Проза ведь обычно не
дотягивает до жизни по напряжению, по силе эмоций, правдивости, искренности, по
неприкрытости и неприкаянности, собственно, по всему тому, что составляет
основу витальной силы, по всему тому, благодаря чему мы всё ещё здесь, всё ещё
пишем и говорим, всё ещё живём.
Место прозы в моём интеллектуальном пространстве давно заняли письма и разговоры, а также чтение маленьких (не) настоящих журналов и сайтов (потому что "настоящие" журналы и газеты - такой же, в основном, ненатуральный компост, что и обычная проза).
Ещё сейчас принято рассуждать о смерти романа, о том, что этот литературный динозавр не может перевалить своё огромное тело через горную гряду современности, что его пузо вспорото и потроха тянутся по камням истории кровавым шлейфом, что все эти плохо упакованные и постоянно выпадающие кишки большой формы - в прошлом.
Книга, которую я читал с необычным увлечением, могла бы быть заявкой на роман, но, думаю, у автора не было времени писать такую махину, он из того поколения, которое живёт быстро, а умирает, - как получится, бывает, что и молодым. Дядя Федя, которому посвящена повесть "Исход" и которого я лично не знал, уже умер, как раз около года назад. Его убили несколькими десятками ножевых ударов, он истёк кровью и всё последнее время своей жизни, несколько десятков минут, был в сознании.
Эта повесть тоже похожа на крик, но это было бы самым неправильным сравнением, я даже не пойму, как такая простая метафора пришла мне в голову, это совершенно неверно - сводить её к каким-то аттрактивным проявлениям человеческой экзистенции, хотя, конечно, она вся про них, про изменённые состояния человеческой психики, про жизнь в этом изменённом состоянии. В повести много водки, лёгких и тяжёлых наркотиков, крови и опьянения кровью, но главные факторы изменения, возможно, даже мутации - не в них.
Главный фактор изменения имел место при рождении данной эпохи, которую мы сейчас проживаем, в Перестройку, когда рушился созданный при СССР, но при этом без его санкции, во все предшествующие десятилетия отлаживаемый (когда полулегально, а когда и полуподпольно) и умерший однажды во сне (никто этого синхронно практически не заметил) организм Советского Общества. Я имею в виду не сам СССР как страну и государство, я имею в виду именно Советское Общество, этого коллективного носителя неиллюзорных ценностей, представлений о выстраивании жизни, о должном и недолжном поведении, о совести, чести и правде.
Когда это случилось, в стране, населённой бывшими советскими гражданами, оказалось очень много бесприютного "человеческого материала", который какое-то время никто больше специально централизованно не вылепливал и который пытался лепиться как-нибудь сам, комок за комком - и комки эти чаще падали на асфальт, нежели воздымались к небу, и попадали под каблуки хаотичных непрогнозируемых обстоятельств - хоть и не под каток, но не менее эффективно.
Особенно страшно должно было приходиться заброшенным детям, чей рост и взросление пришёлся на дезориентированные 1990-е, с их ежедневным заоконным калейдоскопом ярких и блёклых деталей, каждую из которых не хватало времени даже рассмотреть по-хорошему, не то что взвесить, попробовать на зуб, оценить, не было возможности просто потрогать рукой, ощупать. Незавидная участь - взрослеть в такое время, как наши 1990-е, никому такого не пожелаешь, но это поколение было рождено, ещё при Советском Союзе, и вынуждено было расти в результатах его катастрофы, под градом его падающих моральных и материальных обломков, будто под дождём и снегом, покрываясь оседающими хлопьями - то ли пеплом костров, на которых сгорало, чисто в обогрев, великое, то ли концентратом, осадком перенасыщенного раствора правды. Зонтов им при рождении не выдавали, и потому они впитывали всё это своей кожей, своими губами, глазами, ушами, своими ноздрями и всеми теми чувствилищами, что прячутся между нейронов, в ежедневной панике неопределяемого бытия.
Но вот, поколение выросло. Проза его - появилась.
Повесть "Исход" появилась на свет потому, что автору её, который счёл возможным подписаться «DJ Stalingrad», на время удалось вывалиться из этой гонки бытия, которое он и его друзья только подхлёстывали сознательно, не давая остановиться ни ему, ни своей рефлексии по его поводу, подхлёстывали шесть или семь лет - нарезанной на сподручные куски арматурой, кастетами, ножами, кулаками, бухлом, изредка - воспоминаниями о небе, дозами героина, вымучиваемого у дилеров, и адреналина, вымучиваемого у реальности - и ведь это ещё не самое ужасное, не самое плохое, что удалось им из этих лет вымутить.
