Наш спор пошел по кругу, Аркадий. Не в тупик зашел, а стал проворачиваться. Мы повторяемся, что, видимо, означает, что при любом раскладе останемся при своем. Ты по-прежнему не мыслишь поэзии кроме как в светском ее обличии, любое ее расширение или иная интерпретация вызывают у тебя смайлик. Я не ставлю смайликов потому, что улыбаюсь на протяжении всего разговора. Но улыбайся я или хмурься, есть несколько пунктов, где ты меня просто не понял. Для поддержки и некоторой утонченности беседы я вывесил в журнале «Гулливера» статью Мориса Бланшо о литературе: он там тоже касается созерцательной и активной позиции художника (а мы, по существу расходимся именно по этому вопросу).
Ты знаешь, несмотря на эту свою активность, я не планирую расталкивать и куда-то звать «современников, погрязших в мещанских заботах». Кто способен пробудиться – проснется. «Топчи их рай, Аттила,— И новью пустоты взойдут твои светила…» Соблазнительно, конечно. И на национальный проект похоже, но я, кажется по другой части. Романтизм – продукт эпохи Просвещения, пошлость, пена, неумная трепетность. Ты что, действительно считаешь «Норумбегу» романтической книжкой? Очередным наступанием на грабли? Я пытался быть здравомысленней. И обращаюсь не столько к «варварскому прошлому человечества», сколько к сегодняшнему дню. Например, написанием «Сообщения о квиритах» я обязан господину Бушу-младшему, начавшему очередную колониальную войну, а не перемещению священных камней по планете.По моему, я вполне «дитя своего времени», в нынешней цивилизации вижу множество степеней свободы, которые традиционной культуре и не снились. И когда я говорю о непробужденном сознании, отсутствии абстрактного мышления, о превращении людей в животных с помощью последовательного отлучения от Бога, я и себя имею в виду. Я нашел какие-то ориентиры, которые, надеюсь, помогут это положение изменить, но для других они, возможно, бесполезны. Советом не поможешь. Тут надо самому – рыть, искать, или, наоборот, как-нибудь по-новому улыбнуться. К концу первой части «Норумбеги» я угомонился – есть там мирные нотки, и не зря я заговорил там про Ауробиндо Гхоша. Итак, инволюция и эволюция – необратимые процессы, действующие одновременно по всем фронтам. Действие равно противодействию. Меня это устраивает чисто психологически.
Глобализация, если она ведет к созданию мирового разума, вполне даже цель. То, что она пока что на службе монополий и алчных маразматиков, не беда. Армии, аппараты подавления, незаметная, но неумолимая цензура, навязчивое оболванивание масс, либеральная жандармерия – отличный опыт, который нам надо пережить, изучить его сильные и слабые стороны для возвращения в нормальное состояние, чтобы, наконец, «оседлать тигра». Softpower. Христианство распространилось по ойкумене благодаря знаменитым имперским дорогам Рима. Нам что, привыкать? Совок пережили – «демократию» тоже переживем. Короче, не надо бороться с мощью империй, надо, как и положено варварам, использовать оружие бледнолицых в своих целях. То есть томагавки зарыты. Благожелательно все. Внимательно. Накопительно.
Итак, обывателя трогать не надо. Зачем, если вся продвинутая цивилизация обывательская? Раньше - отдельные персоны и семьи, а теперь все, на уровне государств. «Седло большое, ковер и телевизор» тоже пригодятся. Проблема в воинствующем обывателе, культе посредственности, в отучении общества отличать свет от гнилостного мерцания. И если во мне возникает воинственный отклик, то в ответ на эту агрессию. Великому нет места? Пора героев прошла? А на хрена тогда жизнь? В книге я говорю про немецкую философию, про ее жалкую участь после 45 года. По слухам, немцы теперь получают философское образование в Англии и Америке, что дает преимущества в продвижении по карьерной лестнице. Немцы Канта, Гегеля, Ницше и Хайдеггера изучают философию ковбоев? Европа закатилась, и подтверждением тому стало, что о Шопенгауэре и названии его книжки почти никто не слышал. Следующий ход ясен. Защитим сильных от слабых. Талантливых от бездарных. Самые живучие – крысы, но это не значит, что они лучше всех. Значит, нужны интерпретационные механизмы, внятная шкала ценностей. Ты не против?
Наиболее уважаемый мной представитель нынешней официальной культуры, Дмитрий Быков (даже он), говорит, что в обществе должны быть ценности, за которые стоит умирать. Думает человек, совестится. Или просто понимает, с кем говорит. Идеализм из народа-богоносца, к счастью, еще не выветрился. В передаче про древний город Аркаим, наоборот, возмущается. Что вы смотрите назад, надо смотреть вперед. Хватит сказок. Прогрессист, что ли? Типа наша научная действительность – не сказка. А что – и вперед, и назад смотреть нельзя? Не одновременно – по очереди. Голова-то вертится. Изящным движением оглянемся (в столп соляной не превратившись), подумаем, дальше пойдем… Впрочем, спорил Быков с не очень вменяемыми людьми. Не знаю, как бы я себя повел в такой ситуации. «Шаг вперед, и два назад…» Вальс?
