В маленьком северном городе, в котором я выросла, была (и сохраняется до сих пор) кипучая литературная жизнь. Несмотря на то, что во всем городе насчитывалось в лучшие годы тысяч под 40 жителей, у нас были свои Признанные Поэты. Их и их учеников печатала наша местная газета. До сих пор помню трогательное автопредисловие к стихам дамы средних лет, жившей в соседней военной точке, – людей там было еще меньше, чем в нашем городе, поэтому военная точка была провинцией по отношению уже к нашему городу: «Однажды к нам приехал [из города!] поэт Кудинов и научил меня писать стихи. И с тех пор я пишу».
Кроме поэта Кудинова, был свой классик, чьей фамилией (то ли Смирнов, то ли Сидоров) собирались назвать улицу – да вот беда, началась перестройка, и строительство любых улиц замерло навсегда. Было целое литературное объединение – что-то вроде «Северные жемчуга» или «Жемчужные севера», - собиравшееся при местной библиотеке и состоявшее из тетушек средних и преклонных лет. Был не так давно даже издан справочник писателей и поэтов нашего города (и поэт Кудинов занимал в нем почетную 23 страницу – с рассказом о том, как он нашел корни славянской азбуки: он «открыл», что буквы азбуки имели названия, которые – о чудо! – складывались в текст: аз буки веди – я ведаю буквы!).
В последние годы завелся даже свой Настоящий Писатель Рыжов – к 30 годам он автор 17 книг (хотя большую часть составляют сборники стихов, отпечатанные на принтере и скрепленные степлером). Известность он завоевал, написав 2 книги фэнтези и 3 книги детективов. Их даже издало питерское издательство, снабдив обложку грудастыми полуголыми девицами - с пистолетами или мечами (в зависимости от жанра). Если теперь в городе когда-нибудь опять начнут строить дома, можно не сомневаться, что улицу назовут именем уже этого писателя.
Литературная жизнь всегда кипела и в нашей местной столице – Мурманске. Там был свой союз писателей, возглавляемый писателем Масловым (когда он умер, его фамилией действительно назвали улицу). Были поэты, чьи стихи мы проходили в школе и обязаны были знать, потому что это – наш «региональный компонент». Фамилии эти никому ничего не скажут, да и их носители пока здравствуют, но на свою улицу каждый из них наверняка уже претендует – если не в Мурманске, то хотя бы в родном военном городке (если вдруг там когда-нибудь опять начнут что-то строить).
Союз писателей города Мурманска был в годы моей юности славянофилен и активен, регулярно собирал «молодые таланты» на учебу, давал им грамоты и медали и, если были деньги, издавал книги – тоненькие, отпечатанные на принтере и скрепленные степлером. Он организовывал «славянские ходы» (автобусные поездки от Мурманска до Сербии и назад), вел конкурс «Храмы России» и выступал за духовное и физическое единение всех славян на почве православия. Ехидные школьники на одном из бесконечных собраний, посвященных очередному славянскому величию, сочинили стишок:
Мы на горе всем буржуям
Ход славянский наш раздуем.
Ход славянский до утра!
Просыпайся, детвора!
В те годы не было заразы интернета, поэтому путь «молодого таланта» в литературу лежал только через славянофильство, православие и кондовый соцреализм: союз писателей плодил себе подобное, привозил на встречи со школьниками себе подобное и объяснял, что Литература (произносится с придыханием) – это вот Оно. И, соответственно, Они (тоже с придыханием). Помню, как на одном из таких собраний взрослые дядьки уничтожали мальчишку, вздумавшего писать «не так» - с налетом мистицизма, под модную тогда книгу Пелевина «Чапаев и Пустота», занесенную в далекий северный город из развращенных столиц. Разной бородатости и пузатости дяденьки были немилосердны, и «антихудожественный бред» было самой мягкой оценкой несчастного десятиклассника.
А затем в качестве образца Стиля и Литературы один из мэтров зачитывал свой рассказ, про буфетчицу со своего корабля – какая она Женщина. Начало помню: капитан корабля рассказывал, что всегда берет в плаванье самую страшную буфетчицу. И вот когда все на корабле начнут ее вожделеть – значит, пора возвращаться в порт. Вот эта-то страшная буфетчица и оказывалась Настоящей Женщиной. И суровые взрослые писатели кивали головами и говорили «Дааа, вот это – Настоящая Литература!»
