Виталий Лейбин – о религиозном и внерациональном характере современных военных конфликтов
Новейшие войны — это войны религиозные, основанные на священных массовых эмоциях. Они только маскируются некими объяснениями, рационализациями, очевидно, ложными. Оправдания чувства мести и других священных чувств нужны современным людям, которые не хотели бы про себя думать, что они — средневековые фанатики. Массовые эмоции делают людей и народы жертвами манипуляций, именно потому, что священное чувство лишает их разума. Поэтому современные войны выглядят логичными изнутри (внутри своей идеологии всегда найдется объяснение чему угодно, и они не обязаны быть логичными), но при этом представляются явным безумием снаружи — самоубийством ради чужих интересов.
Эмоции войны
Например, российское общество до сих не получило сколько-нибудь убедительного ответа о рациональных причинах начала российской операции на Украине. Официальные цели — денацификация и демилитаризация — очевидно, не достигнуты, и не могли быть достигнуты таким способом. Некие выгоды этой российской компании можно обнаружить только у США и у тех, кто получил европейский рынок после ухода оттуда России, но они-то как раз управляют конфликтом извне. А вот священные чувства налицо — и оскорбление памяти о Второй Мировой, и одесское 2 мая, и притеснения языка и Церкви, — и построенная на этом пропаганда полна напоминаний, рационализаций и объяснений («где вы были восемь лет»).
С украинской стороны, — катастрофические жертвы и разрушения, которые не могут быть оправданы никаким расчетом и идеей возвращения территорий. Давно понятно, что из крымчан и дончан украинских националистов не сделать. Но на Украине все еще популярна война до малореалистичного победного результата — потому что священное чувство мести, ярость благородная сильнее расчета.
Палестинские боевики, напавшие на Израиль, не могли иметь рациональных шансов на победу, они своим безумием несли смерть не только израильским гражданам, но и себе, несли страдания своему народу. Однако религиозный фанатизм сильнее расчета. Какие-то рациональные цели могли быть у тех, кто рассчитывал, что провокации фанатиков-боевиков так возбудят священные чувства израильтян, что они уже в свою очередь начнут убивать правых и виноватых, и втянутся в масштабный самоубийственный конфликт. Но такого расчета не могло быть у самих палестинцев. Палестинцев с их эмоциями, выращенными на памяти жертв длительного конфликта и чувстве оскорбления «неверными» священных мест, приносят в жертву.
Рационально в здравом уме мы все понимаем, что месть (в отличие от законного наказания) никогда не решает никакую проблему, а ее жертвы — чаще всего невиновны. Но Израиль не только защищается, он также еще и мстит, потому что к этому толкает священное чувство, а не здравый смысл.
Рациональность войны
А в чем здравый смысл? За последние десятилетия накоплено немало интересного рационального знания о так называемых «новых войнах» — войнах после Второй Мировой войны, когда большие страны и равные соперники пытались не втягиваться в прямой конфликт друг с другом (по крайне мере, до последнего времени), поэтому новые войны — это войны локальные и асимметричные.
Один из ведущих теоретиков новых войн израильский ученый Мартин ван Кревельд на лекции в Москве в 2006 году после настойчивых просьб аудитории согласился прямо ответить на вопрос, что по его мнению следует знать стороне танков в войне «танков против ножей» (так он метафорически определил новые войны, то есть войны, в которых регулярным войскам — «танкам», противостоят нерегулярные образования — повстанцы, террористы, партизаны, «вооруженный народ», менее оснащенный, но мотивированный противник).
… в борьбе ножа и танка неизменно побеждал нож. Но вся литература написана побежденными…
Есть несколько случаев, когда танки все же победили. Два примера. Первый – британцы в Северной Ирландии. 30 лет длилась борьба, 30 лет они удерживались от военного реагирования на провокации. Даже после гибели людей от взрыва на яхте, даже после подрыва отеля, в котором должна была выступать леди Маргарет Тэтчер, даже после обстрела здания по Даунинг-стрит, когда там должно было выступать правительство, – они действовали по правилам все 30 лет, потеряв всего 1000 солдат и 300 террористов. Через 30 лет войны они не были замараны военными преступлениями и были также готовы к продолжению борьбы, как и в первый ее день. Террористы поняли это и сложили оружие.
Второй. Иногда приходится прибегать к другим методам. Отец нынешнего президента Сирии – Хафез Асад в 1982 году. В 1982 произошло фундаменталистское восстание, достигшее настолько опасной точки, что поставило под угрозы и правление собственно Асада, и его группы. И что же? Город Хама, который можно сравнить с головой змеи, окружили 12000 солдат с тяжелой артиллерией. Были введены части пехоты, чтобы выманить противника и принудить его открыть огонь. В результате в дело вступила тяжелая артиллерия и продолжала боевую работу неделю. Потери достигали 30000 человек – и никто не подсчитывал инсургентов и жертв среди мирного населения. Когда журналисты спрашивали: «Вы правда убили 30000 человек?» — в ответ он сказал: «По-моему, больше».
