Обострившееся противостояние Академии и Миннауки вызвало новую волну разговоров о гибели российской науки. Зачастую под этим подразумевается крушение старых административных структур, хотя реальная угроза, скорее, заключается в отсуствии новых. Тех самых структур и механизмов, которые бы позволили молодым ученым реализовывать свой потенциал, не покидая навсегда родные академические стены. С просьбой рассказать о молодежной политике мы обратились к тому, кто курирует в Президиуме Академии наук работу с молодыми учеными — к вице-президенту РАН, директору МИАНа (Математического института им. Стеклова), академику Валерию Васильевичу Козлову.
Беседовала Ольга Орлова.
Министр науки и образования Андрей Фурсенко и его бывший заместитель Дмитрий Ливанов после единогласного голосования Общего собрания РАН за свой вариант Устава, заявили о юридическом не соответствии принятого документа российскому законодательству. Вы понимаете, что они имели в виду?
Понимаю. Их позиция уже была изложена в отзыве на наш Устав. Прежде всего, по их мнению, в Уставе неправильно прописан статус Академии. С их точки зрения академия должна быть «учреждением». Мы же говорим об особом новом статусе «государственной академии наук». Мы исходим из того, что в гражданском кодексе могут быть «предусмотрены и специально определены другие формы организаций». И мы воспользовались этим, а также новой редакцией принятого закона о науке, считая, что Российская академия вполне заслуживает того, чтобы ей этот особый статус присвоить. Зачем это было сделано? Дело в том, в существующем российском законодательстве «учреждения» не могут сами создавать, закрывать или реорганизовывать подведомственные организации. А в «Законе о науке» четко прописано, что РАН имеет право это делать. Какой вывод из этого? Да, наше законодательство противоречиво, но ведь не мы представляли в Госдуме этот закон о науке. Миннауки и есть то ведомство, которое отвечает за регулирование взаимоотношений закона и науки. Я бы сказал, что точка зрения Миннауки носит почти издевательский характер по отношению к нам. Мы же не первый год вместе работаем, и там прекрасно знают, что таких юридических противоречий полно, их надо устранять, а не заводить диалог в тупик. Нельзя же строить на этих несоответствиях отношения между министерством и Академией. Естественнее было бы наоборот, чтобы в Миннауки помогали нам преодолевать эти противоречия. Министерство рассматривает нас как оппонентов, а мы должны быть союзниками.
Однако в широкой прессе в связи с Уставом больше всего комментариев вызвал совсем не пункт о статусе Академии, а отсутствие возрастных ограничений на руководящих постах.
Что касается первоначального проекта нового Устава, то в одной из его статей возрастное ограничение для руководителей (до 70 лет) было четко прописано. Однако нам юристы указали, что такого рода ограничения могут вводиться только на уровне законов, а устав Академии – это не закон. И нам пришлось этот пункт снять. Хотя мы знаем, что когда хотели решить вопрос об омоложении ректорского корпуса, то ввели поправку в закон о высшем образовании. Так что и в законодательном плане вопрос о возрастных ограничениях в Академии также просто решается. Хотя с другой стороны внутри Академии никто не отменял наше внутреннее постановление Президиума, которое также содержит по сути то же ограничение (до 70 лет).
В Англии нет возрастных ограничений для ученых- руководителей, а в Германии эти ограничения очень жесткие, но никто не говорит, что английская молодежь в науке отстает от немецкой и не имеет условий реализации. Так и в нашем случае, волнует скорее не то, как выполняется постановление Президиума или чистота перед законом составителей Устава, а результат: отсутствие механизмов продвижения молодых ученых. Что изменится в Академии в этом отношении?
Сложный вопрос. Все понимают, что как-то надо достигать возрастного равновесия, чтобы, не обижая и не дискриминируя старший научный состав, дать возможность развиваться молодым. Я думаю, что чувство справедливости в этих вопросах должно быть определяющим. Понимаете, мне очень трудно обсуждать эту проблему. Во-первых, потому что мне лично не очень свойственно отодвигать молодых, чтобы занять административные позиции. И, во-вторых, потому что у нас в институте вообще к молодежи отношение, как мне кажется, очень внимательное. Хотя я понимаю, что это не распространяется на всю Академию…
По легенде Петр Леонидович Капица заметил, что, чем раньше ученый получил значимый результат, тем большим тормозом для развития науки он становится в старости. Вы согласны с этим наблюдением?
