 года партия большевиков захватила власть и была настроена ее удержать любой ценой. Было принято два фундаментальных решения: во-первых, любой ценой выйти из участия в мировой войне, во-вторых – раздать всю землю крестьянам (еще раз напомню, это было 80% населения). В результате началась гражданская война, которую большевики выиграли, не останавливались ни перед какими мерами. И красные, и белые и другие группировки – националисты, восставшие крестьяне вели себя очень жестоко³.

Противоречия НЭП

Александр Эрлих. Дискуссии об индустриализации в СССР, 1924-1928⁴

Александр Эрлих (1912, Петербург – 1982) – профессор Колумбийского университета

Главный политический принцип большевистской партии состоял в том, что власть нужно удержать, чего бы это ни стоило, не поддаваясь ни «буржуазному гуманизму», ни «интеллигентской слабохарактерности». Главным же идеологическим принципом было построение социализма – отмена частной собственности, национализация, установление государственного контроля и планомерное развитие.

«Военный коммунизм» поначалу возник почти сам собой. В условиях подавленной инфляции, всеобщих дефицитов и неизбежных конфискаций рыночные механизмы приходилось заменять административно-распределительными. К таким мерам, независимо ни от какой идеологии, было вынуждено прибегать уже царское правительство, большевики же «приняли нужду за добродетель».

Однако скоро оказалось, что насилие имеет свои пределы. В частности, отбирать зерно у крестьян можно в течение какого-то времени, но потом они просто перестают его сеять, и начинается голод⁵. В 1921 году большевики ввели Новую экономическую политику (НЭП), вместо неограниченной продразверстки они стали устанавливать известный заранее продналог и разрешили крестьянам продавать остальное зерно. Кроме того, фабрики и заводы, которые были национализированы и управлялись назначенными партийными руководителями, отпустили на хозрасчет.

Период НЭПа, 1920-х годов исключительно интересен как «точка бифуркации», в сущности определившая развитие страны до сегодняшнего дня. Книга Эрлиха объясняет, по каким причинам политика НЭПа закончилась и почему возникла сталинская система - даже не сталинская экономика, а сталинский Советский Союз⁶. Эта книга вышла по-английски в Америке 50 лет назад, в 1960 году, перевели ее в 2010 году. Она и сейчас производит большое впечатление.

Вот основные моменты книги:

• Институциональное устройство после революции
• Суть проблемы НЭПа
• Позиция «правых»
• Позиция «левых»
• Попытки синтеза
• Сталин
• Кризис
• «Окончательное решение»

К сказанному выше относительно общественного устройства страны после революции нужно добавить, что и предприятия и земля были национализированы (т.е. права собственности на землю не было), но земля была роздана крестьянам поровну – по количеству едоков или работников. Таким образом, произошло усреднение землепользования.

В руках большевиков был репрессивный аппарат, ЧК, который осуществлял реальный силовой контроль за жизнью населения. Советская власть была специфической формой, которая отрицала «буржуазный» принцип разделения властей. Считалось, что народ выбирает советы, которые обладают и исполнительной, и законодательной властью. При этом партия руководила советами. Во главе системы советов – председателем Совнаркома - был В.И.Ленин, который лично играл огромную роль, хотя формально в партии не было лидера, а было коллективное Политбюро. Когда вскоре Ленин заболел, а потом умер, между членами Политбюро началась борьба. В это время и отдельные лидеры и поддерживающие их группировки полемизировали в открытую, как внутри партии, так и публично в печати. Но одновременно секретариат партии начал прибирать власть к своим рукам. Этот процесс связан с именем И.В.Сталина – генерального секретаря партии. Поначалу эта должность имела буквальное значение – «главный секретарь», руководитель технической службы поддержки, который должен был обеспечить выполнение принятых решений. Однако постепенно Сталин выстроил то, что в наше время называется «аппаратной вертикалью» – иерархию из лично преданных ему людей, которые обеспечивают подчинение в текущем, «онлайновом режиме». Сталин был известен как «серость», которую партийные ораторы презирали, но таковым он был в их «публичном» смысле, а в своем аппаратном он был человеком гениальным.

После раздачи земли сельское хозяйство превратилось в множество мелких примитивных крестьянских хозяйств. Практически сохранилась община, а господствующей агротехникой было трехполье, которое в Европе существовало в IX веке при Каролингах. Хотя помещичьи земли были отданы крестьянам, производство зерна не росло. При этом возникла огромная проблема макроэкономической несбалансированности. Поскольку теперь эта земля фактически принадлежала крестьянам, то они никому не обязаны были за нее платить. Поэтому в виде налогов и в виде продаж они отдавали в 4 раза меньше зерна, чем до революции. Налоги составили примерно треть от дореволюционного уровня. Таким образом, с одной стороны, поток зерна из деревни в город сократился в 3-4 раза, а с другой - совокупный спрос крестьян увеличился, поскольку они стали зажиточней. И этот дисбаланс стал огромной проблемой.

Следует помнить, что ни теории Кейнса, ни науки макроэкономики и макроэкономической политики, ни даже понятия «совокупный спрос» в то время еще не было. Политики не умели обращаться с инфляцией, не говоря уже о том, чтобы думать в терминах мультипликатора или акселератора. Те люди, о которых сейчас будет говориться, подходили в своих дискуссиях к этим вопросам, но – только подходили⁷.

Это и было основной экономической проблемой НЭПа: макроэкономическое равновесие в России после революции было нарушено. Рост спроса крестьян и сокращение налоговых поступлений происходил на фоне катастрофического падения предложения промышленной продукции. К 1920 году объем продукции промышленности упал в 8 раз, в 1924 г. составлял половину, в 1925-м - ¾ от довоенного. Произошло уменьшение размеров капиталов, т.е. износ в промышленности, недоинвестирование, недоамортизация почти за 10 лет к этому времени. Потребление увеличилось, доля потребления в национальном доходе резко возросла за счет уменьшения как вынужденных, так и добровольных накоплений.

Для того, чтобы ликвидировать этот разрыв, необходимо было существенно увеличить производственные мощности в промышленности. Сначала в годы НЭПа восстанавливали и возвращали к производству те машины, которые уже были на предприятиях. Пока на заводах большая часть машин не использовалась, то можно было не инвестировать, а только восстанавливать старые предприятия. Но вот когда этот период – он назывался тогда «восстановительный» – подошел к концу, и начался «реконструктивный», то возник вопрос – где взять деньги и ресурсы на то, чтобы закрыть разрыв между новым спросом и имеющимися мощностями. 

Баланс в экономике России был нарушен одновременно с двух сторон. Произошло уменьшение размеров капиталов, а доля потребления в национальном доходе резко возросла за счет как вынужденных, так и добровольных накоплений. Для того, чтобы ликвидировать разрыв между возможностями производства и размерами спроса, необходимо было существенно увеличить мощности, особенно промышленного сектора… Это, в свою очередь, требовало более, чем пропорционального увеличения выпуска оборудования… До тех пор, пока на действующих заводах большая часть мощностей не использовалась, решение этих задач могло откладываться. После завершения этого благоприятного периода их уже нельзя было игнорировать 

По этому поводу возникли острые дискуссии между группами, которые получили название «правых» и «левых». К «правым» относились члены Политбюро Н.И.Бухарин и А.И.Рыков, бывший нарком финансов Г.Я.Сокольников, а также ряд специалистов, в первую очередь высокопоставленный сотрудник Наркомфмина Л.М.Шанин. Главным идеологом «левых» был Е.А.Преображенский, также видный большевик, бывший председатель Совнаркома РСФСР.

Позиция «правых» состояла в том, что нужно постепенно развивать сельское хозяйство и легкую промышленность, инвестировать туда, где выше экономическая эффективность и где чисто экономическая отдача будет больше. 

«Если накопление в промышленности в среднем расценивать, скажем, в 6% в год, то накопление в сельском хозяйстве можно исчислять в значительно большей цифре, скажем в 15%» 

Если весь производимы крестьянскими хозяйствами прибавочный продукт постоянно вкладывать в сельское хозяйство, которое смогло бы расти несколько лет высокими темпами, и только затем перевести все накопленные инвестиции в промышленность, то общий эффект за весь период был бы гораздо больше, чем если бы этот излишек сразу направлялся бы в промышленность. 

Позиция «левых» исходила из того, что 

Поскольку запас капитала с годами уменьшался в результате недостаточной замены…, восстановление прекратится, не достигнув довоенного уровня.

«… на принудительные продажи без эквивалента идет гораздо меньшая сумма, чем до войны, а значит, на соответствующую сумму … должен вырасти платежеспособный спрос крестьян на промышленные товары» 

Поскольку спрос крестьян не удовлетворяется, «крестьянство не торопится продавать хлеб».

Отсюда «левыми» делался вывод, что необходим неэквивалентный обмен с целью перекачки средств из сельского хозяйства в промышленность. Проблема недофинансирования промышленности, говорили они, - еще тяжелее, чем кажется, потому что произошла амортизация, и если сейчас (дело происходит в 1925 году) не вкладывать средства в промышленность, то крестьяне могут просто уйти с рынка. Вспомним, что крестьяне в это время часто еще ходили в лаптях и пахали сохой. Они могли удовлетворять свои минимальные нужды почти только за счет своего собственного производства, и в случае чего «уйти с рынка» и не покупать продукцию промышленности, особенно по завышенным ценам. «Левые» делали вывод, что нужно фактически экспроприировать, как-то перекачивать средства из деревни в город. Они предлагали это делать за счет протекционистских действий: завышать цены на промышленные товары, занижать на сельскохозяйственную продукцию. Или же использовать для этой цели регулирование экспорта и импорта за счет монополии внешней торговли, которая была введена большевиками. Импортировать оборудование, необходимое для восстановления и перестройки промышленности, и не впускать в страну потребительский импорт. Для этого нужно было каким-то образом получать от крестьян зерно, чтобы его экспортировать. Конечно, они понимали, что крестьяне могут быть недовольны, и может возникнуть проблема с получением этого зерна сверх какого-то минимума. Но они не могли предложить никакого решения.

Технократы В.А.Базаров и В.Г.Громан работали в Госплане. Они пытались найти выход из этой дилеммы. В двух словах, смысл их очень интересных рассуждений сводился к тому, что нужно вести очень взвешенную экономическую политику и политику инвестиций с тем, чтобы минимизировать средства, которые нужно вкладывать в промышленность, и максимизировать результаты от деятельности тех отраслей, которые существуют. Но, собственно, какой инструмент может это сделать, может обеспечить эффективность? Таким инструментом является рынок, поэтому такие рассуждения не могли не вести Базарова и Громана к подчеркиванию необходимости свободного рынка. Следует сказать, однако, что они также хорошо понимали, что рынок не способен разрешить крупные диспропорции, которые в этот момент возникли. Поэтому они считали, что крупные политические решения о масштабных структурных изменениях должны быть предметом планирования, но при этом нужно широко применять рыночные методы.

