16 мая 1571 г. царь московский Иван IV Васильевич вместе с наследником престола – старшим сыном Иваном и личной гвардией – опричными полками выступил из своей ставки в Александровской слободе в направлении Серпухова, назначенного точкой сбора всех русских сил, призванных отразить набег крымского хана Девлет-Гирея. Одновременно "земские" воеводы, командовавшие русскими полками, размещенными вдоль степной границы государства, как тогда говорили, "на берегу" – то есть в районе Тулы, Орла, Донкова и так далее, – получили приказ идти на соединение с опричными коллегами, что и стали исполнять без промедления. В итоге силы, мобилизованные оборонять страну с юга, оказались достаточно серьезными – вполне адекватными войску крымского хана, составлявшему по имевшимся сведениям до сорока тысяч человек и включавшему в себя, помимо собственно крымских отрядов, также и формирования Большой и Малой ногайских орд вместе с "озовскими и з белоградскими и с турскими людьми".
Можно предположить, что собственное настроение царя Ивана было в тот период не особенно радостным как по объективным, так и по субъективным причинам. К первым стоит отнести неудачи, точнее – отсутствие удач "на западном фронте". С Польшей в тот период соблюдалось перемирие, а вот со Швецией война шла вовсю весь прошлый год – однако, к концу 1570 г. Швеция помирилась с Данией и Любеком, оставив Россию без реальных союзников, а на осаждавшие Ревель силы русских и их оставшихся эфемерных сателлитов накинулась Чума. В итоге, в марте 1571 г. осадный лагерь был сожжен - и русские отступили от Ревеля, увозя толком не пригодившийся парк осадной артиллерии.
На это же время приходится, возможно, самый пик параноидальных настроений царя Ивана за все его пятидесятилетнее царствование. Измена ожидалась им постоянно со всех сторон, и никакая неудача не могла иметь иной причины, чем измена высокопоставленных слуг. Так, командующие в ревельской кампании боярин И. П. Яковлев-Захарьин и окольничий В. И. Умной-Колычев (все – царская родня) были репрессированы еще в январе месяце – в разгар осады их заковали в железо и отправили в Москву. Важно еще и то обстоятельство, что этим длительным припадком царской мании преследования довольно успешно управляли – а именно, лица, стоявшие во главе опричного Розыскного Приказа: Г. Л. (Малюта) Скуратов-Бельский и его подчиненные – В. Грязной, В. Ф. Ошанин, братья Пивовы и т.п. Имея исключительные карательные полномочия и доступ к "первому лицу", эта группировка, однако, в тот момент не располагала серьезной официальной властью ни в стране в целом, ни в опричной ее части. Можно говорить о том, что именно подогревая царский страх и подпитывая его все новыми и новыми сфабрикованными доносами, эти люди в 1570-1572 гг. и пытались обрести легитимную власть. На практике это вызвало новые волны массовых репрессий и, в частности, очередную, уже третью как минимум смену руководства опричнины.
Но вернемся на южный рубеж. Девлет-Гирей, получив информацию о приготовлениях противника к встрече, решил не доставить ему такового удовольствия, а, воспользовавшись показаниями перебежчика, пошел в обход Серпухова и, пройдя Болхов, переправился через Угру западнее Калуги. После чего, практически не встречая сопротивления, быстро двинулся к Москве. Земские полки, поняв, что их обошли, также бросились защищать столицу, к ним присоединились опричные части, оставленные в Серпухове царем – сам же Иван пустился в весьма странное бегство, послужившее впоследствии пищей для многочисленных обвинений царя в личной трусости – обвинений, на которые Иван даже вынужден был публично отвечать, оправдываясь, конечно же, тотальной изменой и утверждая, что лишь "маленько отступил". В действительности, бегство Ивана из-под Серпухова было вызвано не только известиями о прорыве татар, но и некой секретной депешей, поступившей к нему из Александровской слободы – разумеется, со сведениями об открывшейся измене, о чем же еще? Как бы то ни было, царь отправляет опричные войска на помощь земским и, едва те покинули серпуховской лагерь, вызывает к себе их командующего – князя М. Т. Черкасского, своего шурина (брата второй жены царя – Марии Темрюковны, дочери правителя Кабарды Темрюка Айдаровича). По дороге в Серпухов М. Т. Черкасский был тайно зарублен – репрессировать его публично Иван не посмел именно из-за возможных осложнений с Кабардой. Впрочем, все тайное стало явным, и уже в следующем походе 1572 г. Темрюк Айдарович со своими войсками присоединился к прежде враждебным крымцам. Мы видим, что острие ударов Малюты и его партии направлено на ближайшую родню покойных царских жен – первой (Анастасии Романовны) и второй, то есть, по тогдашним понятиям, на лиц с наиболее прочным положением при дворе!