Частично это справедливо. Во всяком случае, на моей памяти есть ряд примеров, когда заслуженные и даже выдающиеся ученые, достигнув почтенного возраста, будучи на руководящих постах, не оказывали стимулирующего, позитивного влияния на исследования. Вдруг получалось, что вокруг такого руководителя не было достойного приемника, и он разводит руками: «мол, сами видите, незаменим».
Именно поэтому так болезненно воспринимается цифра, которую сейчас упоминают каждый день в прессе: средний возраст российских академиков 70 лет. Хотя почему бы академику и не быть пожилым? Но все понимают, что именно они и определяют приоритеты, хотя науку чаще всего двигают уже не они.
Я с этим согласен, но это не только сугубо академическая проблема. В высшей школе примерно та же ситуация. Часто люди крайне болезненно расстаются с руководящими постами — это устоявшаяся традиция, связанная с тем, что такие должности давали доступ к определенного рода благам. Хотя мне удивительно, когда я вижу, как люди держатся за административные посты, потому что сам я очень остро ощущаю, как эта рутинная работа уводит человека от творчества, от самого счастливого состояния. Видимо, иных она уводит навсегда.
Хотелось бы, чтобы бремя административной ответственности молодые могли ощутить на себе и, если оно окажется тяжким, от него отказаться. А пока так: когда заходит речь о количестве международных публикаций или когда надо кого-то в Кремле предъявить, то тут о молодых вспоминают, а у себя в институтах они не являются реальными игроками на административном поле. Как это можно изменить?
Может быть, нам немецкие традиции в этом смысле ближе, и нам бы следовало тоже перейти на четкую регламентацию выхода на пенсию. У нас, например, в институте это как-то естественным образом происходит. Оба моих заместителя довольно молодые люди, одному вот только что исполнилось сорок лет. Мы стараемся находить консенсус в этом смысле. Хотя это и не просто: у нас из 120 научных сотрудников 30 академиков и «член-коров» и тоже много пожилых людей.
Есть такая грустная шутка: так же, как в армии, проблема дедовщины во многом определяется системной дырой (отсутствием унтер-офицеров — реального младшего командного состава, который бы ночевал в казармах), в нашей науке своеобразная «дедовщина» тоже связана с отсутствием младшего командного состава, который реально определял бы климат в институтах.
К сожалению, у нас есть «разрыв» поколений. У нас нет аналога постдоков (postdock). Эта позиция очень популярна на Западе. И мы эту нехватку явно ощущаем. Тем более, что в рамках пилотного проекта модернизации РАН предусматривается сокращение уже имеющихся бюджетных ставок на 20 %. Как же тогда брать молодых? Чтобы выйти из положения, мы придумали следующее: создать для выпускников аспирантуры временные контрактные позиции сроком от года до трех с тем, чтобы они оставались в орбите институтов и чтобы впоследствии их взять на постоянные места. Это и были бы такие своеобразные научные отряды быстрого реагирования. Мы таким способом взяли 300 молодых человек в институты центрального региона. В этом году ожидается более серьезный отбор. Слава Богу, намечается конкуренция. Если коснуться нашего института, то у нас третий год работает научно-образовательный центр. Откровенно говоря, когда мы его открывали, я думал: «Если придут человек 10, уже хорошо». Но сейчас к нам приходят 70-80 студентов в основном с 4-го и 5-го курсов, слушают лекции, сдают экзамены, пишут научные работы. Я очень обеспокоен тем, как бы не упустить этих ребят. Мы для них, конечно, расширим аспирантуру, потому что среди них есть с десяток просто выдающихся молодых ученых. И это для нас очень ценно.
Недавно проходила встреча Координационного совета молодых ученых с представителями администрации Президента (Д. Поллыева), Министра науки образования А. Фурсенко и вас. Какое у вас осталось впечатление от этой встречи?
