Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с политологом Станиславом Белковским* - о том, надо ли россиянам каяться, и если надо, то за что, о том, какие ценности приходят на смену ценностям старых государств, и о том, что эти старые государства заменит
18+ НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ БЕЛКОВСКИМ СТАНИСЛАВОМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА БЕЛКОВСКОГО СТАНИСЛАВА АЛЕКСАНДРОВИЧА, СОДЕРЖАЩЕГОСЯ В РЕЕСТРЕ ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ
Политические конструкции России будущего уже много раз описаны, я могу их вкратце повторить и, по-моему, уже есть консенсус относительно того, что это должно быть нечто вроде парламентской демократии с огромными правами регионов. Но как этого достичь и в какой момент начнётся реализация любого политического сценария, имеющего отношения к современной РФ, непонятно. Для себя лично я постановил, что снова появиться в РФ мне не удастся. При жизни. Если это удастся, то я буду рассматривать это как большой бонус, который на меня свалился, но выстраивать свою дальнейшую жизненную стратегию уже в преклонном возрасте, исходя из того, что я когда-нибудь появлюсь в России, я не могу.
Я вполне допускаю, что нынешний режим просуществует относительно недолго, хотя этому нет никаких доказательств, есть только всякие концепции, построенные на нумерологии. Согласно одной из таких концепций, путинский режим проходит несколько семилетних циклов развития. Первый — 2000-й - 2007-й — это накопление ресурсов и период, когда магистральной задачей была интеграция с коллективным Западом, затем — 2007–2014 гг., — нарастание противоречий с коллективным Западом, дальше 2014–2021 гг., — подготовка к открытому конфликту, с 2021 года – конфликт, который должен закончиться в 2028-м году. Конфликт в самом широком смысле, независимо от формальных критериев и параметров типа интенсивности боевых действий на украинских фронтах. И конфликт в том числе в головах, когда Россия решит, что больше ей воевать не нужно, а необходимо жить в мире.
Что мы под этим понимаем практически, я не знаю, больше того, исходя из своего личного взгляда на происходящее, даже если, например, в 2028-м году воцарится мир, то есть РФ примет какие-то качественно новые очертания, я вовсе не убеждён, что такому человеку, как я, там найдётся место, потому что все люди, которые находились в России с момента начала спецоперации «Z», безусловно, будут обладать бóльшими моральными правами, для того чтобы судить и рядить о том, что должно быть со страной. Для меня, скорее, очевидно другое, что никакие механические перемены в политической системе — замена одних лидеров на других и даже смена поколений элит — сами по себе ни к чему не приведут, а приведут только к консервации нынешней ситуации в той или иной форме. Может быть, к более вегетарианской, может быть, к более жёсткой, но ясно, что на сегодняшнем этапе развития этот тип власти и этот тип общества могут существовать только в условиях конфликта, причём именно такого странного конфликта, как сейчас, когда элиты мобилизованы идеей, что при отсутствии конфликта их уничтожат, а народ делает вид, что ничего особенного не происходит: просто есть какая-то совокупность эксцессов, никак существенно не влияющая на народную жизнь, а где-то и полезная, поскольку происходит оживление в самых разных смыслах в тех областях, где ещё недавно никто ничего не ждал. В частности, выяснилось, что жизнь гражданина, типичного представителя недорогих россиян многонационального народа РФ стоит 7 миллионов рублей, а ведь ещё недавно считалось, что она не стоит вообще ничего, бутылку водки. А вот оказывается, что 7 миллионов рублей, и, безусловно, это большой технологический прорыв для многих, который принесла именно спецоперация «Z».