Позиция И.В.Сталина была в высшей степени интересна и показательна: он отмалчивался, он занимался пиаром. До 1927 года он говорил политически правильные слова в зависимости от того, кто был его политическими союзниками - а его союзниками до 1927 года были как раз правые. Поэтому он боролся с левыми, которые были троцкистами, сторонниками Л.Д.Троцкого. Картина была не одномерная, а двумерная – с одной стороны, были правые и левые в экономике, с другой - правые и троцкисты-левые в политике. Сталин поддерживал правых, которые были одновременно правыми и в политике, и в экономике – Бухарина, Рыкова других. Он не отмежевывался, он мягко поддерживал их предложения вроде так называемой «ситцевой индустриализации», постепенной раскрутки экономики через развитие легкой промышленности и сельского хозяйства, но он это делал очень осторожно и без эксцессов. Когда Бухарин выдвинул свой достаточно сомнительный лозунг «Обогащайтесь!», то, естественно, Сталин под этим не подписывался. И параллельно он строил аппаратную вертикаль, о которой я говорил. Он расставлял своих людей, боролся со своими противниками, занимался демагогией. Вместо того, чтобы побеждать на диспутах, он вытеснял своих противников методами подковерной борьбы. Когда же к 1927 - 1928 году он смог отправить троцкистов в ссылку, это освободило для него левое поле экономической политики. Он уже не должен был отмежевываться от идей левых – они были сосланы в Казахстан и потом за границу.

Вплоть до конца 1927 г. высказывания генерального секретаря по спорным вопросам экономической политики демонстрировали такое твердое желание быть безгрешным и следовать пословице «и волки сыты и овцы целы», что на первый взгляд было невозможно понять ни самих проблем, ни его отношения к ним.

Но затем почти одновременно с политической победой Сталина над левыми возник экономический кризис. Получилось вот что: в 1927 – начале 1928 года случился плохой урожай зерновых, при этом для других отраслей сельского хозяйства год был удачный. Поэтому крестьяне, когда у них потребовали продавать по фиксированной государством заниженной цене зерно, которого уродилось мало, просто не стали этого делать. Они сдали какое-то количество зерна как налог (который исчислялся в натуральных показателях – в килограммах, пудах или центнерах), но то количество зерна, которое государство намеревалось у них купить по стабильным ценам, они не продали. При хорошем урожае других культур у них в этот момент было всё в порядке с деньгами, и они прекрасно могли обойтись. Но для государства экспорт зерна был основой для импорта машин, для всей индустриализации (хотя индустриализация еще полностью и не развернулась). И тогда власть устроила принудительные заготовки. Сам Сталин объехал Сибирь, посадил в тюрьму много людей, переснимал начальство. На это крестьяне ответили весной тем, что стали меньше сеять. И тогда стало понятно, что ситуация неконтролируемая, что большевики сидят на пороховой бочке, которой они управлять не могут. 

В начале 1928 г. большое количество левых «сверхиндустриализаторов» отправились в отдаленные места ссылки. Но в то же время стали сбываться их пугающие пророчества. К январю количество зерна, собранное государственными заготовительными организациями, было примерно на треть ниже уровня прошлого года. В ходе последующих месяцев этот уровень заготовок возрос, но весной вновь снизился; методы репрессий и насильственных конфискаций, которые во многом обеспечили этот временный подъем, вновь возбудили чувства горечи и сопротивления… Товарный голод 1925 г. повторился в гораздо большем масштабе, и уже не было сомнений по поводу его значения; советский крестьянин при попытках заставить его отдавать больше в обмен на меньшее был готов и имел возможность уйти с рынка 

Вот как выглядела эта ситуация: политика умеренных темпов роста, которая усилила бы позиции зажиточных слоев деревни, сделала бы для государства (т.е. для большевиков) неизбежным балансирование между разными группами населения. Власть должна была бы балансировать между зажиточными слоями в деревне и непослушными радикалами в городах. Ведь недостаток зерна, нехватка товарного зерна означала плохую жизнь в городах. Она означала конфликт с пролетариатом, который считался основой этой власти. И если бы в деревне всё шло нормально, и этот курс продолжался бы, режим оказался бы в проигрыше в результате не только возможных провалов, но и успехов. Альтернативой же такому отступлению, которое вело к эрозии системы, было массированное контрнаступление, которое раз и навсегда уничтожило бы возможность того, чтобы крестьяне накладывали вето на решения экономической политики.

В итоге Сталин предпринял совершенно новую меру, которая называлась коллективизация.

Можно много рассуждать о том, был ли другой выход или его не было. Но факт состоит в том, что имела место ситуация масштабного структурного дисбаланса, который проявлялся как разрыв между поведением деревни и поведением города. Этот разрыв возник в результате скачкообразного институционального изменения во время революции, когда крестьяне получили землю – и тем самым получили право голоса. С другой стороны, власть, которая была организована на базе этого «ордена меченосцев», как называли партию большевиков, тоже имела некоторые институциональные рычаги, которыми она умела пользоваться. Эти рычаги были репрессивно-военного характера, и с помощью этих инструментов власть решила возникшую проблему. Правда, решила ее на тот момент, и создав новые. В виде неэффективности сельского хозяйства или же в каком-то другом измененном виде эти проблемы существовали с тех пор в нашей стране всегда и существуют до сих пор. И это будет лейтмотивом всего дальнейшего рассказа. 

Коллективизация

В.П.Данилов. Коллективизация⁸.

Виктор Петрович Данилов (1925 – 2004) – русский историк – аграрник.

Ключевой момент возникновения сталинской системы – это коллективизация. Здесь я буду основываться на статье Виктора Петровича Данилова. Это далеко не самая известная его работа. Данилов в своей области человек совершенно выдающийся, пожалуй главный знаток коллективизации, доколхозной и колхозной деревни, подробно писавший на эти темы. Последнее, что он делал уже после СССР – издавал документы по истории советской деревни, в том числе огромную книгу «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939» в 5 томах.

Итак, конкретное начало коллективизации было связано с обстоятельствами заготовки зерна осенью 1927 года: 

Трудности на хлебном рынке осенью 1927 года были результатом несколько снизившегося урожая зерновых я очень хорошей ситуации в производстве технических культур и животноводческой продукции. Крестьянин, особенно зажиточный (кулак тем более), легко «обернулся» с текущими денежными расходами без реализации хлеба, придержал его до более высоких зимних и весенних цен. Но на этот раз в ход были пущены чрезвычайные меры, означавшие фактический отказ от нэпа: установление твердых (пониженных по сравнению с рыночными) цен, закрытие рынков, привлечение к судебной ответственности в качестве спекулянтов крестьян — владельцев товарных запасов хлеба, проведение обысков и т. п. Тон был задан сталинской поездкой по округам Сибирского края в январе 1928 года. Во время этой поездки были сняты с работы и подвергнуты разным наказаниям десятки и сотни I местных работников за «мягкотелость», «примиренчество», «срастание» с кулаком и т. п. Волна административных репрессий по отношению к партийным, советским и кооперативным работникам на местах прокатилась и по другим районам страны. На Урале, например, в эти месяцы было отстранено от работы 1157 человек. Опасение репрессий толкало многих на путь выполнения заданий любой ценой, не останавливаясь перед произволом и насилием. 

Под давлением непосильных заданий по хлебозаготовкам, особенно в «кампании» 1928/29 года, местные организации становились на путь повальных обысков и арестов, у крестьян часто изымались не только хлебные запасы, но и семенное зерно, скот и инвентарь, даже имущество … Волна массового недовольства прокатилась по районам хлебозаготовок уже весной 1928 года. Во многих местах были отмечены демонстрации крестьян в городах, случаи прямого обращения делегаций из села к шефским организациям на промышленных предприятиях, учтено около 150 массовых выступлений на Украине, на Северном Кавказе, в Сибири, Казахстане и других районах. Казалось, эти факты были учтены июльским Пленумом ЦК ВКП(б), подтвердившим сохранение нэпа и запретившим применение чрезвычайных мер. Однако «чрезвычайщина» (как на условном языке стали именовать насилие) на заготовках хлеба в дальнейшем приобретала все более широкие масштабы. И в 1929 году было зарегистрировано уже до 1300 «кулацких» мятежей. 

Власть пришла к выводу, что с этой ситуацией нужно что-то делать, что терпеть такое положение нельзя. Решение нашли в форме коллективизации. Коллективизация поначалу, до осени 1929 года, все-таки была полу-добровольная. Сохранялась система «добровольной» сельскохозяйственной кооперации. Первичные торгово-кредитные формы кооперации охватывали в это время около 50% крестьянских хозяйств, простейшие производственные объединения (машинные, семеноводческие, мелиоративные и т. п.) — 17—18%, а колхозы — 6—7%. В 1928—1929 годах резко возрастают масштабы государственной помощи колхозам — кредитование и снабжение машинами и орудиями, налоговые льготы, передача лучших земель. Первый пятилетний план (апрель — май 1929 года) предполагал, что к концу 1933 года нужно объединить в колхозах 18—20 процентов крестьянских хозяйств. Колхозное движение при этом опиралось бы на массовое развитие простейших форм кооперации, колхозы должны были входить в систему, включавшую более простые формы – кредитную кооперацию, сбытовую кооперацию. Эта система уже была достаточно развита, а за пятилетку намечалось кооперировать до 85 процентов крестьянских хозяйств.

Но дальше политика резко изменилась. 1929 был назван «годом великого перелома». В январе 1930 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Зерновые районы должны были завершить коллективизацию «осенью 1931 г. или во всяком случае весной 1932 г.». Людей стали насильно загонять в колхозы. 

Последствием насилия при создании колхозов стало массовое недовольство и открытые протесты крестьян, вплоть до антисоветских вооруженных выступлений. С начала января до середины марта 1930 года их было зарегистрировано около 2000. Истребление скота приобрело массовый характер и наблюдалось уже повсеместно. 

Люди протестовали, но самое главное – не хотели отдавать в колхозы ни скот, ни инвентарь, ни инструменты. Ломали вещи и резали скотину, считая, что лучше поедят мяса, чем отдадут в колхоз.

В ответ на это начались репрессии. Это называлось «раскулачивание». Было принято постановление ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Оно предлагало провести конфискацию у кулаков средств производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции и семенных запасов.

Раскулачиваемые делились на три категории: к первой относились участвовавшие в антисоветских и антиколхозных выступлениях — «контрреволюционный актив» (они сами подлежали аресту, а их семьи — выселению в отдаленные районы страны); ко второй — «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации» (их вместе с семьями выселяли в отдаленные районы); к третьей — «остальная» часть кулаков (она подлежала расселению специальными поселками в пределах тех же административных районов).

Количество пострадавших определить трудно:

Точные данные имеются лишь о численности кулацких семей, высланных в отдаленные районы страны: по подсчетам специальных комиссий ЦКК ВКП(б), в 1930 году она составила 115 231, в 1931-м — 265 795. За два года, следовательно, были выселены на Север и Урал, в Сибирь и Казахстан 381 тысяча семей. Известная часть кулацких семей (200—250 тысяч) успела «самораскулачиться», то есть ликвидировать или просто бросить свое имущество и бежать в города, на стройки. Примерно таким же был результат раскулачивания 400—450 тысяч семей третьей категории, поскольку расселить их отдельными поселками в пределах краев и областей прежнего проживания не было никакой возможности. В 1932—1936 годах широкие кампании раскулачивания не проводились. Общее число хозяйств, ликвидированных в качестве кулацких за эти годы, как считается, составило около 100 тысяч. В сумме эти цифры превысят миллион хозяйств (примерно 4—5 процентов). 

Кроме собственно репрессированных было еще огромное число людей, которые бросали свой дом и образ жизни, уезжали в города и пытались там как-то устроиться. Это было время перенаселенных коммунальных квартир, где в одной комнате могло жить несколько семей, и время домработниц.

Но, пожалуй, самым страшным эпизодом коллективизации стал так называемый «голодомор». В 1932 – 1933 году уже побеждающая советская власть железной рукой организовала закупки – или, вернее, поставки зерна, - и возник знаменитый голод, который оценивают в 4 – 7 миллионов человек погибших.