Мартин ван Кревельд далее в дискуссии отказался давать моральную оценку Асаду-старшему, замечая, что нельзя исключать, что в случае других действий правительства началась бы гражданская война, которая унесла бы жизни миллионов людей (то есть поставив проблему из области моральной философии, а не науки, и отказавшись ее решать). Мы-то теперь знаем, что когда Башар Асад, поступил как его отец, то не достиг тех же результатов, потерял контроль, когда не смог одним ударом подавить очаги сопротивления,началась гражданская война и в конфликт вмешались внешние силы.
Ответ Мартина ван Кревельда дает правдоподобную карту типичных сценариев войн современности. Первый (и нежелательный для непосредственных сторон конфликта) сценарий — это многолетняя война переменной интенсивности со многими жертвами и международным участием, с туманными перспективами мира. Длительность — от десятка до десятков лет. Пример — бесконечный палестино-израильский конфликт, войны в Афганистане, которые вели СССР и США, постоянная война Турции с курдами.
Второй — избегание войны, многолетняя полицейская операция, в которой сильная сторона предельно минимизирует насилие, что требует выдержки, избыточных ресурсов, невмешательства или ограниченного вмешательства третьих сторон.
Третий — краткосрочная, но интенсивная война с большой концентрацией ресурсов, которая приводит к миру или перемирию. Но и этот сценарий может и сорваться при переоценке своих ресурсов и недооценке противника: любое промедление — и сильная сторона завязла, а внешние силы вступили игру, начав накачку противника оружием и прочими ресурсами.
Короткие войны в Карабахе в 2020 и в 2023 годах пока выглядят удавшимся третьим сценарием, потому что никто из внешних игроков предпочел не играть против более технологически обеспеченного Азербайджана. Но если бы он встретил упорное сопротивление Армении, обязательно бы нашлись те, кто сыграл. И эта история, боюсь, еще не завершена.
Правдоподобно, что первый сценарий является абсолютным минимумом на пространстве вариантов, энергетической ямой, а второй и третий — в той или иной степени успешные попытки его избежать, неустойчивые локальные минимумы. В логике современных реалистов война — эта стихия, пожар, который можно локализовать умеренными методами, и тогда он, может быть, когда-нибудь потухнет сам, или попытаться победить встречным огнем, и тогда он, может быть, разгорится еще сильнее
Это означает, что для любых государств рационально избегать войн с непосредственным участием. Какие-то перспективы выигрыша есть только в удаленных войнах. Современную войну окончить почти невозможно, на ней начинает вырастать своя экономика, на ней паразитируют мародеры и соперники.
Даже слабая сторона обычно не дает выиграть сильной, потому что священные чувства производятся (с изобретения национализмов и общенародных армий) дешево и массово, а глобальный рынок дает доступ к самому разному вооружению. Войну выиграть нельзя, ее можно только попытаться прекратить, если вы, конечно, не собираетесь убить всех противников, что в современном мире сложно не только потому, что это антигуманно, но и потому, что людей очень много.
Но если избежать войны не удалось (например, она уже идет, произошло нападение, ненамеренное сползание в войну), то рационально избегать первого сценария и оценить, по какому сценарию лучше идти — по второму или по третьему. Оба рискованны. В условиях эмоций священного и праведного гнева привлекательнее третий сценарий — сценарий интенсивной короткой войны. Но тут велика опасность переоценки собственных ресурсов и недооценки ресурсов врага. И ложной чаще всего бывает недооценка того соображения, что врага в любом случае полностью уничтожить не удастся, и значит, каждый акт неоправданного соображениями обороны насилия отзовется новым насилием в будущей войне. Очевидно, что нельзя соседний народ полностью уничтожить или переселить на Луну, поэтому в какой-то момент умеренность в насилии становится рациональной – рано или поздно надо будет договариваться.
Все эти почти очевидные при трезвом размышлении соображения редко принимаются в расчет воюющими сторонами, потому что их военный ресурс — это как раз самоубийственные священные эмоции.
В чем надежда
Но если самоубийственные эмоции войны не преодолимы даже рациональным рассуждением, то в чем надежда?
Я думаю, что тоже в священном, только настоящем. Священные эмоции войны основаны на чувстве солидарности со своими и ненависти к врагам. Они рационализируются в идеологии типа «мы хорошие, они плохие». Но это, конечно, вранье. Настоящее священное чувство, подлинная религиозность, основание любой философии, претендующей на поиск истины, знают, что все люди равны, что враг — тоже человек, что — да — бывают злодеи и злодейства, но никакой народ и никакая культура не могут быть коллективно виновными, что «их» дети, имеют такое же право на жизнь, как и «наши», потому что они все наши, потому что все живые существа — часть единого.
Этот отрезвляющий прием (память о том, что разделение — вранье) помогает хотя бы на время выходить из эмоции ненависти и всегда нерационального чувства мести. Это, кстати, не означает потерю воли к сопротивлению или уступок агрессору, это всего лишь позволяет выйти из ложной священной эмоции и обратиться к рациональности, которую нельзя испортить любовью.
А вот ненависть лишает разума.
