Как прав был Лем, когда предположил в своем «Солярисе», что там, во внеземном пространстве, человек столкнется с самым страшным и неизведанным, что есть во Вселенной, – со своим отражением. Космос, который открывается реальным космонавтам, - тоже отражение, но, к счастью, не такое уж и страшное. Мы и впрямь можем гордиться теми, кто представляет нашу цивилизацию за ее пределами. Другой вопрос, можем ли мы гордиться цивилизацией?
Космос не вне Земли. Он у нас в головах. И в этом смысле за пятьдесят лет многое что изменилось. Космос идет на любую «провокацию». Он податлив идеологическому сужению смыслов. Он легко возвышается до индивидуального пафоса, еще легче – разменивается на массовость. Он говорит на одном языке с физиками и лириками, романтиками и прагматиками. Он может быть любым. Но, боюсь, мы до сих пор не знаем, какой нам нужен.
Бог с ним, с ТВ – на то оно и массовое, – но что говорят сами завоеватели космических пространств? Если собрать наиболее известные дневники и записи отечественных космонавтов, начиная с первопроходца и заканчивая бортинженером нынешнего МКС, в одну книгу, то получится странная штука. Листая ее страницы, вдруг понимаешь, что она, конечно, про космос, но не про тот, который ожидаешь там найти. Это настоящая книга времен, пожалуй, так чисто ни одним писателем еще не написанная.
Наш терминатор
В противоположность знаменитому высказыванию Синявского о его стилистических разногласиях с властью, можно сказать, что записи отечественных космонавтов – чуть ли не стилистические выразители, но, разумеется, не власти – эпохи.
Первому космонавту оптимизма было не занимать. Он сам был одновременно и экспериментом, и инструментом и результатом. Его космос был сформулирован эпохой задолго до самого полета. Быть может, программа была заложена в тот момент, когда космонавт номер один поступил в ремесленное училище. Или раньше, когда декламировал на школьном уроке стихотворение о Ленине.
Галина Гагарина, младшая дочь космонавта номер один, доцент экономического университета им. Плеханова, призывает серьезными и правдивыми считать именно те книги о Гагарине, которые были написаны им самим, как например, «Дорога в космос». Действительно, правдивости в записях первого космонавта достаточно. Только правда эта специфическая – как иная простота. Автор прозрачен и чист, как родник, и играет всеми красками, отраженного в нем пейзажа:
« — Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! — сказал я. — Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением...».
Далее идет блестящий период, который хоть и передает необыкновенную эмоциональную полноту картины, все-таки заставляет современного читателя сильно сомневаться в серьезности и правдивости автора.
«Я сделал паузу, собираясь с мыслями. И вся прожитая жизнь пронеслась перед глазами. Я увидел себя босоногим мальчонкой, помогающим пастухам пасти колхозное стадо... Школьником, впервые написавшим слово — Ленин... Ремесленником, сделавшим свою первую опоку... Студентом, работающим над дипломом... Летчиком, охраняющим государственную границу...».
Страница за страницей – сплошь идеологический фольклор, который вызывает такую же усмешку, с какой мы сегодня читаем в интервью с очередной звездой о ее естественным образом выкормленных формах, университетском образовании или несчастном детстве. Вот, к примеру, пассаж и об отце героя, которому по закону жанра полагается быть как валенок - простым и доморощенным:
«В тот день он (отец) отправился поплотничать за двенадцать километров от Гжатска, в село, где строилась колхозная чайная. На перевозе через речку знакомый старик лодочник спросил его:
— В каком звании сынок-то твой ходит?
— В старших лейтенантах, – ответил ему отец.
— По радио передавали, будто какой-то майор Гагарин вроде бы на луну полетел, – не унимался старик.
— Ну, моему до майора еще ой как далеко, – сказал отец.
— Может, сродник какой? — еще раз спросил перевозчик.
— Да мало ли Гагариных на свете, – заключил отец.
На том разговор и окончился. Старики перебрались через речку, выпили чекушку за того, кто летает, закусили таранкой, и отец, взвалив на плечи плотничий инструмент, пошел своей дорогой, позабыв о космонавте».
«… своей дорогой, позабыв о космонавте», – читая эти строки, заставляешь себя верить: мальчик был, космос видел. Неудивительно, что в народе до сих пор живет оппозиционный миф, поддерживаемый желтыми СМИ - как российскими, так и западными, - о чудовищной фальсификации полета Гагарина. Во всяком случае, не будь полета на самом деле, все остальное, включая воспоминания главного героя, было бы точно таким же, в том же стиле. Как, к слову сказать, и празднества в его честь спустя 50 лет.