Во-первых, мне даже неловко произносить слова «молодые ученые». Это были молодые по возрасту люди, но как ученые они были уже сформировавшиеся и зачастую международно-признанные исследователи. Наша первая встреча пока проходила в основном в виде монолога с «взрослой» стороны. Каждому из нас было предложено высказаться о том, как мы сами представляем проблему научной молодежи. И каждый это сделал, указывая на причины, по которым обострилась проблема молодых ученых в России. Хотя главные причины почти всем более или менее понятны. Конечно, кратко высказалась и другая сторона. Но для более обстоятельного разговора я хочу пригласить в апреле Координационный совет на рабочую встречу в Академию, чтобы выслушать, как они, зная академическую жизнь изнутри, видят и оценивают свое будущее. Я уверен, им есть что сказать. Это уже было ясно из тех пожеланий, которые мы услышали. Прежде всего, было выражено желание работать в современных условиях — вроде нашего института…
Но все же знают, что «Стекловка» по условиям работы — приятное исключение. Если мы пройдем дальше по улице Вавилова и заглянем к вашим «соседям», то там обстановка иная…
Да, именно поэтому молодежь хочет, чтобы все институты были оборудованы на современном уровне, чтобы в них работали профессионалы с мировым именем, чтобы была возможность карьерного роста, чтобы были соответствующие зарплаты и чтобы была возможность решить жилищный вопрос. Спрашивается: как это вместе все решить? Оттого, что мы собрали этот молодежный Координационный совет, мы же механизмы решения этих проблем от них получить не можем. Ведь когда два года назад мы в ходе модернизации РАН подготовили программу, где средняя зарплата научного сотрудника была в 30 тысяч рублей, то это казалось существенным достижением. Но насколько это сейчас способно решить проблемы молодых ученых?
Если спроецировать хотя бы на одну из названных проблем — жилищную, то не очень способно. На Общем собрании было названо, сколько квартир в каждом отделении РАН выделено молодым ученым (в одном отделении 134 квартиры, в другом — 124 квартиры и т.д.) При этом все знали, что квартиры дают, исходя из условий проживания и количества детей. Таким образом, посредственный ученый, являясь многодетным отцом, получает квартиру, а «восходящая звезда» с его единственным, но не менее любимым ребенком, рассмотрев перспективу еще год «кантоваться» в общежитии, плюет на все и уезжает на Запад. Хотя ясно: если бы зарплаты обоих позволяли взять ипотечный кредит, то эту проблему не надо было решать путем раздачи единичных бесплатных квартир. Однако, когда кредитный комитет любого банка посмотрит на 30 тысяч рублей отца семейства с как минимум двумя иждивенцами (неработающая мать и ребенок), то, скорее всего, никакого кредита такому неплатежеспособному заемщику он не даст.
Мы и сами понимаем, что в рамках утвержденного пилотного проекта не можем закрыть вопрос с молодежным жильем. И потому, исходя из тех финансов, что имеем — а они до 2010 года четко регламентированы — не будем делить небольшие суммы, чтобы латать разные дыры, а все ресурсы бросим на одну проблему — на повышение зарплаты. Но надо быть честными и признать, что на сегодняшний день решить комплексно проблему сохранения молодых ученых сама Академия собственными усилиями не может. Тут должно быть совместное движение навстречу со стороны правительства, бизнес-структур, тех же банков. Пока существуют ножницы между финансовыми условиями, которые требуют банки, и между финансовыми условиями, которые есть в Академии для ученых – и не только молодых (большинство вполне зрелых сотрудников тоже не могут себе позволить взять ипотечный кредит) – мы не сдвинемся с места. И надо заметить, что эти ножницы уже не так велики и их можно было бы свести к нулю с помощью льготных банковских программ. Но чтобы вести такой диалог банками, сами понимаете, нужно участие третьей стороны – государства. Сейчас пока что мы ищем участки земли, чтобы отдать их под инвестиционный «долгоиграющий» проект для молодежного жилья. Да, мы запустили некоторые такие программы, но этого все равно недостаточно. Так что, к сожалению, на многие ваши прямые вопросы внутри Академии пока ответов нет.
О новой информационной политике РАН, о том, как надо популяризировать математику, и о проблемах Гильбрета читайте во второй части интервью.
