Кинокритик «Полит.ру» Кирилл Сафронов пересмотрел фильм Золтана Фабри «Пятая печать» и рассказывает, что венгерское кино 1976 года может открыть нам о нас сегодняшних.
Сегодня мы все немного подростки (я 10 лет с подростками работал, поэтому эта аналогия в моем сознании напрашивается) — земли под ногами нет. Планы рухнули, проекты сорвались, а если и не сорвались, то кажутся неактуальными и высосанными из пальца. Убеждения превратились в нечто хлипкое. Если и получается убедить себя, что убеждения по-прежнему имеют цену, то на пару-тройку часов, не больше. Так уже бывало, вспомните: если вы, например, знали, что после уроков вам назначили неравный бой за школой. Или одна из первых возлюбленных вас ни с того ни с сего прокляла — мир рухнул.
Горизонт планирования не просто завален, как на любительской фотографии, но и вообще сузился до времени, на которое хватит пачки с оставшимися в ней сигаретами. Это нормально. Того, что случилось 24 февраля, никто не ждал. Но как-то же надо жить. На что-то подписываться, от чего-то бежать. Выбирать, конструируя себя нового. Делать шаги в темноте, которая, как в компьютерной игре, проясняется ненамного только после нового твоего шага. Именно ввиду агрессивной болотистости ситуации мне кажется очень важным нащупывать хоть какие-то содержательные кочки, от которых можно попробовать оттолкнуться. А они, как известно, живут в культуре. Поэтому я и приглашаю вас поразмышлять о фильме Золтана Фабри: его герои, как оказалось, находятся в точно таком же онтологическом тупике.
Венгрия, 1944 год. Четыре старых приятеля коротают неспокойный вечер в кабаке: часовщик Дюрица, книготорговец Кираи, столяр Ковач и хозяин заведения Бела. Выпивают, обсуждают всякие мелочи и не только мелочи: например, Кираи сумел обменять книги (по романской архитектуре и Босха) на 1,5 килограмма телятины! Как ее приготовить? Шпигуя чесноком или салями? Са-ля-ми?! Да-да, салями. В семье Кираи именно так всегда и готовили. Не может такого быть!
За окном короткими перебежками передвигается война. Там правит — в смысле насильничает, пользуясь своей безнаказанностью, — тайная полиция. После переворота 1944 года, устроенного «последним союзником Гитлера» Ференцем Салаши, за окном несладко. Другое дело в кабаке: тут и выпить еще что-то можно, и даже сигареты импортные покурить. А чего? Мы люди маленькие, но совесть наша чиста. Мы ни в каких мракобесиях не участвуем.
Между тем к приятелям присоединяется фотограф на костылях, а ехидный часовщик Дюрица предлагает собеседникам задачку. Если бы они могли выбрать себе роль в следующей жизни, кем бы они родились — многострадальным рабом Дюдю или тираном, мучителем и убийцей Томацеускатакити? Который, впрочем, не ведает, что творит, поэтому не страдает. Приятели еще не догадываются, что эта безобидная шутка, забавная интеллектуальная игра обернется для них реальностью.
Но до того, как случится страшное, авторы нам дают узнать о героях побольше (тех, кто фильма не видел, предупреждаю, что дальше спойлеры). Вечер кончается, и собеседники расходятся кто куда. Книготорговец Кираи — забываться с любовницей, Бела — обсуждать с женой, как бы так сделать, чтобы угодить и немцам, и русским (которые, как он думает, скоро войдут в Венгрию), столяр Ковач — мучиться над решением задачки от Дюрицы, Дюрица — спасать беспризорных детей. Фотограф Кесеи на костылях — думать о том, как побыстрее бы приволочь Рай на землю.
Вполне узнаваемые стратегии поведения. Натуральное древнегреческое эпикурейство Кираи: всё равно впереди Аид, так давайте хоть напоследок… Философия увертывания от Белы: «и невинность соблюсти, и капитал приобрести» — популярный способ действия среди озабоченных тем, куда ветер дует. Кристально чистое холопство Ковача: «не жили богато — нечего и начинать». Подкупающие тихие добрые дела Дюрицы. Самоубийственный невежественный радикализм Кесеи.
На мой вкус, набор вариантов действия, представленный авторами фильма, исчерпывающ (если не брать в расчет сторону откровенного насилия). И — независимо от того, как мы сами живем — сопереживать-то наверняка охота Дюрице. И как бы было хорошо, если бы фильм на этом всём и закончился! Но нет. Во время следующей встречи четырех приятелей арестовывают, и они оказываются в тайной полиции. Где после всевозможных унижений встают перед выбором: умереть или дать две пощечины избитому до полусмерти бунтовщику, которого полицаи дразнят «Иисусом».
Первым пытается Ковач. Медленно, неловко, собирая все силы в кулак. Замахивается, но не справляется. Его уносят убивать, он кричит: «Я хотел, но не мог». Вторым было пробует Кираи, но Бела его останавливает и кидается на тюремщиков — его расстреливают. Дюрица — с невыносимым трудом — справляется. Что?! Кираи, не сумевший его остановить, остается где был, а ошеломленный часовщик попадает на свободу. Какое-то время из-за потрясения он передвигается с поднятыми руками, но охранник у входа в тюрьму приводит его в себя «лаем». Дюрица медленно удаляется от тюрьмы, по которой вдруг бьют снаряды, проходит мимо кабака, где осталось висеть его пальто, и только на углу своей улицы переходит на бег — чтобы поскорее вернуться к своим подопечным.
Эмоционально такой финал, естественно, выбивает из колеи и зрителя, успевшего выбрать Дюрицу своим аватаром в фильме. Так что? Так как? Так как же так? А вот так. Мысль парадоксальна. Как история с Соломоном и двумя женщинами, поспорившими о ребенке. Когда он предложил разрубить того пополам, чтобы каждой досталось, настоящая мать сказала: «Отдайте ей, не умерщвляйте его». Так и в «Пятой печати». В названии использован образ из Откровения Иоанна Богослова, речь там идет про праведников. Так кто из наших приятелей праведник? Или никто? Если обратиться к Евангелию от Луки (глава 9, стих 24), то там сказано: «Кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее; а кто погубит душу свою ради Меня, тот спасет ее». Поэтому — как мне кажется — ответ однозначен. Все, кроме Дюрицы, выживали: отвлекались, приспосабливались, терпели. Дюрица жил — сберегая жизнь беспризорников, спасая их от войны. Видимо, чтобы выжить в несвободе, нужно знать, для чего тебе твоя жизнь нужна. А любая стратегия выживания есть коллаборационизм со смертью.