Гагарин был идеальным героем эпохи. Слишком идеальным. Возможно, Королев с Каманином переборщили, выбирая Первого космонавта – кто знает, может быть, более подверженный страстям Герман Титов был бы менее мифичен. Понадобятся десятилетия, чтобы очеловечить героев космоса, а вместе с ними и сам космос.
По-человечески
Впервые космос заговорил на человеческом языке благодаря дважды Герою СССР летчику-космонавту СССР Валентину Лебедеву. В 1982 году во время полета на космическом комплексе «Союз-Т-5 – «Салют -7» – «Прогресс» космонавт начал вести дневник, который затем публиковался отдельными главами в газете «Правда» и журнале «Наука и жизнь». Известный «космический» журналист Владимир Губарев, который приложил много усилий, чтобы дневники космонавта были вскоре опубликованы, писал, что Лебедев очеловечил космос.
Действительно, в записях Лебедева впервые много бытовых подробностей, описанных просто по-домашнему; неизменный в космосе туалетный юмор, неизменные поиски нужных вещей, в самый нужный момент уплывающих из-под рук. Становится совершенно ясно, чем занят день космонавта на станции, из чего складывается его работа. Ясно и то, что дни его – рутина, лишенная какой-либо романтики. Узнаваемо и близко раздражение на косность (читай – совковость) руководства, для которого всегда сложно отказаться от устаревшей директивы:
«Казалось бы, чего проще Земле – сними часть работы или перенеси эксперимент какой-нибудь на другой день: не ставь экипаж в положение, когда он должен или в спешке работать, или просить об уменьшении нагрузки. Ведь Центр управления имеет законодательное право и власть изменять программу, но им проще все возложить на экипаж».
И все же Лебедев еще герой не нашего времени. Правдивость и искренность – нет, в них ни тени сомнения – но за них становится неудобно. Так и хочется сказать: ну, зачем это вы, Валентин Витальевич… не нужно так вот… запахнитесь, простудитесь.
Записи Валентина Лебедева – это записи человека, для которого работать над собой - безусловная внутренняя потребность. Собственно, и дневник для него – инструмент для самосовершенствования. Инструмент этот почти хирургический – с такой точностью и беспощадностью его обладатель нащупывает и вскрывает микроскопические душевные язвочки. «Становится страшно не от высоты, куда поднялся, – пишет он 11 мая 1982 года, – не от опасностей, которые возможны в нашей профессии, не от трудностей длительного полета и большой работы, а страшно за самого себя – способен ли жить с товарищем так долго и работать, не сорвешься ли». Послезавтра старт. Каждый собственный взгляд, шаг, вздох, каждая мысль подвергаются им внутреннему рассмотрению. Такое отношение к делу, жизни, делу жизни предназначены не только для дневника – это единственно возможное состояние этого человека. И это очень смелая позиция. Он живет так, точно каждую минуту на него одновременно смотрят все люди на планете. Нужно быть очень сильным человеком, чтобы выдерживать такой гнет взятой на себя ответственности и – да – не сорваться.
«Толя (напарник Лебедева), Женя (Е. Кобзев, врач) и я поговорили по-мужски, и мы с Толей дали клятву в любых ситуациях проявлять трезвость, стремление поддерживать добрые отношения». Клятва, данная напарнику, клятва себе перед полетом быть разумным и волевым человеком. Трудно представить человека, который был бы столь же искренен в жизни и на бумаге. Точно перед читателем не документальные записи, а советская проза для детей и юношества а ля Елена Ильина с ее героями, вечно воспитывающие характер, бегущие от самих себя, готовые к самопожертвованию. Во имя чего и зачем – сегодня не разобрать.
Хотя нет, зачем – как раз есть, только звучит в современном контексте не слишком убедительно:
«Смотрим сегодня в иллюминатор с Толей и говорим: «Ради вот всего этого можно сколько угодно лет готовиться на Земле, ничего не жаль, чтобы увидеть и ощутить так нашу Землю».
Валентин Лебедев не просто очеловечил внеземное пространство. Он вдохнул жизнь в идеальный образ человека. Его космос, пожалуй, - самый недосягаемый.
Космос перемен
Как будто заметно убавилось работы на станции у космонавтов 90-х. Работы, возможно, и не стало меньше – изменилось отношение. Лебедев с напарником выбивались из сил, а экспедиция Юрия Усачева находит время погонять водяной пузырь в импровизированные ворота, пококетничать с астронавткой Шеннон, пофилософствовать... Во всяком случае, груз ответственности заметно сбавил в весе. Космос Юрия Усачева – вне сомнения, космос перемен. Земной и очень узнаваемый.
