11 октября Экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова и Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН провели научную конференцию «Научные идеи академика А.И. Анчишкина и современные проблемы экономического развития», посвященную 80-летию со дня рождения академика А.И. Анчишкина и 50-летию кафедры планирования народного хозяйства (в настоящее время - кафедра макроэкономического регулирования и планирования). Мы публикуем вступительное слово известного экономиста и общественного деятеля, декана Экономического факультета МГУ Александра Аузана, а также выступление нынешнего заведующего кафедрой макроэкономического регулирования и планирования, заместителя министра экономического развития России Андрея Клепача. Полная подборка материалов конференции доступна на сайте Экономического факультета МГУ.
Александр Аузан. Уважаемые друзья, уважаемые коллеги!
Я считаю, что у нас сегодня с вами праздник. И праздник не только потому, что встреча эта посвящена восьмидесятилетию академика Анчишкина и нашему внутреннему университетскому празднику пятидесятилетия кафедры. Праздник в другом. Праздник в том, что мы не просто поминаем за банкетным столом то, что было когда-то, а праздник в том, что мы намерены говорить о серьёзных вещах, и у нас есть определённые планы и виды на будущее. С вашего позволения, я бы говорил очень кратко вступительные слова, которые, мне кажется, мы должны были говорить вместе с президентом нашего экономического факультета Василием Петровичем Колесовым. Василий Петрович, мы приветствуем Вас, потому что те условия, в которых мы теперь можем мыслить, спорить, обсуждать и так далее – это заслуга прежде всего нашего президента Василия Петровича Колесова.
Теперь, если позволите, очень короткие мысли в виде таких вступительных соображений.
Александр Иванович Анчишкин – очень университетский человек, потому что человек, который получил образование по политической экономии и писал диплом у Николая Александровича Цаголова, а затем пошёл в совершенно неожиданные идеи планирования. Впрочем, вспомним, что Николай Александрович у нас тоже с Госпланом был связан. Вот такой серьёзный, университантный, я бы сказал, заход позволяет человеку двигаться в разных направлениях, и в итоге Александр Иванович проходит путь от студента до заведующего кафедрой, а потом начинает путь, о котором, наверное, Виктор Викторович знает намного больше: создаёт институт, создаёт направление.
Это не только история. У меня такое ощущение, что мы находимся на очередном витке спирали, потому что если мы вспомним, когда рождались основные идеи и доклады Анчишкина, то да, самотлорская нефть, поиск перехода советской экономики на интенсивные пути развития – вам это не напоминает ничего? Мне напоминает, потому что мы, по-моему, находимся опять в очень похожей ситуации, только тогда говорили «хозяйственный механизм» - теперь говорят «институты», тогда говорили «нефтяные ресурсы» - теперь говорят «нефтяное проклятье» и так далее. Теперь говорят «модернизация и инновационное развитие» - тогда говорили «интенсификация и научно-технический прогресс». Но в общем мы на следующем витке обсуждаем те же проблемы. Поэтому прямой резон опереться на то, что делалось и думалось тогда.
И последнее, уважаемые коллеги. Вы знаете, мне кажется, главное, что происходит сейчас и что нужно было бы очень приветствовать. Для меня всё больше и больше люди делятся не по взглядам, а по их длине; не по тому, что они отстаивают, а по тому, на какой срок они думают про страну, про семью, про себя, про всё. Потому что при коротком взгляде мы, естественно, обсуждаем проблемы коррупции, того, что этих убрать, этих поставить и прочее, прочее, а вот при долгом взгляде мы начинаем говорить о другом. А академик Анчишкин – это, конечно, такая философия долгого взгляда, и не только философия, но и технология, и способы анализа. Мне кажется, это и есть предметы наших нынешних интересов и обсуждений.
Если позволите, на этом я закончу вступительные слова от имени экономического факультета МГУ и попрошу академика Ивантера, нашего уважаемого гостя Виктора Викторовича сказать вступительные слова, для того чтобы мы стартовали.
Спасибо.
<...>
Виктор Ивантер. В соответствии с регламентом следующий доклад Андрея Николаевича Клепача, заведующего кафедрой макроэкономического регулирования и планирования. Я думаю, что здесь важно именно это, а не то, что замминистра; это дело третьестепенное, а вот что он – заведующий кафедрой, это очень важно.
Александр Аузан. Андрей Николаевич в июне уже прошёл конкурс. Он не исполняющий обязанности, он – полноправный заведующий кафедрой, чему, конечно, учёный совет и факультет очень рады.