Вина и ответственность
Что должно произойти обязательно? Должно произойти признание коллективной ответственности за катастрофу, которая нас постигла, и покаяние. Катастрофа, которая нас постигла, это далеко не только СВО. Безусловно, это знаковый момент всего происходящего, притом что большая негибридная «невойна» началась ещё весной 2014 года, и события февраля 2022-го качественно ничего не изменили в течении этого тренда. Этот просто была некая вспышка, точка экстремума на графике. Катастрофа же связана с тем, что мы не покаялись за советский тоталитаризм, за коммунистические времена и за колоссальные жертвы, которые были принесены коммунистическим божествам, фактически в дерзновенной попытке победить авраамический мир монотеистических религий, в том числе уничтожить и искоренить их на нашей почве. Поэтому Россия неожиданно оказалась правопреемником Советского Союза не только формально и юридически, но отчасти и концептуально, хотя государство, которое создавалось в 1990-м году, вовсе не таким должно было быть, и дальше всё уже было делом техники. Ясно, что власть в такого типа государстве, не раскаявшемся и не отрефлексировавшем свою новейшую историю, могла опираться только на энергию ресентимента — возмездие за унижение 1990-х годов, связанное как с распадом империи, так и с утратой десятками миллионов людей их социального капитала, полученного в советские времена. Что неизбежно приводило к власти политика типа Владимира Путина, не обязательно лично его, тем более, что в момент воцарения он никаким политиком и не был. Скорее, контуры и смыслы своего правления он постигал, уже став президентом, а не до того, то есть он неожиданно выяснил, что говорил прозой как мольеровский герой, уже проговорив изрядное время. Вот сейчас мы и стоим на пороге признания этой идеи, это всё идёт тяжело и мы не хотим коллективной ответственности.
Ещё раз подчеркну, что коллективная ответственность не означает коллективной вины в юридическом смысле, а во многом даже противоположна ей, потому что мы отвечаем не перед какими-то действующими субъектами мировой политики, странами, народами или людьми, а перед Господом богом и перед самими собой за те ошибки, которые совершили, а для этого их надо признать. Пока у политической массы такого понимания того, что нужно делать, я не вижу в русскоязычном мире, в том сообществе всех людей, говорящих, думающих и видящих сны по-русски. Позиций здесь очень много, от полного самоотрицания, которое во-многом носит конъюнктурный характер и отражает стремление интегрироваться в свободный мир без России и без собственной русскости, сбросив её, как балласт, мешающий этой интеграции, до, наоборот, попыток заявить, что мы не должны нести ответственность за действия Путина и окружающих его кланов, потому что «мы типа были против и почему мы должны нести? это размывание ответственности». Нужен какой-то трибунал, правда, совершенно непонятно, кто этот трибунал будет создавать, потому что вариант тотального военного поражения РФ по образцу Германии и Японии 1945 года, при котором трибунал создавали бы внешние силы, на практике не просматривается. Ну а трибунал без внешних сил возможен только, опять же, в силу коллективного покаяния, но и в этом случае признание коллективной ответственности вовсе не означает стремления тотально уничтожить конкретных виноватых, поэтому и здесь трибунал не просматривается. Поэтому идея трибунала — это продолжение всё той же идеи ресентимента, только на новом историческом этапе: оппонентами Путина, наиболее яростными и последовательными, с течением времени становились люди, которые утратили часть своего социального капитала уже при нём, в первые десятилетия XXI века. Воспроизводилась та же схема, что привела Путина к власти, но только на новом историческом витке и с гораздо более узкой социальной базой, поскольку людей, утративших социальный капитал в 1990-е годы, очень много, а в последующем — значительно меньше, хотя, естественно, во многом это люди с большим интеллектуальным и медийным влиянием, несопоставимым с их физической численностью.
Я считаю, что до сих пор не осмыслено то, что случилось с Россией, то, что ею же было организовано с её же территорией, нашими же людьми, нами и нашими непосредственными предками, - гигантский бунт против авраамического монотеизма и христианства в особенности с целью утверждения глобальной религии коммунизма, которая рассчитывала на победу в мировом масштабе. Собственно, крушение Советского Союза стало неизбежным в тот момент, когда все поняли несбыточность такого типа мегапрожекта, и в этой войне Россия проиграла, проиграл Советский Союз, который находился в историческом теле России. Значит, дальше должно следовать покаяние и признание того, что Россия не является правопреемником Советского Союза ни доктринально, ни с точки зрения территорий и каких-то ещё претензий, что, собственно, позволяет полностью регулировать отношения с соседями, какими бы они ни были на момент этого признания. Это кажется необходимым первым шагом. Сейчас мы совершенно не видим, как будет преодолён барьер между нынешней путинской правящей элитой и постпутинской. Допустим — будет некий аналог весны 1953 года в Советском Союзе, когда отменные сталинские палачи становятся либерализаторами, и не потому, что вдруг изменились их взгляды на мирную жизнь, а потому что так диктует историческая необходимость — без либерализации они не могут удержать власть и контроль над страной, потому что исчезло важнейшее основание для этого контроля — личный страх перед товарищем Сталиным. Точно так же исчезнет страх перед товарищем Путиным, заменить его в этом качестве невозможно, поэтому придётся как минимум идти навстречу Западу, что не означает раскручивания гаек, впрочем, в самóй Российской Федерации, поскольку страх перед неуправляемостью и неподконтрольностью хтонических сил в Российской Федерации у наследников Путина, как будто бы лишённых его системы магических приёмов диалога с этими хтоническими силами, будет только нарастать. Я не уверен, что эти магические приёмы действительно существуют, но на уровне внутриэлитной мифологии — да, они, безусловно, присутствуют и являются одним из важных оснований путинской власти. Поэтому уже тогда РФ начнёт меняться, но она никогда не изменится кардинально, пока не случатся признание коллективной ответственности и покаяние.
