Мы публикуем выступления эксперта в области градостроительства, специалиста по охране культурного наследия и теории консервации Натальи Душкиной в рамках публичной дискуссии на тему «Реконструкция города: прошлое в будущем», состоявшейся 21 февраля 2012 г. Дискуссия проходила в рамках российско-французского цикла «Мутирующая реальность».
Я хочу поблагодарить за тему, которая обозначена, и материал, который нам показали, потому что он косвенно связан с колоссальной проблемой, существующей в мире. Речь идет о количестве сооружений, возведенных в 20 веке. Если сравнивать все исторические эпохи по объему того, что было построено, то 20 век – абсолютный чемпион. Например, Британская энциклопедия дает совершенно убивающую меня цифру - в Италии, уникальной стране памятников, где каждый сантиметр территории покрыт шедеврами искусства, живописи, архитектуры, 60% из того, что было здесь создано, – сооружения 20 века. Конечно, мы понимаем, нельзя все сохранить.
Поскольку я занимаюсь наследием, должна сразу сказать, что то, о чем шла речь сегодня, - это не памятники. Это архитектурные сооружения, которые, в принципе, когда-нибудь могли бы претендовать на статус памятника, если они обладают ценностью. Именно здесь устанавливается демаркационная линия, потому что вопрос, что включать из того, что создано в 20 веке, в памятники, что мы будем передавать следующим поколениям, - это колоссальная проблема. Я вспоминаю сейчас еще одно событие прошлого года, очень яркое. Это Архитектурная Биеннале в Венеции, для которой Рем Колхас создал свою выставку «Хронохаос», выставку-провокацию, где, казалось бы, с одной стороны он говорит о том, что надо прекратить сохранять наследие (!) и оперировал цифрами из списка Всемирного наследия, делая, с моей точки зрения, несколько хулиганскую вещь. Я это расцениваю как хулиганство «архитектурного интеллектуала» - первоклассного, мирового уровня, - где он подсчитывает вместе со своими студентами и сотрудниками, сколько километров территории покрыто объектами Всемирного наследия (притом, это надо проверять; есть неточности). Но все равно, речь идет о площадях больше территории Индии. Если к этому прибавить еще так называемые культурные маршруты, например, Великий Шелковый путь или паломнический путь Сантьяго-де-Компостела, которые проходят через несколько стран, мы понимаем - это сотни километров.
С позиции архитектора в этом есть сильный вызов – где же строить, если все под охраной?
Но после этого он и начинает оспаривать критерии, на основе которых объект попадает в список Всемирного наследия, - здесь, мне кажется, он перешел некую черту. В то же время, его пафос как современного архитектора был сосредоточен на призыве прекратить разрушать послевоенную жилую застройку. Он представил несколько планшетов, посвященных руинам сооружений, созданных во второй половине 20 века. По многим странам. И это отчасти связано с тем, что прозвучало в докладе, хотя там речь шла о работах 90-х годов. Имеется в виду современная тенденция экологического подхода и взгляда на архитектуру 20 века, в которой призывается прекратить разрушения – речь идет даже не о памятниках, потому что непонятно, куда это все складывать. Вот у меня всегда возникает вопрос - в Москве снесли много пятиэтажек хрущевского времени. Куда все это вывезли? Куда вывезли гостиницу «Россия»? Это тонны, груды строительных материалов. Я буду счастлива, если мне ответят, что на строительство дорог. Но зная нашу бесхозяйственность, предполагаю, что большая часть все же лежит в наших лесах, на территории Московской области.
Я живу на даче в районе Икши. Там на моих глазах образовывается гигантский свалочный полигон, куда идут грузовики с техническим, в том числе строительным мусором, он ложится просто так. Последний призыв ИКОМОС - самой крупной в мире организации по охране культурного наследия - экологичность подхода к застроенной среде, к наследию вообще.
Прекратить разрушать и начать адаптировать к современным условиям.
Мы сегодня увидели один из вариантов такой адаптации. Германия может быть другим прекрасным примером. Там практически не разрушают ГДРовских пятиэтажек; они обновляются - от Берлина до Дрездена. Мы видим появление совершенно другой градостроительной среды, хотя это и не памятники. Другой аспект, который хотела бы затронуть, если вы мне позволите. Я немного знаю, как устроены зоны, подлежащие охране во Франции. Там существует очень гибкая система, достаточно интересная. Само собой разумеется, существует законодательство по охране наследия, которое было создано на пике османовских реконструкций Парижа второй половины XIX века, где десятки километров улиц были снесены, а 165 километров новых улиц (по А.В. Бунину) создано в новом архитектурном качестве. Это был тот питательный гумус, который взрастил систему охраны наследия и подвел к законодательству.