Приведу цитату, которая, возможно, в какой-то степени позволяет оценить масштаб этой трагедии. Как пишет в своих мемуарах Уинстон Черчилль, во время войны он спросил Сталина, переживает ли он теперь самый тяжелый период в своей жизни. На что Сталин ответил – нет, во время коллективизации было хуже. То есть, они – большевики, советская власть – воспринимали коллективизацию как исключительно грязное и тяжелое, но неизбежное дело. Были ли они правы, я не знаю. Но факт состоит в том, что институциональная система страны стала другой.

Была создана колхозно-совхозная система. Каждый человек в деревне был или членом колхоза или рабочим совхоза. Теоретически считалось, что колхоз – «коллективное хозяйство» - это кооператив, у которого есть члены. Совхоз – что означает «советское хозяйство» - считался государственным предприятием, на котором люди работают как рабочие. Фактически между колхозами и совхозами была некоторая разница, состоявшая в том, что в совхозах была небольшая, но постоянная зарплата. В колхозах же оплата велась по так называемым трудодням, т.е. каждому колхознику отмечали количество дней, которые он отработал, а потом то, что у колхоза оставалось в конце года после обязательных поставок государству, делили на эти трудодни. Оставалось обычно немного.

Была введена система обязательных поставок сельскохозяйственной продукции колхозами государству, имевших силу и характер налога. Цены по поставкам были, естественно, фиксированные, не имеющие отношения ни к какому рынку, и очень низкие. Параллельно складывалась система директивного планирования колхозного производства.

Еще нужно помнить, что люди, которые жили в деревнях, не имели паспортов, то есть они не могли оттуда уехать: 

Введение паспортов для всего населения страны, кроме колхозников, лишило их возможности свободного перемещения — и территориального и социального, связанного со сменой занятий. На деле это означало юридическое прикрепление крестьян к колхозам, придавало их труду принудительный характер. 

Это было новое крепостное право. Мальчики могли уходить в армию, и проводы в армию были радостным событием, потому что после армии человек получал паспорт и мог остаться в городе. В принципе можно было получить – выпросить – паспорт и живя в деревне, но это всегда было проблемой.

Очень важно понимать, что у всех в деревне были участки - так называемое «личное подсобное хозяйство», ЛПХ. Размер их составлял примерно соток 20 у каждой семьи (1 сотка = 100 кв. метров = 1/100 гектара), и это был важнейший источник жизнеобеспечения. Кроме работы в колхозе (совхозе) крестьяне получили возможность производить продукты для себя. Работа в колхозе и совхозе таким образом представляла собой барщинную систему. В колхозе работали за трудодни, но в остальное время можно было работать на своем огороде.

Результатом коллективизации был масштабный кризис: 

Валовые сборы зерна в 1933 году уменьшились до 684 миллионов, в 1934 году — до 676,5 миллиона центнеров. При возросших государственных заготовках (соответственно до 234 миллионов и 268 миллионов центнеров) это означало сохранение в деревне полуголодного существования. Поголовье скота по СССР превысило уровень 1928 года лишь в 1958 году. 

Кризис коснулся не только крестьян. В 1930-е годы люди в городах получали еду по карточкам. Затем постепенно началось восстановление: 

Восстановление сельскохозяйственного производства началось в 1935—1937 годах, когда стали подниматься урожаи, в частности выросли валовые сборы зерна, хотя в целом за вторую пятилетку (1933—1937 годы) они были ниже, чем за первую: 729 миллионов центнеров против 735,6 миллиона центнеров. С этого времени возобновился рост поголовья скота, поднялась оплата труда колхозников. С 1 января 1935 года были отменены карточки на хлеб и другие продукты, введенные в 1929—1930 годах. 

В зерновом же хозяйстве произошла настоящая революция. Были созданы МТС - машинно-тракторные станции. Колхозы были поначалу довольно небольшие, и МТС предоставляли услуги по обработке земли нескольким окрестным колхозам и совхозам. 

Начали сказываться результаты технического перевооружения сельского хозяйства. В 1937 году система МТС обслуживала 9/10 кол­хозов. 

За исключением производства зерна, колхозно-совхозное сельское хозяйство было не слишком эффективным. Еще раз нужно подчеркнуть, что советская аграрная экономика – и сельская жизнь вообще – была симбиозом, неразрывным единством колхозно-совхозного сектора и ЛПХ, личных подсобных хозяйств. В 1930—1953 годах, в сталинский период, подсобное хозяйство было главным источником существования для колхозников. Речь шла об очень небольших участках: 

«Примерный устав сельскохозяйственной артели», принятый в 1935 году на Всесоюзном съезде колхозников-ударников, определял размеры приусадебной земли, находившейся в личном пользовании колхозного двора — от 1/4 до 1/2 га (в некоторых районах до 1 га). Определялось и количество скота, которое можно было содержать в личном хозяйстве колхозника. Для районов I группы Западно-Сибирского края, например, нормы скота были таковы: 1 корова, до 2 голов молодняка, 1 свиноматка, до 10 овец и коз. 

По наши нынешним дачным понятиям это довольно много, наши дачные участки чаще всего имеют размер 6 - 12 «соток», т.е. 0,06 – 0,12 га, но нужно помнить, что тогда речь шла о том, чтобы жить и питаться с этой земли. Несмотря на эти ограничения, сектор ЛПХ производил четверть валовой продукции сельского хозяйства СССР. Его эффективность была гораздо выше, чем у общественного (кроме чисто зернового).

В качестве заключения приведем цитату из книги Евгении Серовой «Аграрная экономика»⁹:

В рамках централизованно планируемой экономики Советского Союза было создано явление, дотоле не известное мировой экономической практике, - государственное сельское хозяйство. В тот или иной исторический период в той или иной стране мощный государственный сектор мог существовать почти в любой отрасли национальной экономики, но в сельском хозяйстве такое практически не встречалось. 

Сталинский СССР 

Захватив страну в 1917 году, большевики установили диктатуру. Тем не менее, на протяжении 1920-х годов можно было говорить об объективной реальности, с которой им приходилось считаться и бороться. В первую очередь природной стихией был крестьянский мир. Покорив его, они постарались истребить и другие проявления независимой жизни – в культуре, отчасти – в науке, в самой партии.

Теперь большевики получили возможность переустраивать страну, конструировать ее, создавать новую жизнь. Господствующим стилем стало жесткое управление по конкретным параметрам - это мог быть план по гайкам, создание нового самолета или строительство канала. Инструментом же стало совершенно невиданное ранее манипулирование большими группами людей, более того – создание резко различных режимов жизни и перемещение людей из одного режима в другой, причем не только физически, но и ментально, с переключением их сознания.

Людей переселяли, высылали, арестовывали. Не обязательно из-за вины, а, например, по социальному происхождению, либо из-за их возможного в силу каких-то причин поведения, по национальному происхождению. Но совершенно не это было главным. Это была такая совершенно беспощадная организационная техника, которая рассматривала человека как материал. Например, когда нужно было обеспечить разработку какой-то инженерной проблемы, то человека могли арестовать и отправить в тюремное конструкторское бюро просто потому, что так было удобнее. 

Одного из ведущих авиаконструкторов (кажется Яковлева), вызвали к начальству и спросили – какие специалисты из известных конструкторов ему нужны для выполнения некоторой работы? Он написал список, и на следующий день все они были арестованы и отправлены под его начало в виде тюремного конструкторского бюро (это неофициально называлось «шарашка»). Так же некоторое время работал Королев, в такой «шарашке» работал Солженицын. 

Но точно так же человека могли и наградить, создать за его заслуги какую-то отдельную фантастическую жизнь. Имеется много примеров, когда вчерашнего заключенного вдруг самолетом доставляли в Москву, и на следующее утро он уже был директором института или генералом. Это была техника управления, в каком-то смысле очень эффективная. Кто-то написал, что это был одновременно и животный страх, и сверхэнтузиазм. У людей было ощущение, что любые проблемы решаются и перед ними открыты огромные перспективы.

Известный востоковед Г.И. Мирский по случаю годовщины смерти Сталина задал недавно вопрос: «И все же - почему их расстреливали?»¹⁰. Его объяснение следующее: 

(Я) вспоминаю разговор с заместителем министра иностранных дел СССР Владимиром Семеновым у него на квартире в знаменитом «доме на набережной» в 70-х годах, когда я удивился, увидев на стене портрет Сталина. «Да, - сказал Семенов, - я и не отрицаю: я птенец гнезда Петрова, я всем обязан Сталину. Я, как и Громыко, и другие, был простым инженером, а когда Сталин почистил кадры Наркоминдела, нас выдвинули на дипломатическую работу, и вот я - замминистра». В этом все дело: в тридцатые годы произошла невиданная по масштабу замена кадров, и ключевые позиции повсюду заняли люди, всем обязанные лично Сталину, и в их преданности можно было не сомневаться. Колоссальные вакансии возникли. 

Здравоохранение «по Семашко»

Здесь я хочу рассказать об одном из бесспорных успехов сталинской организации – советской системе здравоохранения. Во всем мире ее называют «здравоохранение по Семашко», хотя у нас так говорить не принято. В определенной степени это условное название, сам Н.А.Семашко был наркомом здравоохранения не тогда, когда советская медицина одержала свои главные победы, а несколько раньше.

Основные принципы советского здравоохранения хорошо всем известны, это:

• Государственный характер здравоохранения: централизация управления, государственное финансирование и планирование, бесплатная и общедоступная медицинская помощь всему населению страны

• Очень четко выдержанное профилактическое направление, проведение широких оздоровительных и санитарных мер, имеющих целью предупреждение развития заболеваний

• Участие населения в здравоохранении, санитарное просвещение и санитарная культура

• Единство медицинской науки и практики здравоохранения.

Участие населения в здравоохранении было важно особенно поначалу, когда большинство людей были неграмотные, а врачей было мало. Тогда усиленно привлекали население к различным медицинским мероприятиям. Потом эта деятельность постепенно превратилась в санитарное просвещение и насаждение санитарной культуры.

Мысль о единстве науки и практики для нас тоже очень привычна. В условиях тех лет этот принцип наиболее ярко проявился в борьбе с эпидемиями и массовыми заболеваниями. Рассказывают такой пример: где-то в Средней Азии обитали какие-то черви-паразиты, которые замучили местное население. Приехали ученые, провели исследование и поняли, что этот паразит проходит цикл развития, перемещаясь через цепочку из нескольких «хозяев»: предположим, сначала заражается собака, от собаки личинка переходит к свинье, от свиньи к рыбам, а уже потом заражается человек, который купается в пруду. При этом водоем считался священным, и там полагалось совершать ритуальные купания или омовения. Тем не менее, чтобы разорвать этот круг развития паразита, советская власть поставила солдат вокруг этого водоема, которые туда целый год никого не пускали. После этого данный паразит просто перестал существовать в природе, проблему решили в принципе. Надо сказать, что таких примеров существует довольно много.

Организационно здравоохранение было устроено следующим образом. Во главе стояло министерство. Ему подчинялись:

• Санитарно-эпидемиологическая служба
• Система медицинского образования
• Исследовательские институты
• Система оказания медицинской помощи 

Санитарно-эпидемиологическая служба существовала как отдельная вертикаль, она не подчинялась какому-нибудь местному градоначальнику. Конечно, первому секретарю территориального комитета партии подчинялись все, но по разному и в разной степени. Санитарно-эпидемиологическая служба была исключительно эффективна и практически полностью контролировалась из Москвы. Из семейных историй я, например, знаю, что в Подмосковье для того, чтобы открыть весной пионерский лагерь на 24 километра выше того места по течению Москвы-реки, где на водопроводной станции берут питьевую воду, нужно было ходить «на поклон» к санитарному врачу этой станции и доказывать ему, что лагерь реку не загрязнит. А в окрестностях 2-3 километров около этого водозабора ходили милиционеры и никому не разрешали там даже находиться. Сейчас ничего этого, конечно, нет в помине.