Помню чудесные образцово-показательные стихи, которые зачитывал нам, школьникам, заместитель и преемник Маслова – поэт Тимофеев:
Там мальчики музыку крутят
И на землю смачно плюют!
Там девочки матерно шутят
И пиво из банок сосут!
Стихи обличали разложившееся молодое поколение, тусовавшееся в сквере на площади Пяти Углов. Контрастом к матерным девочкам-мальчикам описывалась буйная северная сирень, которая пиво не сосет, не матерится и вянет от звуков тяжелого рока.
Сейчас все они, когда-то писавшие о том, какие буфетчицы все-таки женщины, дружно вошли в ряды православных писателей, публикуются на православных сайтах и пишут духовные стихи – теми же словами и теми же размерами. Те же строки про матерно-сосущих мальчиков и девочек вполне сойдут и за обличение бездуховности молодого поколения, красящего космы в сатанинский черный цвет, правда?
Поэтика литературного чиновничества вечна, потому что она универсальна.
«Региональный компонент литературы» всегда был тесно связан со школьным образованием, он и живет в основном за его счет. Открытые уроки, вечера стихов, встречи с читателями, беседы с юными талантами, мастер-классы пенсионеркам, чаепития в библиотеках. Библиотека – центр культурной жизни маленького провинциального города. И если нельзя устроить встречу с Пелевиным или Дмитрием Быковым, то тем ценнее наличие собственного писателя. Писатель Рыжов, например, всегда с удовольствием приходит на такие творческие вечера, рассказывает о своем творчестве, пьет чай и потом пишет под псевдонимом статью о себе самом в местную газету. И всем хорошо, и культурная жизнь в городе процветает. В 80-е годы все были соцреалистами; в 90-е годы они превратились в «славянофилов»; сейчас требуется православие – поэтика «регионального компонента» позволяет легко менять тему, сохраняя стиль.
Большей части моих сверстников было всё равно, что в очередной раз мусолить на уроке – Лермонтова, Кольцова или Колычева. Пассажи учительниц «Образы родной земли в творчестве этого поэта проникнуты любовью и пониманием» все аккуратно записывали в тетради, чтобы на следующем уроке бодро продекламировать ответ на вопрос «В чем своеобразие лирики этого поэта?» Я не думаю, что что-то изменилось: с точки зрения обывателя вся ценность региональной поэзии в том, что она – своя; и можно больше ничего не говорить о ее художественных достоинствах.
Единицы школьников, читавшие дома привезенные из Питера или Москвы сборники стихов современных авторов, тосковали или сочиняли пародии на это. Когда на очередном уроке литературы в рамках «регионального компонента» приходилось анализировать очередное «оно» очередного местного поэта, я думала с тоской: «Ну почему же, почему наш прекрасный регион не произвел на свет ни одного хоть сколько-нибудь приличного автора!» Как мы с друзьями завидовали «усадебным» регионам, где жили и творили Тургенев, Толстой, Тютчев...
Полноте, да так ли все они плохи, эти региональные писатели? Неужели среди них нет подлинных жемчужин?.. Неужели всё, на что они годны, – заполнять часы в программе, отведенные на современную литературу родного края, да добывать на школьных конференциях грамоты правильно ориентированным учащимся (ну вот не могу поверить, что кто-то с хорошим вкусом в здравом уме и твердой памяти выберет для анализа поэта Кудинова вместо Гумилева или Бродского – а вот выбирают, и даже получают первые места)?
Только переехав в Москву, я узнала, что в соседнем городке родился и вырос один из современных классиков – Венедикт Ерофеев. Но увы: об этом в 90-е годы не знали даже школьники из этого городка (сейчас, говорят, в местной библиотеке все-таки сделали о нем выставку, гордо именуемую «музеем»). Любого мало-мальски яркого, независимого, оригинального автора провинциальная культура выталкивает из себя; хорошо хоть иногда – в «большую литературу».
Вернуться можно уже только общепризнанным классиком, да и то не всегда. Не знаю, входит ли сейчас Венедикт Ерофеев в наш «региональный компонент», но мне кажется, что нет. Слишком уж он непривычен, оригинален, не похож на рассказы о настоящих женщинах и духовные стихи о родной северной природе.