Конечно, Италия и Франция – две самые крупные державы, связанные с рождением охранительного отношения к архитектуре. В 1913 году появляется очень механистический, и очень по-французски рационалистический подход к охране визуальных связей вокруг отдельного сооружения. Вокруг «памятника» (Monument Historique) описывается круг радиусом 500 метров (то есть, в диаметре километр), где вы ничего не можете строить.
Если вы сейчас представите себе план любого исторического города, то там, где памятники, повсюду появятся как конфетти кружки, внутри которых ничего нельзя построить, это очень важно.
Хотя в этом, повторяю, много механистичности. Такой вот французский рационализм, доведенный до максимализма.
Второе, в 1962-м году были приняты так называемые «зоны охраны» территорий (secteurs sauvegardés). Это тоже очень важный инструмент. Но самый потрясающий документ, к которому России следовало бы обратиться за опытом, был принят в 1983 году и связан, в том числе, с ответственностью коммун. Это совершенно уникальный, гибкий документ о «зонах охраны наследия, архитектуры, градостроительства и ландшафта» (Zone de protection patrimoniale, architectural, urbaine et paysagère – ZPPAUP). Такие зоны покрывают территории, где сосредоточены памятники, городская и природная среда высокой ценности. Должна сказать, что бизнесу, конечно, очень не нравится такой подход, потому что его трудно проломить. И поэтому, когда сравниваешь количественно, сколько существует памятников, и сколько таких зон охраны, то их оказывается достаточно мало; они проводятся с трудом. Но там, где речь идет об уникальном национальном достоянии, Франция на государственном уровне идет на создание таких зон. Мне кажется, это тот вариант, который был бы очень интересен с точки зрения понятия «достопримечательное место», которое сейчас находится на пике обсуждения в Москве.
Москомнаследие обещало к 2016 году сделать Москву достопримечательным местом, о чем писали и говорили все последние годы люди, связанные с охраной наследия, стараясь защитить историческое ядро города. Но первые реалии, знаки того, как работает у нас «достопримечательное место», очень негативные и пугающие. Мы видим странные манипуляции, мы видим появление руин. Я сижу рядом с Александром Владимировичем, и думаю, что сейчас он возьмет и скажет: «Что вы говорите?!». А я говорю про Россию и про Москву - да, в этом вопросе существуют пропуски логических звеньев и непрозрачность принятия многих решений. Мы как жители Москвы потребляем ту продукцию, которая создается в городе. Мы можем оценить, что мы теряем. И последнее, возвращаясь к социальному жилью. Здесь хочу вспомнить не только о периферии Москвы, которая ждет, когда к ней придут архитекторы, девелоперы, и это будет новое рождение кольца, окружающего исторический центр. Тогда, если здесь действительно возникнет «оправа», приличная для существования, то понятно, что исторический центр тем более необходимо «полировать», как бриллиант. Все ценности, которые там еще сейчас существуют, - это предмет для сохранения, поскольку это ценность не только культурно-историческая, но это и наш экономический ресурс, это капитализация, которая реально существует в городе. Но сейчас таких понятий в нашей градостроительной политике, по существу, нет. К примеру, в историческом центре Москвы существуют замечательные рабочие поселки, построенные в конце 1920-1930 годов. Это та самая тема «социального жилья», о котором мы сегодня говорили, но более раннего происхождения. Институт Генплана выполнил в свое время, на мой взгляд, великолепную работу – досконально изучил эти поселки, были созданы историко-архитектурные исследования. Все это очень дорогостоящие работы. Поселки, хотя и не были введены в реестр, находились под охраной закона о наследии как вновь выявленные объекты истории и культуры. То есть предполагалось, что кварталы, связанные с русским авангардом, с решением послереволюционной жилищной проблемы, должны сохраняться. Это очень интересный пласт. И потом вдруг, скоротечно, в рамках «освоения» центра Москвы, они почти все выводятся из-под охраны. Очевидно, происходит потеря ценностей, которыми мы располагаем. В это же время, если посмотреть на Берлин, обнаруживаем, что в Берлине они не только приведены в великолепное состояние - шесть рабочих поселков входят в систему памятников Всемирного наследия и охраняются на высшем уровне в мире. Те малогабаритные квартиры, которые там существуют, абсолютно соответствуют современным потребностям общества, в котором произошла сильная «атомизация». Очень много одиноких людей, малосемейных, им не нужны большие площади. Маленькие квартиры в рабочих поселках стали очень актуальными, превратилось в фешенебельное жилье.