Санитарно-эпидемиологическая служба занималась контролем над инфекционными заболеваниями, она обеспечивала прививки, имела эпидемиологические лаборатории, обеспечивала (как и сейчас) безопасность продуктов питания и проводила инспекции столовых, кафе, ресторанов.

Но никакая медицинская служба не занималась формированием здорового образа жизни в нашем нынешнем понимании. То есть объяснять людям, что нужно не набирать излишний вес, двигаться, следить за артериальным давлением и т.д. – все такие вещи, ориентированные на человека, в этой системе выпадали. Вообще нужно хочу сказать, что эта система была идеальна для того, чтобы бороться с инфекционными болезнями. Правильнее сказать даже – чтобы бороться с болезнями, а не лечить больных. Между болезнью и больным есть разница, которая особенно хорошо видна, когда речь идет об инфекционных болезнях. Инфекционная болезнь – это, можно сказать, популяция микробов или вирусов - каких-нибудь холерных вибрионов или туберкулезных палочек - и с ними можно бороться, не обращая особенно внимания на больных людей. Хотя и несколько преувеличивая, можно сказать, что целью, тем не менее, является скорее борьба с палочкой, а не здоровье конкретного человека. И вот эту задачу советская система здравоохранения блестяще решала.

Медицинские институты подчинялись двум министерствам – здравоохранения и высшего образования. Кроме нескольких центральных институтов, они чаще всего не имели своих клиник и пользовались не своей клинической базой. Напротив, исследовательские медицинские институты были одновременно и клиниками (как, например, онкологический центр). Были и есть специализированные больницы. Были диспансеры, которые образовывали отдельную вертикаль – так же, как санэпидстанции. Диспансеры были противотуберкулезные, венерологические, психиатрические, наркологические и онкологические (не уверен, что два последних типа уже существовали в 1930-е годы); при диспансерах были и есть больницы. Далее, действовали взрослые и детские поликлиники, а в сельской местности районные больницы общего профиля и амбулатории. Собственно говоря, почти все элементы этой системы в наше время сохраняются.

Вот достигнутые результаты¹¹:

• В чрезвычайно короткий срок в стране были ликвидированы особо опасные инфекции: холера (к 1923 году), оспа и чума (к 1936 году)

• В стране не было массовых эпидемий не даже во время Великой Отечественной войны — небывалый факт в истории войн.

• В послевоенный период были ликвидированы тифы (брюшной, сыпной, возвратный), значительно снизилась заболеваемость желудочно-кишечными инфекциями и трахомой; к I960 году практически была ликвидирована малярия.

• Структура заболеваемости существенно изменилась: инфекционные болезни отступили и на первый план вышли сердечно-сосудистые и злокачественные заболевания

По впечатлениям иностранца, который приехал в 1987 году в Ленинград¹²: 

Советское здравоохранение несколько отстает от западных стандартов. Современные медицинские технологии, возникшие на Западе в последние десятилетия, не вошли в советскую систему. Конкретнее, блоки интенсивной терапии, мониторинг гемодинамики, техники лечения сердечно-сосудистых заболеваний и микрохирургия, методы компьютерной диагностики – если назвать только некоторые направления – не стали частью повседневной практики советского здравоохранения… Эта ситуация напоминает положение в США после Второй мировой войны. 

Советскую медицину следует оценивать, сравнивая с ее прошлым, а не с сегодняшними западными стандартами здравоохранения. С этой точки зрения русские могут гордиться постоянными улучшениями. Основной акцент в Советском Союзе – на предоставление общедоступной бесплатной медицинской помощи, и, во всяком случае, судя по Ленинграду, эта цель достигнута. 

Как пример оценки советской системы здравоохранения с точки зрения сегодняшнего дня можно привести анализ, который содержится в докладе, подготовленном в 1999 году в рамках американской помощи Казахстану. Целью доклада, составленного американскими специалистами по организации здравоохранения, была разработка практических рекомендаций по реформе здравоохранения республики. Одно из замечаний этого доклада состоит в том, что имеет место перекос в больничную сторону, и что такая «индустриальная» организация экономически неэффективна. Если же говорить о принципах построения здравоохранения, то интереснее другое замечание – о том, что сверхспециализация приводит к тому, что для решения каждой проблемы приходится создавать специальное лечебное учреждение. Как пример, упоминается строительство центров СПИДа отдельно от кожно-венерологического диспансера. По мнению авторов доклада, такая сверхспециализация нежизнеспособна¹³. Не будучи специалистом, трудно оценить справедливость этой критики. Тем не менее кажется, что узкая специализация – это свойство системы, нацеленной на лечение болезни, а не на вылечивание больного, поскольку больной может страдать не только от СПИДа, но у него может еще множество других проблем со здоровьем. 

Многоуровневая экономика 

Ю.В.Яременко. Структурные изменения в социалистической экономике¹⁴. 

Юрий Васильевич Яременко (1935 – 1996) - советский и российский учёный-экономист. 

Яременко был не только очень известный человек, академик, дослужившийся до высоких советских научных постов, но, на мой взгляд, и единственный или один из очень немногих советских экономистов, предложивших свою совершенно оригинальную картину мира и свое понимание экономики. Это понимание практически не имеет ничего общего с идеями обмена, равновесия и «невидимой руки», без которых, казалось бы, экономическую науку невозможно представить.

К сожалению, ему не дали назвать эту книгу так, как он хотел: «Многоуровневая экономика». Речь в ней идет про экономику, которая нацелена на быструю модернизацию. Это экономика, цель которой – не получение прибыли, не получение эффекта, не удовлетворение спроса. Цель этой экономики – быстрое расширение современного сектора, современного производства.

Основным, исходным понятием выступает у Яременко качественный уровень ресурсов. Для простоты он говорил про два уровня, хотя на самом деле их много. Два уровня - это качественные и массовые ресурсы. Экономика, которая действует в ситуации, когда современных ресурсов – станков, рабочей силы, материалов и т.д. – мало, исходит из того, что их нужно экономить и как можно эффективнее использовать. Экономя качественные ресурсы, на всё остальное можно «махнуть рукой» и тратить их столько, сколько есть. За счет этого нужно обеспечить быстрое расширение этого современного сектора. Понятия «современный сектор» и «качественные ресурсы» здесь синонимы.

Следующее понятие – приоритетность. Если предприятия выпускают качественную продукцию, то они имеют высокий уровень приоритетности, если же они выпускают массовую продукцию – то низкий уровень.

Предприятия не только относятся к разным секторам - современному приоритетному или массовому неприоритетному. Внутри себя они имеют тоже неоднородную структуру: поскольку качественных ресурсов мало, то предприятия устроены, как пирамида. На каждом из предприятий есть один или два цеха, где работают качественные ресурсы – станки, высококвалифицированная рабочая сила, там хорошая организация, чистота и т.д. Они вырабатывают какую-то современную продукцию. Эти два цеха образуют качественное ядро предприятия. Обеспечением ядра занимается периферия предприятия - огромное количество людей с тачками, фигурально говоря. Сюда относятся транспортные службы, где - особенно в 1930-е годы – детали могли возить на телегах. Заключенные, которые дровами топили печки, могли бесплатно обеспечивать отопление. Так же было организовано строительство - короче говоря, это могло быть всё, что угодно и в любом количестве, тогда этих ресурсов было не жалко, и никто не считался ни с какими затратами.

За счет излишнего вовлечения массовых ресурсов происходит компенсация того, что качественных ресурсов мало - и всё это происходит до тех пор, пока запас массовых ресурсов не исчерпывается. Уголь и руда уже не лежат на поверхности, все ближайшие леса вырублены, избыточного населения уже нет. Тогда начинается, наоборот, замещение массовых ресурсов качественными - то, что раньше было иногда просто уголовным преступлением. Теперь же начинают применять качественные ресурсы для того, чтобы высвобождать массовые. Исторически это происходит после 1950-х годов – в экономике начинается «кругообразное движение», когда не только массовые ресурсы используют для компенсации отсутствия качественных, но и наоборот.

Для этой экономики характерен особый способ выбора технологий и организационных форм. Предпочтительными являются такие технологии, которые позволяли бы в максимальной степени использовать избыточные ресурсы. Отсюда – широкое использование ручного труда. Также предпочтительным оказывается использование стандартизованных машин и механизмов среднего технического уровня: такие машины можно перебрасывать с места на место. Экономика ориентируется на легко доступные природные ресурсы, их расходуют «без счета» и не задумываясь ни о каких экологических последствиях. Это экономика с высоким удельным весом добывающих отраслей, повышенной потребностью в энергии, повышенной потребностью в капитальных вложениях и с высокой долей транспортных расходов. Никто всего этого не экономил и не считал.

Важную роль играет принцип универсальности. Поскольку предприятие устроено как маленькое ядро, вокруг которого расположены обеспечивающие службы, то эти обеспечивающие службы применяют неспециализированные технологии, основанные на использовании универсальных станков, универсальных транспортных средств и т.п. В стране проще наладить выпуск, скажем, трех типов грузовиков, которые везде можно использовать, а не проектировать их специально под какие-то отдельные потребности. За счет принципа универсальности сужался круг потребителей дефицитного сложного оборудования, сокращался спрос на квалифицированную рабочую силу, продукция становилась дешевле за счет массового производства. Кроме того, решалась проблема переброски ресурсов, т.к. они все были универсально применимы.

Интересный специальный момент был связан с тем, что можно было не считаться с транспортными затратами. Каждое предприятие было включено в две системы связей. Первая - система связей по качественному уровню. Связанные между собой предприятия одного уровня могли быть разбросаны по всему Советскому Союзу. Из Донбасса полуфабрикаты могли везти, скажем, в Новосибирск, а потом для следующего этапа обработки продукцию перебрасывали в Крым и т.д. Это была кооперация по качественному слою. В то же время предприятие было включено в систему местных отношений – точнее, в систему местных отношений до некоторой степени была включена периферия предприятия. Однако в целом все же имела место относительная хозяйственная обособленность предприятий. На уровне качественного ядра в производственных связях преобладали одноуровневые контакты. На территориальном же уровне предприятие устанавливало связи либо с другими предприятиями того же уровня, либо обеспечивало себя само. Никакого аутсорсинга практически не было, сформировался специфический тип комплексных предприятий, которые имели сложную многоцеховую структуру, включая основные производства плюс заготовительные производства, ремонтно-вспомогательные производства, цехи непрофильной продукции, транспортные и энергетические службы, складское хозяйство и т.д. У предприятий были даже собственные совхозы, где выращивали сельскохозяйственную продукцию. Качественному уровню основной продукции соответствовало только несколько центральных цехов технологического ядра. Следствием являлась диверсификация. Поскольку на каждом крупном предприятии был представлен почти полный набор отраслей, то кроме основной продукции выпускали и какую-нибудь непрофильную.

Понятно, что для такой экономики характерны весьма высокие издержки деспециализации и издержки, связанные с повышенными затратами массовых ресурсов. Кроме того, постоянным явление был дефицит. Дефицит качественных ресурсов был следствием того, что их было просто физически мало, это был структурный дефицит. Если, предположим, на всю страну был всего один станок, позволяющий делать некоторые детали, то этих деталей было столько, сколько их можно изготовить за 24 часа в сутки. Однако в определенный момент возникал и дефицит массовых ресурсов, связанный с тем, что их использовали без всякой меры.