Перемены разительны.
Отношения с астронавтами строятся в рамках культурного мифа «они тупые», который пока не распознается как миф. Интеллигент Юрий Усачев, конечно, не говорит «тупые», астронавтку Шеннон он называет «как и большинство американцев, излишне детерминированной». Мало у нее, видите ли, «творческого отношения к делу». Мы еще гордимся своей солдатской смекалкой и уже стесняемся своей бедности:
«Наши официальные "подарки" были настолько убоги (вымпелы, значки), что от стыда хотелось залезть под стол. Американцы подарили нам книгу "Аполлон 13", подписанную командиром этой экспедиции Джимом Ловеллом, ешё какие-то книжки для наших детей».
Космонавт 90-х – это человек, который вдруг осознал: он никому ничего не должен. И ему – никто. Его космос – крайне личный, который нужен только ему одному. Он ни разу не скажет про долг и дело. Он скажет, что он счастливый человек, но даже это признание написано сквозь юмор - так, что и не поймешь: не наоборот ли понимать:
«Я счастливый человек! Многие люди сами придумывают себе трудности и испытывают удовольствие от их преодоления, а в нашей работе и придумывать ничего не надо».
На Земле «всеобщий хаос»:
«Доча рассказала, что в павильоне "Кролиководство" теперь не кролики, а шубы».
Пожалуй, в одной строке лучше не выразить суть времени – вот он, творческий подход к делу. Перемены во всем – и на них не всегда хватает юмора. Космонавты отрабатывают контракт с «Пепси». Штампуют символику на бейсболки и футболки, собирают и «готовят к выходу» макет банки газировки; снимают об этом материал для рекламного ролика, заодно выполняют задание по науке. На Пасху русский экипаж христосуется и ест творог с изюмом и орехами. На связь выходит отец Питирим – ну да что еще остается, когда все кролики то ли съедены, то ли на шубы пошли.
Миру мир
Появление космических туристов и Интернет окончательно избавили космос от героики. Сразу два гола в эти ворота забила американка иранского происхождения Ануше Ансари – космическая туристка и блогер.
Она первой стала вести сетевой космический дневник во время пребывания на МКС в сентябре 2006 года. Письма на Землю самого «обычного человека», вернее, самой обычной миллиардерши – записи в стиле «Секс в большом городе». Они, конечно, о: мире во всем мире, женском обжорстве на нервной почве, сильных мужчинах и слабой женщине; эмоционально, трогательно и – ах, да! – все это происходит в космосе:
«Майкл (астронавт Майкл Лопес-Алегриа) отстегнул свою перчатку, и она начала летать по кабине. Я никак не могла перестать хихикать… Наконец-то у меня получилось взглянуть в окно, и я в первый раз увидела Землю… Слезы так и брызнули у меня из глаз. Я не могла перевести дыхание… (…) Как я хочу, чтобы все могли ощутить такое же чувство в своих сердцах, особенно те, кто распоряжается странами и правительствами. Может быть, это переживание позволило бы им взглянуть на вещи по-новому и принесло бы миру мир».
Аминь!
Попсово, еще попсовее!
Записи первого российского космонавта-блогера Максима Сураева, который с сентября 2009 по март 2010 был членом основной экспедиции МКС, имеют хороший отечественный привкус. Максим – свой парень из гаража:
«Перестыковка мне понравилась! Это просто супер! Супер – потому что живая работа, мужицкая, как и выход. А поскольку я летчик, пилот, для меня еще было очень приятно управлять кораблем».
Вот и космический турист Ги Лалиберте у него «все-таки нормальный мужик оказался!» И российский космонавт Роман Романенко, теперь Герой РФ, просто – «Ромка».
С Максимом легко и весело. Он, как выразилась в комментариях одна особа, «смешной и прикольный» – таков и его космос. Блог космонавта читали те, кто едва ли когда-нибудь добрался бы до дневников, например, Лебедева и Усачева. И не потому, что последние книжками напечатаны, а потому, что первый – современнее.
Современность опять же – в интонациях. Даже быт в космосе Сураева выглядит обновленным. Вот хотя бы мороженое… Начал мечтать Лебедев, а ел, спустя 28 лет, Сураев – настоящее, холодное. (Это астронавты получили спецпаек от НАСА, российский ЦУП, как во времена Королева, не в меру строг).