И это должно случиться в форме признания на государственном уровне некоей официальной доктрины, которая подразумевает такое покаяние. Так сказать, требуется одобрение неких канонических текстов, в которых будет сказано нечто, базирующееся на только что от меня прозвучавшем. Что побудит российские элиты так сделать? Мы сейчас этого совершенно не понимаем, мы можем тут только уповать на силу молитвы.
Новые ценности
А мы тут причём, потому что мы от этого не отреклись и тем самым взяли на себя всю полноту преемственности по отношению ко всему советскому проекту. Было совершенно очевидно, что если вместо бога-человека возникает человекобог, то это не может не привести к созданию тотальной машины истребления человека, поскольку человеческая жизнь ничего в этой системе не стоит, ибо в ней нет никакого божественного отсвета, а значит, что это просто сырьё. Это показали многие в русской культуре, и особенно выпукло — Варлам Тихонович Шаламов.
Но я всё равно придерживаюсь того взгляда, что элиты ведут за собой народ, а народ подстраивается под элиты, и этот мимезис, это подражание весьма быстро происходит в истории. Ещё вчера слесарь Пошлёпкин засыпал с одними мыслями, а сегодня он проснулся совершенно с другими, так регулярно и бывает, поэтому я всегда очень скептически относился к тезису российских системных либералов о том, что ничего невозможно сделать, потому что народ не тот. Народ всегда не тот, вопрос в том, хочешь ли ты изменить эту ситуацию, есть ли у тебя достаточно воли и уверенности для того, чтобы это сделать. Если хочешь, то изменишь, и народ в решающий момент окажется тот. Здесь вопрос в том, накопится ли критическая масса из 2% российских элитариев, суб- и протоэлитариев, выражаясь ненужными в данном случае умными словами, которые примут идею покаяния, не испугавшись, что идея покаяния их сметёт.
Кого-то она, может, и сметёт, но тут многие должны осознать, что необязательно участвовать в строительстве прекрасной России будущего. Вот я, например, вряд ли буду принимать в этом участие, но не потому, что я этого не хочу, возможно, хочу, а потому что я считаю минимальной вероятность того, что я там как-то окажусь географически, и если не географически, то по содержанию. Конечно, я несу ответственность за всё случившееся, потому что и в девяностые, и в нулевые годы я участвовал в построении определённого типа смердяковщины, которая исходила из того, что все средства хороши для достижения определённых целей, при этом цели, в общем-то, не были до конца осмыслены, - «а к чему это всё?». Просто они ставились как самоочевидные, а потом уже, годы спустя, только начинало выясняться, что цели-то были не те, а раз цели были не те, то уж тем более и методы были не те. Я тоже был там в качестве очень мелкого винтика, правда, я не буду преувеличивать своих заслуг, — было, значит, на мне это всё тоже лежит, поэтому я ни на что не претендую.
