Иван Давыдов о том, что именно получилось построить у наших великих вождей
1
По рабочей необходимости, но не без удовольствия перечитываю сейчас канал одного знаменитого (и заслуженно знаменитого) политолога. Вот, например, март 2022-го. Помнишь только эмоции теперь, о чем конкретно спорили тогда – забылось, слишком уж быстрым стало время. Быстрым и при этом почти неподвижным. Событий больше, чем места для них в голове, кошмара больше, чем может вынести живая и слабая душа, и при этом ощущение, что мир застыл и все случилось уже, тоже никуда не уходит.
Виноват, отвлекся. Итак, политолог. Политолог тогда – в марте – делился страхами. Писал, что скоро новые хунвейбины, поощряемые вождем, сметут напрочь остатки интеллигенции, а заодно – еще и всех представителей элит, которые рискнут проявить хотя бы намек на нелояльность. Про эту запись я забыл, и теперь ее пересматривать интересно. Еще он писал, что в стране – сто миллионов ошалевших от милитаристского угара людей, которые жаждут лишь завоеваний.
Это запись помню: я еще тогда подивился прозорливости автора. Глядя через несколько границ, рассмотрел сто миллионов завоевателей. Я смотрел изнутри, и видел только растерянных людей. Ну и небольшую – хотя шумную, конечно, - группировку боевитых энтузиастов, которые решили, что пришло, наконец, их время. Что государь, прознав про удивительную их любовь к отечеству, пожалует их наконец генералами.
Не пожаловал, как мы теперь знаем. А некоторые так и вовсе сели.
Зато элиты на месте и даже многострадальный Михаил Фридман, устав от жизни без домработницы, потянулся в Москву. Если так пойдет, глядишь, и Глазго без независимых исследователей останется. Надо ведь кому-то спасать от банкротства «Роснано».
Летом двадцать второго мы с приятелем носились с идей фотоальбома о буднях этих самых миллионов, озабоченных завоеваниями. О собственной жизни и жизни сограждан, то есть. Улицы столицы, где и в будни по ночам – толпы возле модных баров. То же – в прочих и счастливых больших городах. Города менее счастливые, сонные и маленькие, где идет через пыльную дорогу утка с выводком – то ли к речке, а то ли из девятнадцатого века в семнадцатый. Тогда поленились, теперь не интересно, хотя и летом двадцать третьего картинки вышли бы не хуже.
Кстати, эти картинки нужны мне вовсе не для того, чтобы уязвить уважаемого политолога. Я-то и правда его уважаю.
2
Они мне нужны для решения неразрешимой задачи. На самом деле я пытаюсь понять, как относится страна к тому, что с ней происходит. Что она творит, что с ней творят, - выбирайте формулу по вкусу.
Сознаю полнейшую антинаучность этих рассуждений: опираюсь только на собственные наблюдения, на разговоры с людьми, на чужие, подслушанные в Москве и в путешествиях по России разговоры, на интуицию, на чутье, которое – честно – переоценивать не склонен.
Чего все-таки хотят мои сограждане? Вот моя гипотеза – сограждане хотят, чтобы это все как можно быстрее кончилось. И чтобы их оставили в покое. Забыть, не видеть, остаться в привычной реальности, просто жить.
Это, разумеется, позиция морально уязвимая, здесь ригористу есть, где разгуляться – надевай сияющую тогу, влезай на трибуну, клейми и обличай. Размахивая при этом любым, кстати сказать, из попавшихся под руку флагов. Желающих – масса, но у нас другая тема для разговора. Я, как и все, люблю, конечно, клеймить и проклинать, но сегодня хочу зафиксировать ситуацию, а не вписывать оценки в табель.
При этом сограждан (абстрактное и аморфное «большинство») не стоит считать ни пацифистами, ни, тем более, пораженцами. Вот был у нас крымский консенсус. Действительно – был. Оказалось вдруг, что свободолюбивые мыслители напрасно не брали в расчет раны, образовавшиеся после крушения империи. Фантомные боли никуда не делись, это все сработало, говорить о цифрах при нынешнем состоянии социологии, конечно, как-то глупо, но вне интеллигентского пузыря ощущался, пожалуй, даже легкий восторг, - вернули свое и всем показали.