Итак, Иван с небольшим отрядом с немыслимой стремительностью "маленько отступает" и, не заезжая в Москву, прибывает в Александровскую слободу, намереваясь, как видно, лично поучаствовать в пытках схваченных по обвинению в новом заговоре. Однако известия о подходе татар к столице лишили царя его любимого развлечения; спешно приказав казнить арестованных, он отправляется в Ярославль. В итоге бывшего смоленского воеводу С. В. Яковлева удавили вместе с его малолетним сыном, а бояр И. П. и В. П. Яковлевых-Захарьиных забили палками.
Тем временем, Девлет-Гирей подошел к Москве. Русские успели к своей столице на день раньше – Большой полк И. Д. Бельского расположился "на лугу" за Москвой-рекой, передовой полк И. М. Воротынского оборонял дорогу "против Крутицы", а князь И.Ф. Мстиславский стоял на калужском направлении. В город, то бишь – в Кремль татары пробиться не смогли, однако в ходе боя часть татарской конницы прорвалась "за Неглинною у Ваганкова", там, где находился опричный дворец царя, охраняемый опричными частями под командованием опричного боярина князя В. И. Темкина-Ростовского – бездарного военного и активного опричного душегуба, второпях назначенного на эту должность после убийства князя Черкасского. Татары подожгли местные деревянные укрепления, но тут неожиданно поднялся сильнейший ветер и пламя перекинулось на посад, а от него занялся весь город. В пожаре погибло великое множество людей – как русских, включая раненого воеводу И. Д. Бельского, так и татар. Люди задыхались от дыма, гибли в огне, тонули, пытаясь спастись в реке. Сам Девлет-Гирей изумился происшедшему и уже 26 мая, собрав богатую добычу и огромное количество полона, начал поспешный отход в степь по рязанской дороге. Передовой полк М. И. Воротынского провожал врагов до границы.
Известие о сожжении Москвы и уходе татар застало царя в Ростове. Он немедленно направился на пепелище, отдал необходимые распоряжения по очистке пепелища ("и чистили городы до Ильина дни" т.е. до 20 июля) после чего занялся главным: разбором происшедшего. Разумеется, виноват во всем был заговор – все оставшиеся в живых воеводы, возглавлявшие оборону столицы, были арестованы. Князь Темкин с сыном были зарублены опричниками – понятно, что человек, не сумевший защитить собственно опричный дворец, – изменник. А вот глава земской Боярской Думы князь И. Ф. Мстиславский, также обвиненный в предательстве, сумел сохранить жизнь – за храброго и умелого воеводу заступились его боевые товарищи, трое воевод: Д. И. Хворостинин, Н. Р. Одоевский и М. Я. Морозов подписали поручную грамоту, обязуясь выплатить 20 000 руб. (почти фантастическая по размерам сумма) в случае измены Мстиславского. Кроме того, их обязательства "перестраховали" 285 бояр и "детей боярских", а еще сам Мстиславский дал торжественную клятву верности царю в Успенском соборе, после чего за него ходатайствовал митрополит Кирилл. В итоге, князя сослали наместником в Новгород, оставив ему лишь небольшую часть владений в ярославском уезде. Под подозрением он находился потом долгие годы.
А татары больше Москву не сжигали – предоставив эту возможность непосредственно ее жителям. Каковые потом не раз и не два воспользуются таковой оказией.