Рефлексии относительно воспитания характера, как и грустная самоирония, ему не свойственны. Когда умная девочка Настя из Новосибирска спрашивает его (в целях подготовки школьного реферата) о «проверке космосом», космонавт просто отвечает, мол, в космосе, Настя, нужно проявлять лучшие стороны человеческой натуры. Лучше не скажешь.
Максим играет, резвится, рисует комиксы, задает загадки. То сфотографирует определенную местность на Земле и спросит, где такое находится, то возьмет старый насос системы обеспечения теплового режима, нацепит очки и напишет, что это новейшая разработка оборонной промышленности, направленная на прослушивание американского сегмента, – шутит так. Даже пшеницу он вырастил контрабандой. Посадил семена, оставшиеся после какой-то из прошлых экспедиций, - они и взошли. ЦУП приказал их срезать, Максим не послушался и вырастил к концу своего срока на МКС отменные колосья.
Кажется, все у него просто: и выход в открытый космос, по которому читатели в шутку предложили снять блокбастер (даже написали и выложили в Интернет сценарий этого блокбастера); и встреча, к счастью, не состоявшаяся, с космическим мусором.
У него, разумеется, нет ни словечка о великом труде, подвиге, предназначении человека, высоком долге. И вообще, к чему высокие слова? Максим Сураев - человек хороший, честный. И своевременный. Таким людям претит патетика – для этого нужны высокие смыслы. В космосе Сураева уже нет высоких смыслов. Такая вот работа – у космонавтов одна, у полярников – другая, у газпромовского менеджера тоже… работа.
Жаль, это не поняли те комментаторы, которые упрекали Максима в поверхностном отношении к заданию и попсовости. Кстати, задания вести блог, как признается сам Максим, ему никто не давал – это была его личная инициатива. Максим так и написал:
«Тем, кто ищет серьезности, лучше мой дневник просто не читать. Четкую и строгую информацию можно найти в пресс-релизах на том же сайте Роскосмоса, где публикуется мой блог».
Но большая часть аудитории, конечно, горой стояла за своего в доску парня:
«Пилотируемые программы меня почти не интересуют – слишком много пропаганды и стереотипов, но ты и твой блог - исключение..., как до этого Роскосмос додумался, просто удивительно».
Вообще, возможность комментария, как группа быстрого реагирования, сыграла не последнюю роль в формировании космоса по-сураевски. Наверное, космонавт и сам не предполагал, что, например, этот его пост вызовет многостраничную бурю дискуссии:
«А у меня в каюте хранится крест-мощевик. Мне его батюшка дал на Байконуре, перед отлетом. Отец Иов рассказал, что в мощевике хранится частичка креста, на котором был распят Иисус».
Комменты закипели от негодования и, как змея, которая кусает свой собственный хвост, замкнулись на себе, позабыв про космос и космонавта. Правда, и среди них нашлись «предприимчивые» люди и поинтересовались,
«на каких условиях на МКС можно прислать чудодейственные святые мощи разных Буддийских мастеров прошлого. Конечно, они будут герметичны в маленькой коробочке грамм 100. Буддисты Калмыкии, Бурятии и Тувы были бы очень рады, чтобы вокруг земли вращались объекты их поклонения». А почему, собственно, нет – каждый имеет право на свой космос.
Только один раз Максим изменяет себе – когда отвечает на вопросы Бориса Грызлова. В ответах на эти вопросы космонавт становится неузнаваем; такое ощущение, что писал он их стоя, с осознанием крайней важности процесса. Но, с другой стороны, непонятно и другое: с чего это вдруг председатель Госдумы решил использовать такой неофициальный ресурс, как блог, для официальной бессмыслицы. Тем более что его вопросы мало чем отличались от вопросов умной девочки Насти и ее учительниц – Сураев много раз писал на эти темы в своем блоге. Наверное, это был диалог двух пресс-служб, как особый брачный танец у некоторых видов животных.
Увы, и это тоже приметы времени.
К космосу Максима Сураева трудно пока что-либо добавить. Следующие космонавты, которые вызвались нести Интернет-вахту, ничего своего привносить не стали.
Так, Федор Юрчихин посвятил свои записи детям, ответам на их вопросы и рассматриванию их рисунков. Вообще, с космосом давно так – детский язык ему привычнее всего.
Сейчас блог с МКС ведет Дмитрий Кондратьев. Однако сам Дмитрий пишет и снимает мало. Его стиль – отвечать на вопросы журналистов и пресс-служб. Посты на сайте Роскосмоса появляются регулярно. В них – описание рабочих дней как они есть: от и до. Четко, лаконично, официально. Ничего личного.
Ну, а безличного космоса все равно, что и нет. Пусто и темно.