Но ведь вопрос в том, суждено ли сохраниться какой-то единой государственно-политической силе, которая контролирует этот евразийский Хартленд, в котором сейчас находится Россия? Само по себе это не очевидно. Ясно, что конвульсии развитого путинизма на нынешнем этапе во многом обусловлены бессознательным страхом перед распадом этой конструкции, поэтому её надо всячески подмораживать и подмораживать, чтобы затормозить историческую инерцию распада. Если использовать психоанализ, то смерть неизбежна, но надо её отложить. Точно так же действует Владимир Владимирович Путин как физическое лицо, и так же он действует в качестве предводителя в доверенной ему территории. Если крушение всей этой конструкции неизбежно, то надо просто затянуть это настолько, чтобы это нас не коснулось. Вооруженный конфликт для этого, безусловно, нужен, поскольку он — важнейший механизм замораживания и подмораживания и изгнания из России в любых формах и проявлениях и в любых значениях этого слова всякого элемента окисления, то есть всех, кто не согласен и против, и поэтому может способствовать ускорению распада изнутри. Причём те, кто не согласен и против, может быть, не считают, что они играют на распад или могут сыграть в нём значительную роль, или вообще распад возможен, но Путин и компания так, безусловно, считают на полном серьёзе, что ещё раз отражает их бессознательный страх. Этот страх передастся и следующим элитным поколениям, поэтому предстоит ещё многое переосмыслить. Как ни странно, сейчас важны не какие-то политические телодвижения, а именно концептуальные телодвижения и умодвижения. То, что российские оппозиционеры собираются и обсуждают, кто из них будет министром финансов, а кто —сельского хозяйства, это ради бога, это всё не имеет ни малейшего отношения к реальности, но поскольку им хорошо, то пусть им и будет хорошо, зачем ввязываться с ними в полемику по этому поводу. Интересно пообсуждать, нужно ли государство в пределах нынешней территории или сам по себе культ территорий — непригодный для жизни и тоже является частью совершенно вредного для нас исторического наследия, и нужно это переосмыслить? Вообще, сохранится ли государство в современном мире, в старом смысле и значении? Я считаю, что сетевые структуры выходят на передний план и теснят иерархические, олдскульные структуры.
А что происходит в мире вообще? Это довольно интересно, ведь мы видим, что устоявшиеся нации вдруг начинают серьёзно разделяться в самих себе, и раскол возникает не по-детски — это касается самых разных стран, от Израиля до США. И выборы в спокойных условных демократических странах вдруг превращаются в армагеддон, в столкновение совершенно несовместимых между собой сил, когда на повестке дня не какие-то мелкие вопросы, а действительно сущностные и системообразующие, и в случае демократической победы одной из сторон вторая полностью готова не признать эту победу. Если взять какую-нибудь современную Польшу, то там это так: столкновение нынешней правящей правой коалиции с леволиберальной на очередных выборах, которые случатся ровно через месяц, тоже превратится в жуткий поединок с непредсказуемым результатом независимо от формально объявленных итогов.
Что это означает? Это означает, что телеса старых государств становятся некомфортны для образующих их этносов, и вообще, основания для создания старых государств подвергаются ревизии. Израиль уже не один, Израиля два, а почему? Об этом тоже можно рассуждать. А вот совместимы ли между собой Байден и Трамп? В том смысле, в котором были совместимы между собой любые республиканские демократические президенты прошлых времён. Нет, несовместимы, и именно поэтому истеблишмент Республиканской партии поддерживает Байдена, а радикалы, как крайне левые, так и крайне правые, поддерживают Трампа, то есть во всём мире происходит большая переконфигурация.
Мы можем спросить - а как это относится к нам, к русским? Да простится мне этот термин применительно к себе. Это относится к нам так, что мы тоже должны понять, что мы не должны стремиться создать старое иерархическое государство, в котором вместо плохих путинских людей будут сидеть хорошие антипутинские. Или не путинские. Может, мы должны построить конструкцию совершенно с нуля, вот почему мне представляется интересным проект Метароссия, хотя пока он продвигается очень медленно и неверно, но по-прежнему остаётся концептуальным. Сейчас, на мой взгляд, мы должны находиться на стадии осмысления всех этих процессов и строить свои индивидуальные стратегии — опять же, я никому не навязываю своё представление о предмете, и выбор жизненного пути — это сугубо личное дело каждого, никто не может прийти к другому и сказать: «Ты должен действовать так, а так действовать не должен». Но я бы строил стратегию исходя из того, что прошлого не будет, его не будет ни в каких формах и на фундаменте прошлого громоздить ничего нельзя, строить можно будет только с нуля. Поэтому, в лучшем случае, надо будет дожить до этого момента строительства с нуля и попытаться принять в нём участие, если это получится. На собственном примере я пытался объяснить, что с высокой вероятностью у меня этого не получится, но ничего страшного, в конце концов, у каждого своя жизнь и своя судьба и не каждый должен участвовать в любом большом проекте мировой истории. Но предшествовать этому всему должно осмысление того, что же будет. То есть я считаю, что это покаяние так или иначе придёт. Придёт ли оно вместе со страной как с какой-то единой страной, занимающей евразийский Хартленд, или после неё, или после её распада, - это отдельный существенный вопрос, который надо обсуждать.