Родилась повесть о том, как компания подростков раз за разом взламывала покровы навязываемых извне социальных иерархий и мнимого порядка, как она теряла первоначальный энтузиазм (а покоя, чистоты и здоровья там не было с самого начала - вспомним, это ведь дети 1990-х) и обретала тот опыт, который простым перечислением своим приводит в трепет непогружённого наблюдателя, не то что - попытками себя осмыслить и выразить.
Автор, точивший свой нерядовой литературный дар о камни гитарного и прочего хардкора подмосковных и вообще подгородских электричек, о холодные полы грязных и голодных вписок (так именуются на языке тех, кто жив и передвигается по своей воле, временные пристанища; недавно журналисты, желавшие выведать у меня тайны, с которыми я не хотел расставаться, прислали мне СМС на вписку, на один из краёв ойкумены: "у вас в гостинице есть телефон, куда мы можем перезвонить?" - услышав слово "гостиница", я захотел послать на три буквы немедленно, но у меня просто не хватило иностранных копеек на ответную СМСку), пользуется им настолько умело, что речь его течёт незаметно, будто поток воды, втихаря смешанный с обезболивающим: я читал эту повесть в вагоне метро, на эскалаторе, минуя норовящие вдарить по почкам турникеты, в проёме между двумя шеренгами дверей, в подземном переходе, на улице, на ступеньках, на тротуаре, перешагивая с бордюра на мостовую и дальше чуть ли не под колёсами машины... Я вообще-то давно дал обет не читать на ходу, но тут не выдержал, сдался на милость тексту, который так захватил меня, что уже три недели, ровно с момента прочтения, не знаю, как о нём написать.
В попытке выкрутиться я решил породить гантель - двуглавую рецензию, одновременно на книгу "Исход" товарища DJ stalingrad и на книгу "Вооружённая радость" товарища Alfredo Bonanno, известного анархистского теоретика и практика, чьё творение было запрещено в Италии, а сам он отсидел 18 месяцев за то, что написал эту книгу - и это была не последняя его отсидка. Кстати, буквально на днях, уже в октябре 2009-го, он был арестован в Греции за возможное участие в вооружённом ограблении банка - улов похитителей составил 49 с чем-то тысяч евро, улов охотников - 72-летний не боящийся мыслить человек, который никогда не сдавался. Бонанно был арестован в той самой стране, в которой в декабре 2008-го была начата повесть "Исход", и автору этой повести обстановка тогдашнего греческого восстания молодёжи, в котором он участвовал, показалась достаточно курортной и достаточно спокойной на фоне его обычной московской и около того жизни - с ежедневными драками, поножовщиной, зашиванием ран на кухне у знакомого фельдшера, употреблением водки и чая в неприметных придорожных шалманах европейской части бывшего Восточного блока, с постоянными отзвонами скаутов, выкупанием товарищей из ментовок и выдиранием их в бою у настоящего врага, с которым он, один из главных действующих лиц московских антифа, вёл свой не прекращавшийся ни на минуту бой.
Из этой идеи написать сразу про повесть как бы о вооружённом авангарде и про критику политики вооружённого авангарда, ничего не вышло, во многом потому, что Бонанно, когда писал в 1970-е, имел в виду "Красные бригады", а DJ stalingrad, когда участвовал 2000-е, был скорее в составе мобильной автономной группы, примерно такой, каковые Бонанно видит в качестве альтернативы централизованной боевой организации и централизованной бюрократической политике вообще.
И если Бонанно много внимания уделяет анализу анархистской либо анархизированной повседневной тактики, то DJ stalingrad просто описывает её, почти не вдаваясь в теоретизирование, лишь иногда прокламируя то, с чем согласен, то, на чём стоит, в виде кратких и не подлежащих обсуждению выводов.
Между ними, товарищем Бонанно и товарищем stalingrad’ом, - не только 50 лет возрастной разницы, не только 30 лет от одной книги до другой, не только мнимая пропасть между нищей Италией и нищей Россией, между ними - вся доступная взору и ощупыванию территория Европы, которую эти два человека действия пытаются кроить по-своему, поверх границ между странами и государствами, кроить с помощью разных инструментов, в том числе - конечно, слова, которое в умелых устах действует не хуже удара ножом, не хуже стежка хирурга, зашивающего рану, не хуже укола анестезии.
"Вооружённая радость" - книга, которая, возможно, создала время, тогда, в Италии конца 1970-х.
"Исход" - книга, которая создаёт время прямо сейчас, в России конца нулевых.