Когда эти предприятия попали на рынок (а они, в общем, сохраняли такую структуру до 1991 года), то оказалось, что они совершенно не способны существовать без искусственного поддержания связей по качественным уровням. Когда в то же время возникает необходимость соизмерять в деньгах затраты и результаты, то такое «пирамидальное» предприятие, привыкшее всё, не считая, тратить на производство качественной продукции, оказывается нежизнеспособным.

Приведу очень наглядный пример немного из другой области: 

После 1992 года зерновое хозяйство в России в целом выжило, а животноводство нет: если ехать по сельской местности, то видно, как везде стоят коровники с провалившимися крышами. В 1989 – 1990 годах я помогал организовывать самые первые частные фермерские хозяйства и консультировал будущих фермеров. В том числе, мы с ними подсчитывали себестоимость молока. Как известно, для производства литра молока нужно определенное количество сена и зерна, денег на зарплату доярки и скотника, на амортизацию коровника и т.д. В частности, сюда входит и кормовая свекла, очень трудоемкий продукт. Во времена Советского Союза ее обрабатывали на субботниках. Всё население района (кроме первого секретаря райкома КПСС, но обязательно включая его жену!) выходило бесплатно на прополку свеклы. После СССР, когда эту неприятную и тяжелую операцию в рыночной экономике понадобилось организовывать на добровольных началах и платить за эту работу, то получалось, что себестоимость литра молока должна вырасти во много раз. 

Таким образом, из теории Яременко ясно видно, что при переходе от советской экономики к рыночной происходят такие институциональные изменения, которые вызывают резкое изменение всех сложившихся стоимостных и ценовых пропорций. Мы опять имеем скачок – совершенно аналогично тому, как скачок произошел во время НЭПа при переходе от дореволюционной к послереволюционной экономике. В 1992 году тоже произошел институциональный разрыв, который одновременно является и структурным – на этот раз из-за того, что предприятия стали считать деньги и перестали работать в иерархической плановой системе. 

«Социализм с человеческим лицом» 

«Социализм с человеческим лицом» - по-чешски socialismus s lidskou tváří – слова, сказанные руководителем коммунистической партии Чехословакии Александром Дубчеком в 1968 году. Смягчение режимов сталинского типа, которое произошло в странах Восточной Европы примерно в это время, сопровождалось достаточно драматическими событиями. В СССР этот процесс тоже происходил, но выглядел он как эволюция системы, а не революция. Между тем, в сущности, в 1960-е годы наступила новая эпоха – впервые в истории большинство населения составляли не крестьяне, а горожане. Политика ускоренной индустриализации привела к исчерпанию «массовых ресурсов» и стал ощущаться дефицит рабочей силы. Принципиально изменились и отношения между властью и населением, возник своего рода общественный договор. 

Экономика дефицита

Янош Корнаи. Дефицит¹⁵.

Янош Корнаи (род. в 1928 г.) – венгерский экономист.

Эта книга Корнаи вышла по-венгерски и по-английски в 1980 году. В нашей стране она стала известна – правда, в довольно узком профессиональном кругу - почти тогда же, хотя по-русски ее издали только через десять лет. Она оказала огромное влияние на мышление экономистов и, косвенно, на реформы 1990-х годов.

Книга Корнаи объясняла устройство социалистической экономики, и это само по себе воспринималось как революция в мышлении. Нужно вспомнить, что от советских обществоведов требовался не анализ, а либо апологетика системы, либо предложения по ее «дальнейшему совершенствованию».

Свой анализ Корнаи основывает на понятии дефицита: 

Явление, о котором идет речь, хорошо знакомо читателю. Венграм и советским людям, китайцам и румынам, кубинцам и полякам в равной мере известно, что значит отстоять в очереди за мясом или обувью, а вместо покупки услышать грубость от продавца, им приходится годами ожидать ордера на квартиру, сталкиваться с остановками производства на предприятии из-за отсутствия материалов и комплектующих изделий. Дефицит влечет за собой многочисленные и разнообразные потери… Но, вероятно, самый большой ущерб состоит в том, что продавец получает превосходство над покупателем, ущемленными оказываются независимость и свобода индивида. 

Конечно, сегодня нельзя говорить о том, что явление дефицита «хорошо знакомо читателю». Тем не менее, оно присутствует не буквально, а в более общем смысле, поэтому анализ Корнаи сохраняет актуальность. Его книга содержит несколько выдающихся идей, которые я здесь перечислю:

• Равновесие нехарактерно для экономических систем; имеет место либо преобладание продавца, либо преобладание покупателя (Корнаи пользуется также инженерными терминами подсос и давление)

• Экономическая система социализма – это экономика продавца, она неизбежно порождает явление дефицита и соответствующие формы поведения

• Теоретически возможно представить децентрализованную экономику, в которой не используются деньги и цены

• Если деньги все же используются в экономике социалистического типа, то для предприятий характерно мягкое бюджетное ограничение

• В своем развитии экономика социалистического типа последовательно проходит различные степени патернализма

1. Как известно, и микроэкономика и другие экономические теории основаны на идее равновесия. Доказывается, что спрос совпадает с предложением, подробно рассматривается, когда и как это получается. Корнаи высказал мысль о том, что равновесие вообще нехарактерно для экономических систем. Мысль состоит в том, что всегда имеет место какое-либо неравновесие – на рынке преобладает либо продавец, либо покупатель. Рыночная экономика – это экономика покупателя, покупатель – главный, а продавец старается удовлетворить его желания. В социалистической экономике было наоборот, то есть главным был продавец, а покупатель у него стоял в очереди. Корнаи написал об этом еще в 1950-е годы, и потом развивал эту мысль в нескольких книгах.

Принять как принцип, что равновесия не бывает, а бывает неравновесие либо одного, либо другого вида - это совершенно нетривиальная идея. Расскажу для примера один вывод, который из этого следует. В советское время наказывали за спекуляцию, то есть за то, что ты продаешь что-то дороже, чем по установленной государственной цене. Спрашивается, в рыночной экономике нужно просто отменить эту статью, или же должно быть какое-то юридическое регулирование в области ценообразования? Так вот я думаю, что оно должно существовать – но наказывать нужно за контроль за ценами. В этом принцип неравновесия: если кто-то попробует как-то контролировать цену – а именно, занижать – то эта попытка должна пресекаться. Любая система работает, только если она находится в состоянии неравновесия. Если же это и не рынок продавца, и не рынок покупателя, то система становится неработоспособной.

2. Экономическая система социализма – это экономика продавца, она неизбежно порождает явление дефицита и соответствующие формы поведения. Корнаи очень подробно и, на мой взгляд, излишне сложно объясняет это утверждение. Мне кажется, обоснование этого тезиса очень простое: если предприятие подчиняется, скажем, министерству, то оно думает о том, как удовлетворить пожелания министерства, а не как удовлетворить желания покупателя. Как только предприятие попадает в зависимость не от покупателя, а от кого бы то ни было еще – например, от банка, от государства или от профсоюза – то у него система интересов и образ поведения меняется. Этот тезис, как мне кажется, довольно очевиден. Тем не менее, Корнаи не просто сказал, что существует дефицит - он сказал, что дефицит будет всегда. Что вы ни делайте, дефицит будет всегда, пока у вас социализм.

3. До Корнаи было известно, что советская экономика – командная. Более того, считали очевидным и обратное - что если экономика не командная, то это рынок. Корнаи нарисовал картину такой экономики, которая и не командная, и не рыночная. На основе понятия дефицита он построил модель и показал, как экономика может быть не рыночной и в то же время децентрализованной. Если в рыночной системе предприятия реагируют на цены, то в его модели они реагируют на остроту дефицита и фактически тоже приспосабливаются к потребностям друг друга. В качестве информационного параметра здесь вместо цены действуют оценки дефицитности того или иного продукта. Это тоже исключительно интересно.

Разумеется, здесь тоже возможны различные мнения и критика по техническим вопросам¹⁶. Мне лично, например, кажется, что модель нерыночной децентрализованной экономики лучше строить с помощью классических средств экономической науки, а именно с помощью кривых спроса и предложения. Мы можем говорить о кривой, описывающей спрос на плановые задания со стороны начальства и кривой, описывающей спрос предприятия на ресурсы в обмен на выполнение плана: 

Можно счи­тать поэтому, что … все горизонтальные взаимодействия заменяются двумя типами взаимодействий между пред­приятиями и органам управления: (1) арбитр требует обеспечить вы­пускопределенного количества продукции, (2) предприятие требует предоставить ему ресурсы, обещая достичь соответствующего выпуска¹⁷. 

Но дело совершенно не в этом. Сам тезис Корнаи о том, что социалистическую экономику нужно рассматривать не как командную – выдающееся достижение.

4. Если все-таки в модели присутствуют деньги - а они, конечно, всегда присутствуют в реальной экономике социалистического типа – то для предприятия характерно мягкое бюджетное ограничение. Этот термин Корнаи - soft budgetconstraint - распространился по всему миру. Опять же, выскажу критическое замечание: мне кажется, что это понятие имеет мало смысла, потому что если предприятие кому-то подчиняется, то ясно, что оно может пойти и выпросить деньги, если ему их не хватает на выполнение заданий. Поэтому содержания в этом термине, мне кажется, не так уж много, но он оказался очень удобным.

5. Напротив, тезис о том, что в своем развитии экономика социалистического типа последовательно проходит различные степени «патернализма», мне кажется исключительно глубоким. Речь идет о том, что сущностные свойства экономики и общества советского типа проявляются на поверхности по-разному, причем это изменение имеет определенные закономерности.

Корнаи сравнивает стадии эволюции социалистической экономики с этапами развития ребенка. Новорожденного кормят и одевают. Вторая стадия – его кормят и одевают, но он может попросить, скажем, купить ему мороженое. Дальше он вырастает, он студент, живет отдельно, но родители присылают ему деньги. Потом он женился, зарабатывает сам, но иногда ему не хватает и родители ему помогают. Наконец, он полностью самостоятелен.

Перенесем эту метафору на социалистические предприятия. В командной, сталинской системе ему устанавливают жесткие задания и предоставляют ресурсы в совершенно конкретной натуральной форме. Есть ему говорят – произведешь 251 гайку, и вот тебе для этого 5 килограммов железа определенного сорта. Не говоря уже о том, что все станки, все вообще оборудование предоставлено централизованно. Это командная система в чистом виде.

Смягченная командная система: планирование и снабжение происходит в натуральной форме, но предприятие имеет право голоса. Об этом говорится в следующем разделе, это экономика согласований, бюрократический рынок.

Реформированная социалистическая экономика - это то, чего в Советском Союзе не было, но было в Восточной Европе. Можно сказать, что именно такая система была в Венгрии, когда была написана книга «Дефицит». Предприятие могло продавать свою продукцию, покупать ресурсы, но решения об инвестициях принимало государство.

Четвертая степень – когда государство выручает предприятие в случае серьезных финансовых трудностей, и пятая – когда предприятие полностью самостоятельно.

В заключение добавлю небольшой комментарий. После конца Советского Союза мы прошли очень интересный путь развития в смысле форм патернализма, причем эти формы отличались от того, что описывал Корнаи в 1980 году. Разумеется, сейчас он написал бы - и пишет - по-другому. В России был период в 1990-е годы, когда государство в значительных масштабах занималось распределением финансовых ресурсов. Сейчас же наступила такая стадия, когда распределяются не деньги и не потоки ресурсов (нефтяные, газовые или аналогичные), а права. Это, как представляется, есть еще одна степень патернализма, при которой государство продолжает распределять ресурсы, но делает это на основе юридических отношений. Я даже высказал бы полушутку – полудогадку, что то, что мы сейчас воспринимаем как коррупционность судебной системы, связано именно с тем фактом, что сейчас предметом бюрократических торгов являются права.