И главное – нам за это ничего не было. Речь не про большую политику, не про борьбу держав, а про взаимоотношения человека с собственным государством. Государство вернуло Крым и ничего за это от человека не потребовало. Что и кому он показал, человек этот? Зачем ему Крым? Не важно. Пусть лежит. Здорово же: раньше не было, а теперь есть.
А теперь есть другой консенсус, скажем, донбасский. Тут все сложнее. Восторгаются только те, кому восторгаться положено. Они на жаловании. Отношение большинства к происходящему я бы описал совсем не восторженной фразой: «Раз уж влезли»… Никто не желает родине поражения, но все, что власть объявит победой, будет принято на ура. Лишь бы быстрее кончилось.
Потому что смутные личные риски, связанные с ситуацией, конечно же, ощущаются. Это все работает, пока государство не требует от человека по-настоящему вложиться в процесс. Что бывает, когда требует, - мы видели во время «частичной мобилизации». Спектр реакций – самый широкий. Вплоть до ухода всей деревней в лес за грибами на месяц. А ведь та мобилизация действительно оказалась очень скромной.
Мудрое решение засекретить данные о потерях давит эмпатию. Получается странная картина – великие события, определяющие, возможно, будущее целого мира, происходят где-то на периферии общественного сознания. Все, разумеется, помнят, что они происходят, но это никак не влияет на обычную жизнь. Магистральные нарративы, которые озвучивают профессиональные пропагандисты и героические энтузиасты, всерьез увлеченные процессом возрождения империи, остаются маргинальными.
В марте двадцать второго все только и говорили, что о главном событии современности. Разное, но все. В октябре двадцать третьего об этом говорит только телевизор. Чтобы изменить ситуацию, нужны мощные инъекции стимуляторов – вроде пригожинского мятежа. Но они даже не редки – такое пока случилось единожды и почти сразу же забылось.
Незадолго до «марша справедливости» я стал свидетелем разговора приподъездной старушки с нашей мудрой консьержкой, которая целыми днями в каморке своей смотрит телевизор и держит руку на пульсе. Старушка восхищалась «Вагнером» и Пригожиным лично, консъержка, как и положено представителю порядка, настаивала на том, что все должны соблюдать закон и уважать руководство. Спроси их сейчас – кто такой Пригожин? Что они ответят? Муж Валерии?
3
Да, разумеется, это важно зафиксировать: героические энтузиасты, те самые «хунвейбины» из кошмаров политолога, разумеется, существуют. Кто-то организуется, создает горизонтальные связи (кстати, это и есть гражданское общество, оно нам может не нравиться, но это оно), помогает фронту, плетет маскировочные сети и скидывается на дроны. А кто-то в меру сил исправляет реальность за счет доносов. Только что прочитал сочинение бдительного гражданина, который обнаружил, что разные важные люди до сих пор имеют наглость появляться в телевизоре в сомнительных нарядах, сочетая синее с желтым. И замечены в этом не только телеведущие, но даже и атомный мыслитель Караганов. Бдительный гражданин прозревает заговор, задается вопросом – что это? Глупость или измена? И если вы думаете, что я это выдумал, то зря, я бы так не смог.
Они существуют, но их мало. Думаю, их число сравнимо с числом идейных пацифистов, которые не хотят из России бежать. И главное – они тоже на обочине.
4
Картинку дорисовали, можно переходить к главному. Много спорят о том, есть ли идеология у путинского государства. Даже обширные доклады пишут. Патриоты сокрушаются – нет, и в Конституции, которую агенты ЦРУ надиктовали пьяному Бориске, на идеологию запрет. Критики убеждают (или успокаивают): нет и не может быть, у Союза, на который они ориентируются, было марксистское учение, идея всемирного масштаба, способная заражать массы, а у нынешних – только ненависть к родителю номер один, однако этого явно мало…
Я скажу вам так: идеология есть. Ее легко свести к одной понятной фразе, и эта фраза чуть позже будет озвучена. И, конечно, нынешние наши идеологи с вождями реализовали реставрационный проект, ровно то, внутри чего они жили во времена своей счастливой юности. Только чтобы понять это, смотреть надо не официальные пропагандистские тексты (в эпоху искусственного интеллекта нет уверенности даже и в том, что ответственные за изготовление таких текстов дочитывают их до конца). Смотреть надо на то, с какой формулировкой государственной сверхзадачи готово согласиться и соглашается то самое аморфное большинство. Какова форма этого (лишенного, кстати сказать, содержания) соглашения.