О «подростковом» периоде человечества вот что спрошу. «Каббалу» и «Веданту» создали подростки, да? Кто в этом случае Карл Поппер, идеолог открытого общества, автор идеи «вооруженной борьбы за выживание наиболее достойной теории»… В Ливии сейчас это происходит? А ведь дальше этой чуши либеральная философия не двинулась (интриги Фукуямы и Хантингтона не в счет). Кто подросток? Общество спектакля одурачивает больше, чем общество ритуала. Но нельзя дурить людей бесконечно. Не дураки вроде, книжки читаем.
Ты говоришь о догматизме мифологического сознания, но я Павича имел в виду, а не Папу Римского. Не исключаю, что ты больший фундаменталист со своими атомами и молекулами, чем, к примеру, «архаический» Лао Цзы. Фундаменталист тот, кто не сомневается. Я должен знать фундамент, на который рано или поздно придется упасть. Вот и читаю-изучаю, что и как. Не более того. И мне это нужно для свободы, к которой, надо полагать, каждый из нас стремится. Если нас что-то и освобождает, то знание – а оно может быть не только интеллектуальным. Когда я говорил про осмысленность, сознательность каждого слова и жеста, то речь шла про избавление от автоматизма (это и есть определение свободы, а вовсе не про тугодумие планирования.
Часто приводят в пример Будду, который машинально прогнал муху со своего лба, но потом через несколько минут повторил жест, но уже сознательно. Сфокусировался на движении руки, собрал в эту руку весь свой ум, полный симпатиями к мухе. Так вот, если деавтоматизировать все процессы (что невероятно трудно, особенно стихотворцу), то свет на тебя снизойдет, поймешь «и дольней лозы прозябанье, и горних ангелов полет». То есть можно сознательно говорить, петь, ходить, сознательно лежать, смотреть, сознательно отдаваться бессознательному. Сознательно осознавать неосознаваемость неосознанного. Главное – уйти от привычки. Чудная поэтическая практика. «Контролируемое безумие», как сказал другой чуткий человек.
Если ты, Аркадий, материалист, почему не занят производством материальных ценностей? Материалист должен жить в материальном мире. Стихи для тебя что? Тексты? Ты получаешь наслаждение от текста? Тебе не нравится слово, приравненное к делу? Мне нравится, хотя это сложнее, тоньше. Я не хочу приравнять перо штыку – грубовато получается. Дела поначалу незаметны, медленно дают всходы – но не рассчитывать на эти всходы, не подготавливать их как-то неразумно. Тем более, фарисеи и книжники продолжают уводить народ в филологический гедонизм, хотя я и люблю повторять, что в поэзии заблудших душ не бывает. Поэзия – праздник непослушания, дерзость, которая ни в какие рамки не лезет. Остальное – не поймешь зачем. Рукоделие, рукоблудие, рукоприкладство. Атеизм - вполне героическая религиозность, только скучная, безысходная, бессмысленная, идущая вразрез с опытом человечества. Книги, лишенные Господа, – почти всегда колючая проволока, дыры, зияющие свищи. То, что поэзия и жизнь для меня на какое-то время объединились, – частный случай, я рецептов не предлагаю. И в «Норумбеге» рассказываю о себе – как я до этого дожил. Почти исповедь.
Ты думаешь, символизм - это когда квадрат означает землю, а круг - небо? Это так, но для поэзии вряд ли необходимо. Для философии полезно. Индусы очень наглядно рисуют картину мира с помощью мандалы или свастики. Я ведь не о символизме как течении в поэзии. Акмеизм оказался более живучим в силу вещественности, конкретности – самое странное, что и символизма у Мандельштама больше, чем у Бальмонта – просто никому не приходит в голову, что его образы нужно как-то интерпретировать. Аллегории, эзопов язык – признаки вырождения. Мифологическое сознание подвижно, интуитивно, изобретательно - оно объединяет тебя со всем остальным миром. Ты потерял пуговицу от плаща, утром это обнаружил. Ты догадываешься, что этот знак означает: тебе надо позвонить матери, справиться о здоровье. Потом выходишь во двор – и подбираешь пуговицу. С уверенностью, что все это каким-то странным образом связано. Я утрирую, но примерно так. Я не суеверен совсем… Серьезно. Или: соседи, родители, подружка с верхнего этажа жалуются, что в подъезде, в ворохе макулатуры завелась крыса. Давно жалуются, достали. Тогда ты берешь клюшку, спрашиваешь - где она? Смеются, издеваются в ответ. Ты решаешь ее убить и поднимаешься к горе макулатуры. Крыса сидит, ждет тебя. Дуэль. Потом две минуты хоккея - и она летит в лестничный пролет. Все, нет ее. Никто не верит, улыбаются, как ты, рисуют смайлики. Я не знаю, как объяснить, но я был уверен, что она меня ждет… Примеры несерьезные… по мелочам… Про остальное – лучше помалкивать.