Новые люди
Это будущее принадлежит не нам, во всяком случае, не мне и вряд ли меня возьмут в это будущее. Конечно, это будет решать молодое поколение, и ни в коем случае не надо пытаться заставить их что-то сделать, но всё равно переход из нынешнего состояния России в постнынешнее без осмысления того, что же случилось с нынешней Россией, невозможен; почему она оказалась там, где оказалась и почему такие люди, как я, оказались там, где оказались, и совсем не там, где хотели бы? Надо дать этим молодым поколениям, которые, безусловно, будут строить Россию так, как они хотят, - и в этом смысле все наши фантазии бессмысленны, потому что они всё равно потом придут и скажут, что будут делать по-своему, - фундамент для осмысления того, что же всё-таки случилось и от чего нужно отказаться. Но спрогнозировать, как они это устроят — с нами, с нашим небольшим участием или совсем без такового — мы можем попытаться с учётом анализа глобальных трендов и знаний о мозгах современной молодёжи, с учетом соотношения двух этих факторов. Мы можем прилагать эти усилия, но это вовсе не означает, что мы будем строить новую Россию. К себе я этого точно не отношу, но поделиться с молодёжью определённым интеллектуальным багажом и попытаться осмыслить, что так или иначе произойдёт независимо от наших усилий — мы можем, мы вправе и, более того, на мой взгляд, должны, хотелось бы постараться так сделать.
Главное в процессе трансформации России из нынешнего в постнынешнее состояние — это избавиться от рабской зависимости, от истории и географии, от двух проклятий. Очень хорошо забыть историю, потому что в современности от неё ничего не зависит, и очень правильно забыть географию, чтобы не привязываться к территории. Собственно, концепция метастраны, в том числе в формате Метароссии из этого и исходит, поэтому то, что у новых поколений нет историоцентричности, замечательно. И, естественно, речь не идёт о том, чтобы навязать им полемику из конца 1980-х, но всё равно вопрос о том, почему с РФ что-то случилось, будет стоять, и ему есть очень простое объяснение, которое не требует существенного ковыряния в истории и длительной полемики, и это можно оставить в качестве поправки на полях. Но избавление от истории и географии и формирование некоего государственного несущего конструкта, будь то нация или что-нибудь ещё, неважно, как это будет называться, без истории и на базе неких ценностей, не более того и не менее того, — это, безусловно, будущее.
Первое — не первичное, а первое в порядке перечисления — это цивилизационная принадлежность, которая имманентно даётся человеку с момента его зарождения. Я исхожу из полицивилизационного подхода и представления о том, что мир состоит из некоторого количества цивилизаций, и каждый из нас наделён набором архетипов коллективного бессознательного, который обозначает эту цивилизационную принадлежность. Все остальные ценности очень близки, то есть, на мой взгляд, мы выходим в эпоху воздуха сетевых структур с очень высокой скоростью коммуникаций, где иерархии не нужны потому, что они больше не решают проблем, а создают их, ибо все проблемы и все вопросы, которые необходимы, можно решать в сетевом режиме. Ещё раз, это не те ценности, которые я предлагаю в качестве своих, это те ценности, которые я пытаюсь осмыслить как нечто неизбежное, что всё равно придёт, нравится мне это или нет. В этом смысле важный вопрос, который будет поставлен перед будущим, — можно ли укрыться от тотального доминирования этих ценностей, если они тебе не нравятся? Точнее, как это сделать, но не стоять на пути у высоких чувств. Безусловно, вся эта толерантность, родитель-1 и родитель-2 и всё это гендерное многообразие и равноправие — это тоже неизбежный удел ближайшего будущего. Это культура компромисса, которая идёт на смену игре с нулевой суммой. Мы ещё воспитаны в культуре, когда целью борьбы является победа, однозначная победа над противником. А переходим в будущее, где целью борьбы будет не победа, а заведомое обозначение пространства уступок другой стороне и осмысление уступок с её стороны, то есть компромисс из чего-то гнилого и подозрительного превратится в единственно правильный результат любого спора и столкновения.