Все это заставляет подумать, что, несмотря на все реформы, происходит скорее всё же эволюционное развитие той общественной системы, которая у нас была в СССР. Сейчас существует много предприятий, которые совсем не зависят от власти (они были и в тогдашней Венгрии). Но наши сегодняшние крупные предприятия и подконтрольны, и могут обратиться к государству за помощью (скажем, во время недавнего банковского кризиса власти спасали какие-то банки). Общественная система у нас в России сейчас находится в состоянии где-то между третьей и четвертой стадией патернализма по Корнаи. 

Административный рынок 

В.А.Найшуль. Высшая и последняя стадия социализма¹⁸ 

Виталий Аркадиевич Найшуль (род. в 1949 г.) – российский социальный мыслитель. 

Эта работа была написана в 1990 году, то есть спустя много лет после появления книги Корнаи и даже позже других работ – в том числе самого Найшуля – на данную тему. Но эта небольшая статья очень хорошо и ясно объясняет устройство позднего Советского Союза.

В зрелой социалистической экономике происходит функциональное разделение хозяйственного управления на ряд основных иерархий. Вот как описывал их Найшуль (тогда еще в настоящем времени): 

Общесоюзные балансы поддерживают союзные плановые органы через союзные отраслевые иерархии. Региональные балансы поддерживают региональные плановые органы через свои отраслевые иерархии. Кроме того, плановые органы территории поддерживают балансы входящих в нее регионов, а отраслевые плановые органы поддерживают внутренние балансы подчиненных подотраслей. 

На всех уровнях территориальных и отраслевых иерархий также действуют специальные органы или подразделения, ответственные за нормативную базу нижестоящих балансов, несущие контрольные функции и задающие рамки хозяйственной деятельности. 

Все перечисленные выше иерархии: союзно-отраслевые, регионально-отраслевые, нормативные и контрольные имеют относительно жесткий регламент своей деятельности, который делает их неспособными принимать решение в нестандартных ситуациях, особенно возникающих на пересечении полномочий различных иерархий. 

Функцию окончательного согласования на территории деятельности различных иерархических структур между собой и с "потребностями жизни" берет на себя партийный аппарат. Он же является наиболее прямым каналом доведения до конкретных исполнителей решений, принятых вышестоящими партийными органами. 

Эта система обладала колоссальной «вязкостью» и инерционностью: 

Поскольку система хозяйственного управления должна поддерживать все балансы, то действия представителей иерархий основаны на "согласовании, консенсусе, единогласии". Любое решение должно, вообще говоря, устраивать все "незаинтересованные в нем стороны". Процесс согласования в принципе предоставляет каждому его участнику право, аналогичное liberum veto (свободное вето), которым обладали депутаты польского сейма перед разделом страны. 

Любая система принятия решений, основанная на принципе liberum veto, чрезвычайно консервативна. Она откладывает решение каждого вопроса до тех пор, пока необходимость этого не станет ясна "последнему" участнику процедуры. В нашей стране система согласований породила эпоху застоя, продолжавшуюся в течение всего брежневского периода. 

Это и была «административный рынок», «экономика согласований»:

В действительности, однако, участники согласования, как правило, имеют неодинаковую возможность влиять на окончательное решение. Она определяется их "весом": способностью поощрять угодные действия и наказывать неугодные - "если вы так, то я...". В результате каждое хозяйственное решение становится предметом административной бюрократической торговли. Механизм этой торговли оказывается настолько мощным, что при большом неравенстве весов позволяет отвергать институциональное право слабого участника на вето. Например, согласие городского санитарного врача разрешить поставку больных туберкулезных кур в розничную продажу, школы и детские сады может быть получено согласованным давлением местных хозяйственных и партийных органов, заботящихся о выполнении плана. 

В брежневской экономике механизм согласования и бюрократической торговли заменил сталинский механизм жесткого военного подчинения. На смену административно-командной системе пришел новый строй -- административный бюрократический рынок, определивший на десятилетия экономическое бытие СССР. 

Статья Найшуля, написанная в последний год СССР, обсуждала злободневную тогда проблему – о возможности его реформирования. Начинается она с забавного эпиграфа, характеризующего эти попытки реформ: 

Все они теперь, собравшись у подножия горы, выли, махали руками, потрясали ружьями и топорами, но не двигались вперед ни на шаг. 

Ж.Верн, Дети капитана Гранта 

Сталин вовремя умер, говорит Найшуль, потому что время его кончилось: 

Сталин, возможно, умер не только от старости, но и от того, что кончилось время «идеи его жизни»: все, что ему было суждено разрушить, было уже уничтожено или искалечено; то, что ему было суждено создать, уже родилось на свет. В период 5О--6О-х гг., провиденциально совпавший с десятилетием после его смерти, сталинская система хозяйствования стала испытывать сильное давление внешних обстоятельств, вынуждающих ее меняться, перестраивать самое себя. Все те факторы, которые раньше работали на консолидацию сталинской хозяйственной машины, стали действовать в ином, иногда прямо противоположном направлении. 

Эти обстоятельства можно отнести к разным областям. Во-первых, произошли технологические сдвиги: 

В условиях холодной войны новые отрасли уже не могли закупаться на Западе целиком. Они воровалась оттуда по кусочкам, что исключало комплексный характер нового индустриального строительства. 

Однако главная причина трудностей лежала не в запретах НАТО, а в дисперсном характере новых технологий. Новые отрасли производили огромную и постоянно обновляемую номенклатуру продукции, обычно -- малыми и средними сериями, что резко увеличило объем управленческих задач. Привычное планирование их "сверху" в развернутой номенклатуре оказалось несостоятельным. 

Власть и информация трагическим для командной экономики образом разделились. Власть отдавать приказы по-прежнему принадлежала "верху", но он был уже информационно слеп. Потребности были известны "низу", но тот не имел властной силы для их удовлетворения. 

В первый раз в СССР проваливалась идея управления страной как одним цехом, и уже не в потребительском секторе, где это в принципе никогда не было возможно, а и в военно-промышленном комплексе.

Второй фактор, который привел к кризису системы – это дефицит труда. Вспомним книгу Яременко. Сталинская экономика нашла способы обеспечить колоссальный приток рабочей силы в приоритетные производства. Она строилась на перекачке ресурсов из деревни в город, в том числе рабочих рук. 1930-е годы - это был период, когда люди, бежавшие из деревни, готовы были за любые деньги и как угодно работать, где угодно жить, но потом это закончилось. Надо сказать, что история нашей страны делится на два периода – один большой, и один относительно короткий. До 1960-х годов у нас было численное преимущество сельского населения, а теперь - городского. Это водораздел, значение которого недооценивается. Это изменение привело к фантастическим результатам, но мы это не всегда понимаем. Теперь это совершенно другая страна.

Вот как об этом пишет Найшуль: 

Сталинская экономика в свое время нашла способы обеспечить колоссальный приток рабочей силы в приоритетные производства. Для этого достаточно было:

• ограничить потребление в деревне до голодного уровня и соответственно снизить сельскохозяйственное производство;

• частично механизировать сельское хозяйство;

• за счет этого высвободить колоссальное количество рабочих рук;

• за счет избытка рабочих рук обеспечивать давление вниз на городскую зарплату и потребление в городе, что позволяет в еще большей степени снизить производство сельхозпродукции. 

Кроме того, путем разрушения внутрисемейного трудового уклада и усиления эксплуатации женщин оказалось возможным создать огромное предложение их рабочей силы. 

К 5О-м годам увеличивающиеся городские производственные фонды создали значительный спрос на рабочую силу, который постепенно стал уничтожать ситуацию ее избыточности. В отдельных массовых квалификационных группах уже возникли ее нехватки. Обостряли напряженность с трудовыми ресурсами и понесенные в войне огромные потери в мужской рабочей силе. 

То, что женщины пошли работать – это еще один полузабытый факт. До 1950-х годов – женщины часто сидели дома и не работали, была категория домашних хозяек. В 1960-е годы стал постепенно нарастать дефицит рабочей силы, особенно неквалифицированной. И возникла парадоксальная ситуация, которую можно проиллюстрировать словами одного моего коллеги, сказанными в конце 1970-х годов: я не хочу зарабатывать, как министр, но я хочу зарабатывать, как продавец в мясном отделе. Продавец в мясном отделе неожиданно стал зарабатывать больше человека с кандидатской степенью, это было новое явление. Но продавцов стало не хватать.

По всем этим причинам командовать уже было невозможно, это не получалось. Для характеристики этой ситуации было придумано несколько терминов - «экономика согласований», «экономика торга»¹⁹. Всё это почти синонимы, но название «бюрократический рынок», мне кажется, самое лучшее. Эта система сложилась спонтанно, «явочным порядком»: 

Новая экономическая система не вводилась в стране декретами правительства и не являлась результатом «революционного творчества масс». Она формировалась постепенно под действием «потребностей практики» путем обычных административных реорганизаций, отмены или просто неупотребления старых инструкций и принятия взамен них новых. Конечным результатом этого процесса, однако, стала качественно иная система управления экономикой, основанная на согласованиях - административной торговле. 

На смену директивному планированию приходит итеративное²⁰: 

По мере развития нового хозяйственного уклада уменьшается доля плановых заданий, формируемых в Центре и увеличивается роль заданий, продуцируемых нижним уровнем иерархии. Чтобы получить властную силу, они поднимаются "вверх", пока не достигают управленческого органа, способного отдать необходимые распоряжения. Затем они спускаются "вниз" по иерархическим цепочкам в качестве производственных заданий. 

Полученные задания вызывают встречные требования со стороны предприятий к обеспечению производства необходимыми ресурсами, которые снова поднимаются "вверх" в виде заявок и спускаются "вниз" в виде заданий и т.д. В отличие от сталинской экономики, в которой плановый процесс носил преимущественно директивный характер "сверху вниз", планирование в новой системе осуществляется путем согласующей итеративной процедуры с многократным повторением цикла: "снизу вверх" и "сверху вниз". 

Почему работала сталинская система - хотя бы в идеале, в теории? Потому что те, кто отдавал приказы владели этой информацией, знали, что приказать. Но постепенно они потеряли эту возможность знать. Кроме того, они потеряли возможность приказать, потому что возник дефицит рабочей силы.

Дальше Найшуль пишет про планирование в натуральных и синтетических показателях: 

В сталинской экономике планирование производства в приоритетных секторах осуществлялось в основном в "натуральных показателях". Рост номенклатуры планируемой продукции и увеличение числа итеративных процедур сделали их употребление чрезвычайно трудоемким. Натуральные показатели все чаще агрегируются (то есть суммируются с некоторыми коэффициентами) в "синтетические". Как правило, заявки в натуральном выражении, поднимаясь "вверх" по иерархическим цепочкам, последовательно сводятся в заявки во все более укрупненных синтетических показателях. Наконец, они достигают хозяйственного органа, способного решить их судьбу, после чего спускаются по иерархическим цепочкам вниз и при этом дезагрегируются. 

Во всей экономике возникает свобода формально выполняя все распоряжения и улучшая синтетические производственные показатели, на деле отказываться от изготовления нужной продукции. Распоряжения, отдаваемые самыми авторитетными органами, выполняясь "в общем", не выполняются по существу. 