Спасибо.
Андрей Клепач. Спасибо.
Уважаемые коллеги, я попробую остановиться на подходах к стратегическому управлению в условиях российской экономики.
Можно сказать, что если в восьмидесятые годы при попытках модернизировать советскую экономику мы пытались найти некоторый компромисс или какое-то новое единство между планом и рынком, и так или иначе советская система планирования всегда включала в себя не просто директивность, но именно более комплексно стратегический подход к развитию экономики, то девяностые годы были связаны так или иначе во многом с обвалом существующей системы управления и системы директивного планирования. Но надо признать, что полностью элементы как бы директивности и элементы такого стратегического видения не исчезли. И первое, во главу угла, в отличие от тех подходов, которые были у нас в советской системе, всё-таки ставятся вопросы институциональных преобразований, либерализации цен, рынков, смены системы управления, но это так или иначе было связано и с определёнными оценками последствий, ну или с надеждами, что завтра, так сказать, рынок стабилизируется, мы выйдем из кризиса, и будут те результаты, на которые рассчитывали.
Во-вторых, так или иначе продолжалась – или, точнее, по-новому стала формироваться – система прогнозирования, которая включала в себя и краткосрочный прогноз, и среднесрочный прогноз. И должен отметить, ну, здесь присутствует Геннадий Оразович Куранов, который во многом эту идеологию и продолжил. И Иван Сергеевич – тут можно спорить о подходах, но он тоже был в министерстве одним из тех, кто обеспечил сохранение и преемственность подходов, но теперь уже к прогнозированию. Но в каком-то смысле прогноз всегда, и в девяностые годы, включал в себя элементы плана, в том числе директивного, особенно в тех вопросах, которые касались, допустим, изменения цен, которые регулировались государством. Это на нефть, на газ, на электроэнергию. Поэтому элемент директивности здесь сохранился.
Ну и появились среднесрочные программы правительства, которые в девяностые годы утверждались и которые включали в себя не только собственно экономические ориентиры, но и более широко – социальные. Насколько их удавалось реализовывать – это отдельный вопрос, но так или иначе важно, что определённые элементы такого управления стратегического и планирования сохранялись и развивались в девяностые годы.
В двухтысячных мы вступили не только в фазу такой политической консолидации, некоторого восстановления своих и государственных и национальных приоритетов, высоких темпов роста. Не будем сейчас разбираться с факторами этого роста. Но одновременно с этим во многом стал действительно переживать возрождение или ренессанс программный подход к развитию экономики, и само прогнозирование получило тоже новое качество.
Ну, во-первых, прогноз стал в большей степени интегрировать в себя и прогноз развития бюджетной системы, прогноз платёжного баланса, денежно-кредитной политики. Хотя эти элементы были всегда, но, может быть, это скорее моё ощущение, потому что я более активно принимал в этом участие. Но по сути дела прогноз, который начало делать Министерство экономического развития, он в явном, а ещё в большей степени в скрытом виде включал в себя прогноз определённой модели денежной политики, ситуации с платёжным балансом и бюджетной политики. И, по сути дела, министерство выступало как спарринг-партнёр для Минфина, предлагая некоторую, зачастую альтернативную бюджетную конструкцию, хотя результат почти всегда был несколько другим. Бюджет, так сказать, финансовые приоритеты и в двухтысячные годы и сейчас всегда имели приоритет над параметрами развития реального сектора. В этом смысле, как я уже, по-моему, это цитировал в этой аудитории, Михаил Ефимович Фрадков говорил, что у нас не Минфин при правительстве, а правительство при Минфине, и это было правильно как во времена Фрадкова, так и, к сожалению, сейчас; даже, возможно, в большей степени.
При этом, что очень важно, наряду с определённым новым качеством прогнозирования действительно произошло возрождение программного или стратегического подхода. Начали формироваться стратегии развития целого ряда секторов экономики, причём зачастую достаточно детально. Это не только стратегия топливно-энергетического комплекса, которая разрабатывалась раньше, но были разработаны стратегии практически по всем базовым отраслям промышленности: от авиации, где есть прямое государственное регулирование, до металлургии, где регулирование носит косвенный характер в основном в связи с таможенно-тарифными мерами и определёнными подходами к подготовке кадров.