Неизбежность компромисса
Но пока мы живём ещё в старом мире. Тьма сгущается перед рассветом, и, конечно, все противоречия обостряются и выявляются перед их решающим столкновением и переходом в новую стадию, которая будет после того, как противоречия между Трампом и Байденом будут как-то разрешены, как и между религиозным и светским Израилем. Как они будут разрешены — в каждом конкретном случае это отдельный вопрос, который интересно пообсуждать. Вот как будет выглядеть Америка в ближайшие годы, когда выяснится, что трампистская и байденовская Америка не могут договориться друг с другом, и не создать ли им две Америки, как грезит Владимир Владимирович Путин на полном серьёзе, видимо, считающий, что такого типа раскол возможен? Или не создать ли два Израиля вместо одного? Нет, скорее всего, не создать ни две Америки, ни два Израиля, а найти какую-то конструкцию, при которой все будут довольны. И само возникновение этих конфликтов, кажущихся непримиримыми, к этому и подталкивает, потому что победить одна из сторон просто не может — в том смысле, в котором республиканцы побеждали демократов и наоборот ещё 20 лет назад. Точно так же, как и в борьбе светского и религиозного Израиля ни одна из сторон не может победить, потому что это будет означать крах Израиля. Значит, для того чтобы избежать краха Израиля, надо найти компромисс, а чтобы осознать, что компромисс — это благо, а не зло, нужно довести ситуацию до точки кипения.
Компромисс неизбежен, потому что без него гибель.
А нас унесло в архаику, потому что все эти велодорожки, электросамокаты, системы распознавания лиц и электронные банки оказались в руках людей с архаичным мышлением, которые хотят сохранить прежний мир, а вовсе не разрушить его, и используют все технологические достижения именно для его сохранения. Наиболее красноречиво это проявляется в судьбе современного Китая, который использует все технологии и плоды 40-летнего экономического роста для построения полноценного концлагеря, абсолютно тотального, потренировавшись сначала на Синьцзян-Уйгурском автономном районе, а потом на всём населении в эпоху ковида-19, и теперь, уже в мирное время, стремится создать тотальный карантин. Элиты РФ пытаются этот пример перенять. Разумеется, это борьба со смертью и с её неизбежностью. У власти находятся люди, которые не хотят оказаться в будущем, панически, сознательно и отчасти бессознательно его боятся и хотят задержать прошлое, используя для этого все имеющиеся рычаги. То есть неверной была теория о том, что экономический рост порождает свободу, которая во многом господствовала и в Соединённых Штатах и заставляла вливать огромные ресурсы в Китай, создавая тем самым того страшного монстра, которого наконец-то США испугались. С большим опозданием, но всё же поняв, что это большая опасность для них самих.
Это же и касается вопроса о том, породят ли технологии сами по себе новый социум и систему ценностей? Конечно нет, они предоставляются в распоряжение носителя любых ценностей. Это, опять же, подготовка к решающему Армагеддону между прошлым и будущим, в котором будущее победит просто потому, что оно будущее, в силу общих принципов логики. Но прошлое будет этому сопротивляться подобно тому, как Владимир Владимирович не хочет физически умереть и использует все технологии, чтобы физически не умереть. Также он не хочет дать умереть своей архаичной конструкции власти, и использует любые возможности и ресурсы, чтобы её закрепить. Но сам факт, что он не может расширять пространство демократического выбора и свобод для сохранения этой прежней конструкции, а вынужден его сужать, говорит о неизбежности поражения этого вектора. Потому что если бы этот вектор был победоносен, тогда он мог бы действовать в условиях расширения прав и свобод, а он делает точно так же, как делают в Китае, где закручивание гаек продолжается и будет продолжаться, пока резьба не сорвётся. Поэтому всё равно то, что придёт потом, оно и придёт, и будет оно пользоваться теми же технологиями и так далее — в этом смысле архаика была неизбежной реакцией на страх перед неизбежностью исторического поражения и смерти.
Поражения в смысле 1945 года не будет, но в каком-то другом смысле оно обязательно будет, потому что нельзя выиграть у будущего, вот из чего я исхожу. Если ты вопрошаешь какие-то силы прошлого, то ты можешь обороняться в будущем ещё довольно долго, и сколько всё продлится, мы не знаем, и любые конструкции, рассчитанные на сколько-нибудь приблизительное знание, сколько это всё продлится, тщетны и лишены практических оснований. Но потом-то поражение наступит, и тут как раз придут те самые молодые поколения, об особенностях мышления которых мы уже сказали — которые лишены и историоцентричного и география-центричного представления о мире, чего и мы должны добиться. Мы должны избавиться от рабской зависимости от истории и географии, которая присуща нам самим. А тут выясняется, что живо растёт поколение, которое безо всяких усилий этого добилось, им это априори предзаданно. И они придут на волне исторического поражения, которое потерпит мрачное русское прошлое.
*внесен Минюстом в реестр иноагентов