Если были нужны конкретно какие-то «плашки 6х9», но в плановом задании стояло просто «плашки», то предприятие могло маневрировать. Оно могло выпускать то, что ему удобнее, а не то, что реально нужно. Но в этом случае возникает дефицит того, что нужно и всё рассогласуется. Начинает действовать механизм согласований: кто-то бежит к начальству и говорит – а мне не те плашки поставили. Кто-то на это отвечает – а мне не дали под эти плашки молибдена.

Кроме этой, действовала еще одна очень интересная система, которая тоже описана Найшулем, но не в этой статье. Этот механизм состоял в том, что вопрос, значение которого – экономическое, социальное или военное – было совершенно ничтожным, поднимался на совершенно недосягаемые уровни управленческой иерархии. Например, на Политбюро ЦК КПСС рассматривался вопрос о производстве стержней для шариковых ручек или детских кубиков. Не потому, что это была стратегически важная вещь, а потому, что решить этот вопрос на более низких уровнях не удавалось. Этот вопрос, пока он не решался, поднимался по иерархии всё выше, и иногда доходил до удивительно высоких уровней.

Напомню – эта статья называется «Высшая или последняя стадия социализма». Найшуль считал, что попытки реформирования – или, как это называлось, «совершенствования» - этой «брежневской» системы, которые предпринимались в течение всего времени ее существования, никогда не приносили никакой пользы. Они приводили либо к рассогласованиям и не соответствовали внутренней логике бюрократического рынка – и тогда они тонули в этом механизме. Либо они приводили к росту дисбалансов и только ухудшали ситуацию.

Какие были эти попытки? Одни из них стремились все-таки укрепить административный метод, как у нас теперь говорят – вертикаль власти. Это было всегда. Найшуль приводит интересный пример: 

Было время, когда Советский Союз не только обеспечивал себя штангами для тяжелоатлетов, но и экспортировал их заграницу. И вдруг... стал импортировать штанги из-за рубежа. Как оказалось, мир стал использовать обрезиненные штанги, не ломающие спортивный помост. Чтобы их производить, требовалась координация деятельности двух министерств: делающего металл и выпускающего резину, чего оказалось невозможно достичь. 

Система планового управления обладает испытанным способом решения такого рода проблем -- путем создания нового органа, новой иерархии, специально ими занимающейся. Понятно, что за счет усиления координации решение этих проблем облегчается. Однако решение остальных проблем замедляется из-за необходимости проведения согласований с новой иерархией. Поэтому "матерые" управленцы крайне осторожно прибегают к использования такого административного метода. Проблема, ради которой создается новая иерархия, должна быть достаточно значима для страны. 

В конце 5О-х годов, когда экономика согласований еще только начинала формироваться, было проведено крупнейшее изменение административных иерархий -- замена многих отраслевых органов управления территориальными (совнархозы). Эта реформа облегчила хозяйственные взаимодействия внутри областей и ухудшила все остальные. Она была отменена, поскольку противоречила логике складывающегося тогда в СССР единого народнохозяйственного комплекса. 

Второе направление – это попытки внедрять вычислительные системы, автоматизировать планирование: 

Органы власти неоднократно делали попытки путем использования вычислительной техники увеличить пропускную способность системы планового управления, рассосать пробку в управлении. Одна из научных идей, получившая широкое признание, предлагала использовать для этого экономико-математические методы, имитирующие рыночную экономику расчетами на ЭВМ. Эта идея оказалось неосуществимой уже по тому, что масштаб задачи намного превосходит возможности всех мыслимых вычислительных машин. 

Следующая категория попыток имела название «совершенствование показателей деятельности предприятий»: 

Поиск совершенной системы показателей, норм и нормативов был одним из любимых занятий экономистов брежневской эпохи. 

Во-первых, измененялась сравнительная выгодность производства различных видов продукции. В результате исчезали из производства многие виды продукции, рвались старые связи между поставщиками и потребителями и приходилось налаживать новые, что в силу ограниченности ресурса управления приводило к усилению разбалансированности и распространению катастроф планирования. 

Во-вторых, появлялись новые показатели, которые не с чем было сравнить и непонятно, как использовать, и обрывались временные ряды старых показателей. Поэтому, пользуясь своей административной властью, плановые органы требовали отчетности и по старой, и по новой форме, за что их называли ретроградами и противниками прогресса. Чтобы сохранить преемственность планирования, честные плановики мучились и сами пересчитывали новые показатели назад, в прошлые годы. 

В-третьих, несравнимость старых и новых показателей приводила к тому, что сильные предприятия и ведомства "под шумок" перестройки формировали себе льготные нормативы. Кроме того, изменяя ассортимент производимой продукции, они наращивали агрегированные показатели, и все это вместе давало прогрессистам возможность говорить о громадном росте производства, производительности труда и т.п. 

Далее, было так называемое «внедрение экономических методов управления народным хозяйством» и различные термины, способные сейчас вызвать только улыбку – «первая форма хозрасчета», «вторая форма хозрасчета», «нормативная чистая продукция»: 

Если рационализаторские усовершенствования показателей и нормативов в отдельных отраслях приводили, как правило, к сбоям локального значения, то введение так называемых "экономических методов" в практику планирования "наносило эффект" уже сразу по всему народному хозяйству. 

В основе экономических методов лежали две идеи: свободы предприятий и западной системы показателей. Органы управления должны были всемерно сокращать планы в номенклатуре и отменять все возможные ограничения хозяйственной деятельности предприятий, требуя отчета только по показателям: "прибыли, рентабельности" и т.п. 

На самом деле эти показатели не имеют со своими западными аналогами ничего общего. Можно сказать, что разница между социалистической прибылью и прибылью настоящей такая же, как между милостливым государем и государем. 

В результате внедрения экономических методов предприятия действительно получают экономическую свободу, которую они не имеют ни в традиционной брежневской экономике, ни на Западе -- свободу от потребителя. И они ее используют, получая дополнительные деньги за то, что отказываются от невыгодной продукции и вызывают народнохозяйственный хаос. Этого денежного водопада хватает и на то, чтобы расслабиться и производить меньше продукции, и на то, чтобы возросшей зарплатой разваливать потребительский рынок. 

Добавлю, что уже с начала 1980-х годов становилось ясно, что никакие системы показателей «не сыграют», пока будет существовать иерархическая система управления. Эта система, как уже говорилось, обеспечивала координацию деятельности предприятий, их взаимодействий, обменов – и она была намного сильнее любых формул расчета премий. Собственно, с этим пониманием пришел в правительство Е.Т.Гайдар в конце 1991 года. Как ни странно, этот подход был для многих не очевиден. Вспомним, что перед ним на этом месте был человек, который предлагал спасать сельское хозяйство посредством всенародной заготовки березовых веников на корм скоту. Это уже была карикатура на советскую систему управления.

Результаты внедрения «экономических методов» в полную силу проявились у нас с 1989 до 1991 года. Потребительский рынок был полностью разрушен, магазины абсолютно пустые. Предприятиям дали возможность тратить деньги, которые они не зарабатывали. Это была так называемая «перестройка»: 

Экономическая перестройка началась с ускорения -- безрассудной попытки пришпорить загнанную лошадь брежневской экономики. Последовавшие затем изменения хозяйственного механизма повторили в несравненно больших масштабах все ошибки реформы 1965 г. и добавили новые. В брежневской системе выбор производственной программы предприятий осуществлялся на бюрократическом рынке, и поэтому достаточно сильный спрос на продукцию, как правило, находил предложение. Ослабление контроля за деятельностью предприятий со стороны министерств привело к тому, что механизм координации через вертикальные связи был нарушен. Исходя из собственных удобств, предприятия произвольным образом изменили свои производственные программы, в результате чего были разрушены старые технологические цепочки и расстроено материально-техническое снабжение. 

Дополнительный элемент экономической нестабильности внесли кооперативы, оттягивая из ригидной, не умеющей приспосабливаться к изменениям административной экономики материальные и трудовые ресурсы и производя дополнительные наличные деньги. 

Наконец, разрушение брежневской машины принятия решений и кризис политической власти дали возможность ученым-экономистам, журналистам, депутатам, представителям регионов и другим политическим силам дергать во все мыслимые стороны управление смертельно больной экономикой, которой противопоказаны вообще любые изменения. 

За 5 лет Перестройке удалось дезорганизовать старую систему бюрократического рынка и поддерживаемые ею балансы, не создав никаких новых координирующих народное хозяйство механизмов. 

Это, конечно, было политическое и экономическое безумие. В результате Советский Союз развалился.

В итоге Найшуль говорил, что сложившаяся в СССР система бюрократического рынка была очень жесткой и резко разбалансировалась даже от довольно скромных изменений, что модификации в хозяйственном механизме резко создавали огромные трудности для предприятий. Но и сохранение бюрократического рынка тоже было невозможно, потому что он уже тогда коррумпировался изнутри и не функционировал. Поэтому он делал вывод о том, что эта система была нереформируема. Я думаю, что он оказался неправ. Напомню, что его статья писалась в 1990 году. После этого система пережила период очень существенных изменений, но многие свои черты сохранила. Может быть, даже основные. 

Гибель империи

Е.Т.Гайдар. «Гибель империи». Уроки для современной России.²¹ 

Егор Тимурович Гайдар (1956 – 2009) – российский государственный деятель. 

Гайдар написал эту книгу в 2006 году. Она анализирует причины и непосредственные факторы, определившие распад СССР. Вот основные тезисы книги:

• В стране имел место системный продовольственный кризис

• Продовольственная проблема решалась за счет экспорта нефти

• Война в Афганистане привела к ухудшению отношений СССР с арабскими странами. Поэтому ОПЕК (организация стран-экспортеров нефти ) согласилась на резкое снижение нефтяных цен

• Доходы СССР от экспорта нефти резко упали и он был вынужден прибегать к иностранным займам

• Поэтому возможность применять насилие к несогласным внутри страны оказались ограничены

• Это кончилось тем, что СССР распался. 

Гайдар начинает анализ с долгосрочных проблем СССР в главе «Дефицит продовольствия – стратегический вызов»: 

В 1930 1950 х годах экономический рост в СССР обеспечивался перераспределением ресурсов из сельского хозяйства в промышленность. 

В странах, где индустриализация началась на рубеже XVIII–XIX вв., ускорению промышленного роста предшествовал процесс, получивший название «аграрная революция». 

За десятилетие, между 1928 и 1938 гг., факторная продуктивность советского сельского хозяйства сократилась по сравнению с инерционным сценарием развития (рост на 1 % в год) примерно на четверть. В предшествующей истории современного экономического роста такого не происходило никогда. Урожаи зерна достигли уровня 1925–1929 гг. лишь в 1950–1954 гг. Столь длинный период стагнации был также беспрецедентным для стран, вступивших в процесс современного экономического роста. 

Попыткой решить продовольственную проблему были инициативы Н.C.Хрущева начала 1950 х годов, связанные с массовым освоением целинных земель. Они соответствовали традициям экономического развития Советского Союза. 

Перераспределение ресурсов из сельского хозяйства в промышленность, о котором мы говорили выше, имело место не только в СССР, это было и в других странах, там этому предшествовали аграрные революции. Как мы помним, трехполье, которое в Европе использовалось тысячу лет назад, у нас сохранялось еще в XX веке. То, что произошло во время коллективизации, привело к тому, что продуктивность сельского хозяйства очень сильно сократилась. Освоение целинных земель в конце 1950-х – начале 1960-х годов а Казахстане и Западной Сибири было попыткой экстенсивного расширение сельского хозяйства, за счет этого увеличили производство зерна, но проблему не решили.