Наряду с этим стала выстраиваться система фактически таких стратегических планов того, как должны работать ведомства или осуществляться государственная политика. Это так называемые ДРОНДы, доклады о деятельности тех или иных ведомств. Но эта деятельность связана, хотя она порождалась бюджетным процессом, на самом деле носила более широкий характер, то есть ведомства стали формировать на среднесрочную перспективу цели и индикаторы того, что они должны достичь, включая как должна снизиться смертность в здравоохранении или дорожные происшествия в части, связанной с МВД и Минтрансом. И под это прорабатывались мероприятия, и более того, была сделана заявка или декларация о том, что это будет увязано с бюджетом, хотя реальной, конечно, стыковки с бюджетным процессом эти планы не имели.
Был подготовлен и документ высокого уровня, не просто подготовлен, а принят правительством, и не только программа Грефа в 2000 году на десять лет, но и в 2008 году так называемая концепция долгосрочного развития, утверждённая президентом, которая, в общем-то, являлась таким социально-экономическим планом и реформ, и макроэкономического роста, и преобразований в тех или иных секторах. Хотя реальная траектория развития и в силу кризиса, и в силу других факторов существенно отличалась от этого, по сути дела до сих пор это наиболее всеобъемлющий документ, который определяет цели и направления политики и экономической, и социальной, и государства. И, что очень важно, даёт образ России, к которой мы должны стремиться, который действительно связан и с изменением такого социального устройства, с созданием экономики и общества, которое позволяет людям реализовывать свои возможности. И, в общем-то, эта программа рассчитана на существенное изменение геополитического веса или роли России в мировой экономике.
Тем не менее, надо отдать должное, что она реализуется, наверное, в достаточно небольшой степени, процентов на тридцать-сорок, и я уже говорю: не только из-за кризиса, но и из-за определённых внутренних противоречий.
В этом смысле, действительно, та система стратегического как бы управления, которая формировалась в двухтысячные годы, находится, я бы так сказал, в незавершённом состоянии, даже в определённом смысле в состоянии кризиса, потому что эффективность принимаемых решений невысока и, что особенно важно, эти решения разрозненны и противоречат друг другу. Традиционно, допустим, наш бюджет формируется, если брать прогнозы, то они носят сценарный характер, и такой умеренно-оптимистичный прогноз всегда закладывался в проектировке бюджетных доходов. Тем не менее, обязательства и мероприятия, их финансирования, которые закладывались в бюджет, всегда соответствовали обычно инерционному или консервативному прогнозу. Это всегда, особенно в условиях, когда нельзя это перекрыть сверхдоходами от благоприятной внешней конъюнктуры, вело к тому, что реальная траектория развития существенно расходилась с прогнозируемой.
То же самое можно сказать и про многие другие реформы. Мы декларируем одно, но делаем зачастую другое или во всяком случае сильно иное, чем то, что декларируется. Это одна из ключевых причин того, что многие планы остаются именно обещаниями, а не реальной программой действий. И в этом плане это не устраивает никого – ни финансово-экономический блок, ни правительство в целом. И по сути дела сейчас в рамках того бюджета, который предпринимается, была сделана попытка всё согласовать, что, правда, привело к тому, что правительство отказалось от такого умеренно-оптимистического или инновационного прогноза и встало на позиции, что и бюджет, и прогноз, ну и по сути дела все решения должны быть крайне консервативными, жёсткими. За этим стоит сокращение в реальном выражении на ближайшие три года расходов на науку, на образование, здравоохранение, примерно стабилизация расходов на транспорт при продолжении роста расходов, связанных с модернизацией оборонного сектора и безопасности.
По сути дела, действительно можно сказать, что это не просто вопрос конкретно этого бюджета, но это вопрос развилки: либо мы должны отказаться от определённых целей, которые были декларированы и в КДР, и в программных документах, и привести их не просто в соответствие с реальностью, но с нашим реальным бюджетным процессом, либо мы должны так или иначе прийти к новому, другому облику стратегического управления и решения задач, которые стоят перед страной. И это и управленческий подход, это и выбор тех траекторий развития, о которых говорил и Александр Александрович в своём выступлении, да и о которых говорит всё научное сообщество. Либо это траектория крайне умеренного консервативного роста, который построен на адаптации к мировой экономике. Мы не претендуем бежать впереди всех, но тут вопрос даже не просто в темпах, а мы не претендуем на какой-то качественный рывок. То есть наша политика – это политика консервативная, политика, где во главу угла ставятся так или иначе финансовые пропорции, финансовая сбалансированность и накопление капитала, и не только частного, но и государственных фондов. Либо это всё-таки новые подходы к политике развития, когда мы идём на риск, мы идём даже на определённые элементы несбалансированности, дефицитности, но которая позволяет сделать действительно рывок и создать новое качество и экономики, и общества. И это потребует изменения подходов в том числе и к стратегическому управлению. Я здесь выделю, может быть, несколько моментов.