Мне кажется, стрелка должна быть переведена на сохранение ценностей, на адаптацию к современным потребностям, а не на разрушение.
Это была одна из тем, которую сегодня затронули.
Юра (Юрий Григорян) сказал, что архитектура – это ментальная проблема. Я думаю, что это еще и большая этическая проблема. Когда меня учили архитектуре, то всегда говорили, что архитектор – это социально ответственная профессия. Притом, во всех направлениях, это как павлиний хвост. То, что произошло в Москве в историческом центре (я уж не беру весь ХХ век, возьмем последние 20 лет), порождает неудовлетворительные ощущения, мне кажется, у всех: у профессионалов, у жителей города. Лицо того города, которое мы получили, мне кажется, связано, прежде всего, с этическими проблемами. Назову очень резкое и громкое слово - произошло определенное предательство профессиональных принципов и в архитектурном цехе, и в цехе, который занимается сохранением наследия. Это несомненно так. Год назад произошла смена власти в городе. Это было представлено как «отказ в доверии» мэру для неинформированной части населения, к которой принадлежу. Многих позиций мы просто не знаем. Но «визуально» обществу представили снятие Лужкова, в том числе, и за разрушение исторической застройки Москвы. Прошла серия фильмов, нам дали понять, что власть реагирует на критику и использует ее как рычаг для принятия этого достаточно сложного решения о снятии Лужкова. Ну вот, власть изменилась, было много надежд на то, что градостроительная политика в городе изменится. Сейчас говорили: необходимо бросить все силы на периферию города! Ведь был же запрет Собянина на строительство офисных и торговых центров в пределах Третьего кольца. Казалось бы, наконец, бизнес вытесняется из центра города. Однако пафос развития Москвы не был вынесен на окраины. Исторический центр продолжают подрывать самыми разнообразными способами. В связи с этим следует сказать, что
существует этическая и социальная ответственность бизнеса, не только архитекторов.
Я маленький человек в иерархии нашего общества, но утверждаю, что бизнес – это социально ответственное явление. Во всем мире изменилась структура ценностей. Во второй половине ХХ века главной ценностью становятся деньги, их колоссальный коммерческий оборот. Сразу вспоминается Мефистофель, Фауст, это действительно так. Деньги оказались на вершине пирамиды всех ценностей. Мы должны это принять как данность. Это их уродливые проявления мы видим и в исторической среде, и в микрорайонах на периферии, которые прорастают точечной, башенной застройкой. Но при этом, что происходит с транспортом, решен ли этот вопрос в Москве? Все вены закупорены, повсюду стоят тромбы. Вот вам еще другая сторона ответственности - и так далее по всем параметрам.
Если мы говорим о Москве как об историческом городе (хотя ее и вывели из списка исторических поселений!), типовая застройка – это тоже наш след в истории, значит, это все-таки часть наследия. Во-вторых, я категорически не согласна с тем, что Москва это город, существующий только ряди памятников и наследия. «Памятники» и «наследие» – прежде всего, для людей, это социальная проблема. Это разговор о том, какими люди вырастут. Книги написаны на тему, какими люди вырастают на окраинах, и какими они вырастают в центре города.
Наследие - это колоссальный воспитательный, дидактический и образовательный инструмент.
Поэтому приведение в порядок периферии города как эстетически наполненной, архитектурно целостной, насыщенной среды, которая дает человеку выбор в жизни, показывает, «куда идти», - вот проблема! Почему я вдруг стала говорить о зонах охраны, существующих во французском законодательстве? Я могу назвать один уникальный памятник современной архитектуры – «Марсельская единица» Ле Корбюзье, который только что горел. Вот другая социальная проблема! Полностью всех выселяют на год или полтора, а сгорело только 2 квартиры. Как они будут адаптированы? Для этого дома подробно прописаны правила, как жители должны сохранять внутреннее убранство своей квартиры, коридоры-улицы. Этот дом - как целый город. Для этого места, на больших территориях вокруг, прописаны все режимы и зоны сохранения. Это как закон. Если предписано 4 этажа, то и стройте так; никто здесь небоскреб не построит, как у нас.