Что знал обычный советский человек – не диссидент, не идейный борец с режимом, и не проигравший бой портвейну представитель творческой интеллигенции с обязательной фигой в кармане, - о советской идеологии? Наше дело правое. В конце будет коммунизм. И это, наверное, правильно и хорошо. Но всерьез воспринимать все эти нелепые плакаты – «Решения очередного съезда – в жизнь!», да и сами решения съездов, конечно, незачем.
Кто их вообще воспринимал всерьез? Михаил Суслов? Кстати, в мединском учебнике альтернативной истории есть задание для продвинутых учеников - «С помощью дополнительных источников информации выясните идеологические взгляды М. Суслова. Оформите их в виде тезисов». И никаких глобальных идей у Союза на излете не было. Были отнятые у собственного населения деньги, чтобы подкупать ближневосточных или африканских диктаторов в рамках глобального противостояния с империалистическим Западом. Не более того.
Еще, конечно, обыватель знал, что загнивающий Запад живет лучше, во всяком случае, пока. И что, наверное, идеологию лучше не критиковать – могут ударить, причем больно. Еще он знал, что построение серьезной карьеры железно связано с исполнением ритуалов – комсомол, партия, собрания, доклады, которые никому не нужны, но которые надо читать или слушать…
И что если в правдоискатели не лезть, вполне можно встроиться в уютную жизнь, да, не такую, как в Америке, наверное (он не был в Америке), но, в общем, сносную.
Вот три настоящих составляющих позднесоветской идеологии – а) принципиальная пустота и бессодержательность, осознаваемая всеми никчемность тезисов, странным образом сочетающаяся с признанием их безусловной верности; б) репрессии для тех, кто на такое признание не готов; в) дискриминация для тех, кто отказывается от исполнения ритуала.
Вот в этом и росли, и формировались Владимир Владимирович Путин, Николай Платонович Патрушев и прочие их соратники. Это они и возродили.
5
Подходы искали давно, но все расставить по полочкам позволила именно специальная военная операция. У нее есть официально заявленные цели – демилитаризация, денацификация, защита людей Донбасса. Спорить об их содержании рискованно (разумеется, в реставрированной идеологии репрессивная составляющая – на месте, комитетчики все-таки в реставраторах). Рискованно, да и незачем, потому что нет никакого содержания, и эту тайну все если не знают, то чувствуют. Дискриминационная составляющая тоже на месте – шансов сделать карьеру без демонстрации лояльности все меньше, и чем серьезнее амбиции – тем нагляднее должны быть такие демонстрации. А если карьера напрямую зависит от государства – то лояльность должна быть совсем запредельной. Пожалуй, даже бесстыдной.
Знакомая картина, правда? Мы ей только что любовались: «Решения февральского пленума ЦК КПСС - в жизнь!» То есть, извините, «Все цели специальной военной операции будут достигнуты!»
Итак, обещанная выше фраза, к которой сводится идеология путинской РФ: «Россия – это государство, которое ведет специальную военную операцию». Остальное – молчание.
Это задает понятные правила игры, устраивает обывателя (вероятно, ровно до тех пор, пока его лично не трогают, но его ведь и не трогают), и возвращает вождям утраченную молодость.
И это оказывается высшей точкой, пределом развития режима, который строился здесь со времен Мюнхенской речи. Дальнейшее развитие, получается, невозможно. Некуда расти. Кстати, из этого следует, что и о завершении СВО говорить внутри такой схемы тоже невозможно. Цели будут достигнуты – но потом. Не сейчас. Не завтра. Это как с коммунизмом.
Например, потому, что вместе с СВО и режим тоже кончится. Совсем не обязательно в том смысле, что оковы тяжкие падут, темницы рухнут и так далее. Нет. Но ему придется, как минимум, себя перепридумывать, от себя отказываться, начинать с нуля.