Первое. Это всё-таки примат реальных интересов и приоритетов развития как человеческого капитала, так и производственного сектора над краткосрочными и среднесрочными финансовыми приоритетами. Это означает, что по сути дела главным документом должен быть не бюджет, а прогноз. Напомню, что прогноз сейчас вообще не утверждается правительством. Его статус – это документ, материал для подготовки бюджета. В этом смысле это означает, что правительство должно принимать прогноз как по сути дела не просто цифры или базу для расчёта бюджета, а именно как оцифрованную политику государства, и в данном случае – по реализации основных направлений деятельности правительства, которые есть, но в полной мере не выполняются.
Во-вторых, это означает, что мы действительно должны и через бюджет, но в первую очередь через свои программные решения реализовать те преобразования, те реформы, которые были заявлены и в здравоохранении, и в образовании, и в транспортной сфере, и в развитии науки. Мы не можем быть инновационной державой, мы вообще не можем быть не только великой Россией, но конкурентоспособной, если мы делаем ставку на сокращение расходов на образование, которые у нас сейчас чуть выше, чем в Индии, но примерно на уровне Бразилии. Расходы на здравоохранение ниже примерно в два с половиной раза, чем в европейских странах. Выше, чем в Китае, но тоже соответствуют, недалеко от Бразилии и Индии. Расходы на науку отстают уже от всех стран (я имею в виду не только частные расходы, но в данном случае и государственные расходы), включая Бразилию. При этом, в отличие от Бразилии, у нас есть большая академия наук, но и с точки зрения институциональных преобразований, и с точки зрения финансовых параметров она в рамках сложившейся траектории развития просто не нужна. Поэтому здесь необходим не только вопрос реформы академии наук, это вопрос реформы самой модели экономического роста.
Третий аспект – это аспект региональный и аспект как бы пространственного развития нашей экономики. Так или иначе, Россия – это крайне многообразная страна. И одна из проблем как раз и, может быть, потерь именно уже двухтысячных годов, что мы во многом утратили традиции регионального прогноза, то есть прогноза регионального развития, и вообще балансировки развития разных регионов. У нас есть несколько точек типа Кавказа, Калининграда, ну и теперь Дальнего Востока, где сосредоточено внимание, где сосредоточены финансовые ресурсы, но в целом сбалансированной региональной модели развития у нас нет. И поэтому необходимо действительно определённое возрождение не только прогнозное, но схем территориального развития и программ территориального развития. В противном случае дифференциация регионов России, которая и так огромна, будет резко нарастать. И это дифференциация не только между окраинами и Москвой, но это дифференциация между как бы глубинной Россией в центре страны и столичными агломерациями типа Москвы и Питера, что по сути дела в восьмидесятые годы рост этой дифференциации сыграл огромную роль в развале Советского Союза, и сейчас это не только вопрос экономических рисков, но и социальных.
Ну и, может быть, последний момент. Это то, что на самом деле последние годы показали возросшую потребность уже не просто в долгосрочном прогнозе, а по сути дела в прогнозе сверхдолгосрочном. Потому что, учитывая и тенденции, которые сложились в мировой экономике, и у нас, при всех недостатках со статистическими рядами мы всё равно имеем дело с вызовами, которые формируются не просто даже в рамках традиционного одиннадцатилетнего цикла, но которые так или иначе связаны с волнами и циклами экономической динамики, которые имеют семнадцати-восемнадцатилетний период, тридцати пяти, семидесяти. Ну и, как некоторые коллеги – и Геннадий Оразович, и вот Доброчеев, по-моему, присутствующий в этом зале, – говорят про стосорокалетние циклы. И они есть и в российской экономике, и в мировой, и мы их вынуждены учитывать, и особенно в связи с развитием технологий, вообще с развитием самой модели общества, ну и в более прикладном плане – в рамках демографического прогноза и прогноза развития пенсионной системы. В этом плане я считаю, что будущее у стратегического управления в России есть, и более того, для того чтобы было по-настоящему светлое будущее у России, действительно необходимо создать новый облик и стратегического управления.
Спасибо.