Такие вещи со мной – всю жизнь, я привык. Лет пятнадцать назад на вопрос, есть ли для меня хоть что-нибудь святое, ответил - черепаха. Вспомнил, что влюбился в детстве в морскую тортиллу в аквариуме Севастополя. Ну и началось. Они попадались повсюду, даже в местах, где не должны вроде водиться. Живые, или их панцири. Коллекцию собрал. Загадочно, обыденной логике не подвластно. Тотемное животное. Хранительница. В прошлом году в озере, которое, вроде знаю вдоль и поперек, на день рождения к берегу подходят две гигантские особи и зацепляются ногами за мои крючки. По размеру – нечто галапагосское. Snapping turtles. Старожилы удивляются – никогда здесь таких монстров не видели… Они на именины приплыли, не сомневаюсь – и от того, что многие забыли поздравить, не расстраивался.
Символизм – тоже практическая вещь. Это важно для картины мира, что первенец из мертвых распят на месте захоронения первого человека, что родился он в день зимнего солнцестояния, что царству на небе соответствует царство под землей… Это не совсем схемы и абстракции. Это устройство вселенной. Арийская Шамбала и левантийский Небесный Иерусалим. Миф устроен по своим законам, надо почувствовать их невозможную логику – и жить становится легче. И писать тоже. Хотя проблемы-то в основном с жизнью, а не с письмом.
К инициациям можно относиться как к фольклору. Но относиться к себе, к своей жизни как к фольклору не стоит. Духовное становление ступенчато, дискретно. Это медицинский факт. Свидетельств множество. Не веришь – проверь. Полезно и для жизни, и для поэзии. Я не знаю, как это устроено, но это так. Чтение книг, перетаскивание камней или курение трубки не помогают. Хаксли или там Тимоти Лири надеялись, что разного рода «дым» поможет создать людям новую религию. Психоделики позволяют уйти в невидимые миры, знание символики дает возможность в них ориентироваться. Мой опыт в этих делах минимален. Почему Кастанеда так популярен? Да потому что приносит весть, намек на путь. Я нащупал что-то и без измененных состояний сознания, и меня это пока устраивает. Впрочем, все мы опьянены чем-то и кочуем из одного опьянения в другое. Без наркотиков. Говорят, от этого можно уйти, не знаю, полезно ли это поэзии.
Царствию Божию несть конца. Оно здесь, сейчас. И потом тоже. Рай, Эдем, Самадхи – под боком. Раскольники правы, убирая из веры надежды и упования. Жизнеутверждающая позиция. А о Золотом веке я ведь - так, как о доминантном символе сознания. Мол, раньше все было хорошо, сейчас все плохо, потом опять все будет хорошо. Так устроена психика. Как йоги, улыбаться еще не научился, но вот улыбку, которая возникла во мне когда-то в Гималаях при воспоминании, например, об Амстердаме, до сих пор помню. Без презрения, Боже упаси. Недоуменно скорее. И по отношению к себе, и к Амстердаму.
Закончу загадочно. Вот как ты думаешь, где брал золото Соломон? Поблизости месторождений золота нет. А ему в казну ежегодно поступало 600-700 таланов (20-30 тыс. тонн) золота. Он что, в Южную Африку водил караваны? Нет, не водил. Флота у них не было, факт. Значит, он его делал. Он же чародей. «И обложил Соломон храм изнутри чистым золотом и протянул золотые цепи пред давиром, обложил его золотом... И пол в храме обложил золотом во внутренней и передней частях. На двух половинах дверей из масличного дерева он сделал резных херувимов и пальмы и распускающиеся цветы, обложил золотом и херувимов и пальмы». Хирам и Фарсис – несуществующие города. Есть шанс, что копи находились в Саудовской Аравии, но потом были поглощены пустыней. Или «Завет» преувеличивает его богатство? А ведь эти сокровища и есть главный золотой запас истории – и Крестовые походы, и тамплиеры, и протестантская Реформация, и американская религиозная толерантность якобы завязаны на эти деньги. Если они вообще существовали. Я опять о важности книг. Если Илиада – выдумка Гомера, но по-прежнему остается основой абсолютной европейской цивилизации, то надо написать новую Илиаду. Ту, которая больше соответствует нынешнему порядку вещей. «Веселый дух противоречья, выпрастываеясь из отточья, прохладой форточку питая…». «С иврита на арбат…» В общем, задачей поэзии может стать написание новой Илиады, а не только «Заратустры» и «Цитадели», с упоминания о которых я начинал этот разговор.