Продовольственная проблема ощущалась и осознавалась: 

Все доступные социологические исследования показывают нарастание со второй половины 1960 х годов остроты проблем, связанных с недостатком товаров на потребительском рынке. Переход от привычного дефицита конца 1970 – начала 1980 х годов к настоящему кризису продовольственного снабжения в конце 1980 х, неспособность власти обеспечить выполнение обязательств по выделению ресурсов даже в рамках рационированного распределения, были важнейшей экономической причиной утраты доверия общества к режиму и его краха. 

Несмотря на все усилия, государственные запасы зерна в 1953–1960 гг. постоянно сокращаются, используемые ресурсы превышают государственные закупки. 

Уже с середины 1960 х годов на большей части территории страны мясо исчезает из свободной продажи. Купить его с этого времени можно лишь в кооперативной торговле или на колхозном рынке по значительно более высокой, чем государственная, цене. Исключение: столица, привилегированные города. 

И действительно, даже в Москве и в тогдашнем Ленинграде существовали так называемые «карточки покупателя». Снабжение в Москве было всё же организовано лучше, поэтому эти карточки ввели, чтобы приезжие не могли пользоваться московскими магазинами. Но дело кончилось тем, что в 1990-1991 годах и в московских магазинах просто ничего не было - в самом буквальном смысле. Я хорошо помню, как на Лиговском проспекте в 1989 или 1990 году все витрины магазинов были закрыты фанерой. Даже в ГУМе – главном магазине страны, стоящем на Красной площади - две трети секций были тоже заколочены. Был реальный кризис, который сейчас трудно представить. 

Еще раньше мясо исчезает из продажи по всей нестоличной России. Еще раз в порядке «лирического отступления»: в 1988 году мы с коллегами ездили на конференцию в Новосибирск. Мой коллега Борис Львин с профессиональной гордостью сообщил: он видел там талон на колбасу! В Москве и Ленинграде карточек и талонов в этот момент еще не было. На это я ответил ему, что видел и саму эту колбасу. Потому что впечатление было такое, что она сделана из опилок, и вся состояла из каких-то странных хлопьев или волокон. И такая колбаса продавалась не свободно, а по талонам - ее можно было купить, наверно, полкилограмма в месяц. 

Гайдар обсуждает дальше, была ли у правительства возможность сбалансировать рынок за счет повышения цен: 

Повышение розничных цен нарушало бы фундаментальный контракт между обществом и властью, сформировавшийся в конце 1950 – начале 1960 х годов, значимость которого была подтверждена трагедией в Новочеркасске в 1962 г. 

Однако вводить карточную систему снабжения населения по всей стране, включая привилегированные города, на 60 м году Советской власти было политически сложно. 

Вопрос об объемах капитальных вложений в регионе или отрасли, о том, какие стройки должны быть начаты, с конца 1920 х годов – важнейший в хозяйственно политической жизни СССР. Сказать первым секретарям обкомов, министрам, что капитальные вложения в их регионы и отрасли будут сокращены, что технологическое оборудование, которое они предполагали импортировать, не будет закуплено, – прямое нарушение принятых правил игры. 

Сложившаяся ситуация – выбор между повышением розничных цен или сокращением капиталовложений и военных расходов – ставила советское руководство перед непростой дилеммой – решаться на конфликт с населением или с партийно хозяйственной элитой. 

Демонстрация, которая была расстреляна в Новочеркасске в 1962 году, произошла из-за очень незначительного повышения цен - сейчас это тоже трудно себе представить. Еще в 1988 году расчеты показывали, что достаточно было увеличить цены в среднем на 25%, чтобы сбалансировать рынок. Но тогда такое повышение цен воспринималось как совершенно невозможная вещь. Некоторые цены были стабильны с 1920-х годов, скажем, квартплата не повышалась, кажется, с 1926 года, т.е. больше 50 лет. Предложения о повышении цен воспринимались, как совершенно нереальные. Власти боялись вести об этом речь, боялись и вводить настоящую карточную систему, это было психологически неприемлемо.

И в то же время власть не могла экономить на капиталовложениях. М.С.Горбачев пытался на партийных совещаниях поднять этот вопрос о том, чтобы сократить капиталовложения и как-то сбалансировать бюджет. Его «не поняли», и никто не стал этот вопрос обсуждать даже. После чего было принято решение о том, что первые секретари обкомов – областных партийных комитетов – должны одновременно быть председателями областных советов, и как председатели советов проходить через выборы. Почти всех их народ забаллотировал и в стране началась политическая борьба, которая стала одним из факторов развала СССР. Обратим внимание, что мы имеем здесь один из примеров использования высшим руководством страны демократических механизмов как инструмента для борьбы со средним слоем бюрократии.

Оказавшись перед непростой дилеммой – ссориться с населением или с партийно хозяйственной элитой, советские власти стали закупать продовольствие за границей. То, что Россия закупает зерно, выглядело дико. Собственно, Н.С. Хрущев в основном за это поплатился своим местом. Известна шутка Черчилля, который сказал, что умрет не от старости, а от смеха по этому поводу. Тем не менее, зерно все равно продолжали закупать, деваться было некуда. Но зато у страны появился экспортный ресурс – нефть: 

Месторождения нефти Западной Сибири, открытые в 1960 х годах и возможность финансирования за счет экспорта нефти в развитые капиталистические страны масштабного импорта сельскохозяйственной продукции, казалось, позволили решить продовольственную проблему. 

Поток валютных ресурсов от продажи нефти позволил остановить нарастание кризиса продовольственного снабжения городов, увеличить закупки оборудования, потребительских товаров, обеспечил финансовую базу наращивания гонки вооружений, достижения ядерного паритета с США и позволил начать осуществление таких внешнеполитических авантюр, как война в Афганистане. 

При этом, пишет Гайдар, в 1981–1985 гг. под влиянием растущих трудностей доля машин и оборудования в импорте из капиталистических стран сокращается, а доля продовольствия, промышленных товаров народного потребления растет: 

В 1981–1985 гг. под влиянием растущих трудностей в снабжении населения продовольствием, доля машин и оборудования в импорте СССР из капиталистических стран сокращается с 26 % до 20 %, доля продовольствия, промышленных товаров народного потребления возрастает до 44 %. 

В распоряжении правительства СССР имеется в это время один-единственный инструмент управления нарастающими трудностями во внешней торговле – это увеличение поставок нефти. Страна попала в зависимость от доходов от экспорта, причем это происходило в условиях противостояния с США. 

Как пишет Гайдар

В ноябре 1982 г. президент Р. Рейган подписал директиву о национальной безопасности (NSDT 66), в которой была поставлена задача нанести ущерб советской экономике. Ставилась задача ослабить СССР в экономико политическом отношении. 

При этом в США не думали, что сумеют развалить Советский Союз: 

В 1982 г… суммируя результаты отчетов ЦРУ о состоянии советской экономики, сенатор У. Проксмайр говорит: «Можно выделить три ключевых вывода этих исследований: во первых, советский экономический рост постепенно замедляется, тем не менее, в обозримом будущем рост экономики продолжится; во вторых, экономические результаты неудовлетворительны и эффективность экономики невысока, но это не значит, что советская экономика утрачивает жизнеспособность и динамизм; в третьих, хотя существует разрыв между результатами развития советской экономики и планами, даже в качестве отдаленной возможности крах советской экономики не рассматривается». 

Однако дальше случилась война в Афганистане, туда вошли советские войска. Причины войны в Афганистане довольно понятны – советское руководство боялось, что начавшиеся там проблемы проникнут и на территорию СССР (как, собственно, и случилось). Это тогда попытались остановить, но в результате испортили отношения с арабскими странами, которые в значительной степени контролировали рынок нефти: 

Вторжение СССР в Афганистан, воспринятое государствами Персидского залива и, в первую очередь, Саудовской Аравией, как потенциальная угроза, стало одним из факторов радикального изменения их отношения к США. 

Гайдар пишет дальше о том, как устроен мировой рынок нефти и цены на нефть. Этот рынок никогда не был свободным, а всегда был полусвободным и отчасти регулируемым. На рынке было несколько игроков, в том числе ОПЕК (Организация стран – экспортеров нефти), США и некоторые другие страны. Советский Союз был не членом ОПЕК, а только наблюдателем, однако в определенной степени тоже мог оказывать влияние. Арабские страны поначалу дистанцировались от Соединенных Штатов и совершенно не поддерживали в их стремлении нанести урон Советскому Союзу, в частности потому, что Соединенные Штаты стояли на стороне Израиля. Но когда Советский Союз стал воевать в Афганистане, говорит Гайдар, то арабы испугались и решили договориться с США. После этого они совместными усилиями сбросили цену на нефть до 10 долларов за баррель. Для Советского Союза это было равносильно катастрофе. Плана действий на этот случай у СССР не было.

К этому времени Советский Союз уже фактически попал во внешнюю зависимость: 

То, на что большинство наблюдателей не обращало внимания – произошедшее в 1960–1970 гг. радикальное изменение отношений между СССР и миром. В это время экономика Советского Союза, формально остающаяся закрытой, на деле оказалась глубоко интегрированной в систему международной торговли, стала зависеть от конъюнктуры мировых рынков. Это, как правило, отмечали лишь исследователи, занимавшиеся рынками зерна и нефти. Большинству аналитиков, изучавших социалистическую систему, ее фундамент представлялся прочным. 

К моменту, когда Советский Союз столкнулся с внешнеэкономическим шоком середины 1980 х годов, он был тесно интегрирован в мировой рынок, был не только экспортером топливных ресурсов, но и крупнейшим в мире импортером зерна и одним из крупных импортеров продовольственных товаров. 

Как мы уже говорили, параллельно внутри страны происходило размывание командной системы и либерализация, прежней жесткости и репрессий не было: 

Командная система, в том виде, в котором она была сформирована в 1930 1950 х годах, действенна до тех пор, пока опирается на массовый страх, угрозу жестких санкций, распространяющихся на все общество. После 1953 г., когда пронизывающий общество ужас перед репрессиями отступает, действенность традиционных социалистических методов управления снижается. На этом фоне падает трудовая дисциплина. Н.С.Хрущев, посетивший Донбасс, на заседании Президиума ЦК КПСС 24 августа 1956 г., описывая сложившуюся ситуацию, исчерпывающе заметил: «Всё растаскивают». 

Но какое-либо ужесточение внутренней политики было невозможно: 

Западные партнеры по переговорам хорошо понимали положение, в котором оказался Советский Союз, то, в какой степени он тогда зависел от политически мотивированных займов. Отсюда новый тон диалога. Пока главной проблемой было регулирование гонки вооружений, а стороны обладали военно политическим паритетом, они были готовы вести длинные, мучительные переговоры, но это были переговоры равных. Теперь, когда столкнувшееся с валютно финансовым кризисом, не способное само с ним справиться, советское руководство просит экономической поддержки, от равенства не остается и следа. 

На заседании Политбюро ЦК КПСС 25 сентября 1986 г. Председатель КГБ В. Чебриков ставит вопрос о целесообразности освобождения сначала одной трети, а затем и половины политических заключенных 

Между тем «империя» включала многие национальные окраины, где возникли сепаратистские движения: 

Сохранить империю, не используя силу, – невозможно; удержаться у власти, не сохранив ее, – тоже. В случае применения массовых репрессий, получить крупные долгосрочные, политически мотивированные кредиты, дающие надежду хотя бы отсрочить приближающееся государственное банкротство со всеми его последствиями, нереально. Экономическая катастрофа, которая последует, когда выяснится, что путь к западным деньгам закрыт, влечет за собой гарантированную утрату власти, причем не только лидером, а всей коммунистической верхушкой. В этом сочетании обстоятельств объективная основа, на первый взгляд, странного поведения советских властей в 1989–1991 гг.