Прошло почти шесть месяцев после того, как президент Соединенных Штатов Барак Обама вступил в должность, когда 22 политика и интеллектуала из девяти стран Центральной и Восточной Европы обратились к нему и его администрации с открытым письмом. Его текст был опубликован в польской газете Gazeta Wyborcza и на сайте openDemocracy.
Подписавшиеся выражают беспокойство по поводу тенденций к «прагматизму» и «реализму», появившихся в вашингтонской внешней политике. С некоторым сожалением они отмечают, что «страны Центральной и Восточной Европы перестали быть главным внешнеполитическим приоритетом Америки»; жалуются на «неблагополучие в нашем регионе и в отношениях с трансатлантическими странами»; отмечают, что НАТО «теперь кажется менее значительным» и признают, что «во многих наших странах популярность и влияние Америки снизились» и что «от обеих сторон потребуется много усилий, чтобы в перспективе компенсировать наши потери».
Эта безрадостная картина испортившихся отношений, которые нужно восстановить, дополняют шесть рекомендаций: здесь и «возрождение НАТО», и «улучшенные отношения США и ЕС с усовершенствованной стратегической схемой», и превращение энергобезопасности в «трансатлантический приоритет», и создание «многочисленных образовательных, профессиональных и прочих связей и партнерств, которые укрепили бы нашу дружбу и союзничество».
Этот документ оставляет отчетливое ощущение, что «мир сошел с ума» ("a world gone wrong"), как сказал Боб Дилан. Но насколько он справедлив и актуален? В какой мере выраженная в нем обеспокоенность соотносима с существующими и зарождающимися европейскими и мировыми реалиями и интересами? В этом ответе содержатся некоторые соображения.
Новое и старое
Можно усмотреть прямую связь между этим открытым письмом и визитом президента Обамы в Москву 6-7 июля 2009 г., а также теми маленькими и осторожными шагами в направлении пресловутой «перезагрузки» отношений между Вашингтоном и Москвой (в то время как на самом деле требуется не «перезагрузка», а «обновление системы»).
Авторы открытого письма «хотят сделать так, чтобы слишком узкое понимание западных интересов не привело к пагубным уступкам в пользу России». Кажется, им в голову даже не закрадывается мысль о том, что их собственное представление о западных (и их национальных) интересах можно рассматривать как узкое и ограниченное.
Они также обеспокоены тем, что в их странах к власти придет новое поколение, которое предпримет более «реалистический» политический курс и не будет действовать исходя из прежних принципов и опыта. Но разве не это сейчас нужно? В конце концов, если в России и Восточной Европе появятся новые лидеры, свободные от стереотипов прежней эпохи, вероятно, они будут более приспособлены к борьбе с проблемами XXI века.
Революционеры 1980-х гг., такие, как Михаил Горбачев, Лех Валенса или Вацлав Гавел (последние двое, кстати, подписались под письмом), несмотря на огромный вклад в правозащитное движение, не могут быть лидерами в мире XXI века. На долгое пребывание у власти могут рассчитывать только лидеры военных диктатур и авторитарных государств: они приходят к власти, устраивая государственные перевороты, и зачастую правят до следующего переворота, по принципу “la révolution dévore ses enfants” («революция пожирает своих детей» - Жорж Жак Дантон) – пусть сейчас не в столь буквальном смысле, как во Франции после 1789 г. или в России после 1917 г.
Этот «голос атлантизма внутри НАТО и Евросоюза», исходит от стран, которые бывший министр обороны США Дональд Рамсфельд в январе 2003 г. назвал частью «новой» (Восточной и Центральной) Европы, но при этом они в определенном смысле говорят от лица «старой» (Западной) Европы. Однако то, что Джордж Буш-младший, Дик Чейни или Рамсфельд считали радостным признаком восстановления, далеко не всегда было таковым даже во времена их правления. Сегодня – и не только с оглядкой в прошлое – можно увидеть, что «старая» Европа была предусмотрительнее (например, в отношении оружия массового поражения и войны в Ираке в целом), чем «новая», которая обычно преданно, но слепо следовала указаниям Вашингтона.
Запад и Восток
В ходе глобализации примечательна следующая тенденция: жители Восточной Европы более, нежели представители Западной Европы, склонны представлять мир как евроцентрическую (или, скорее, атлантикоцентрическую) модель. Возможно, это связано с тем, что когда над восточной частью Европы господствовал Советский Союз, населению небезосновательно казалось, что только Запад – особенно, Соединенные Штаты – может помочь им приобщиться к процветающему свободному миру (в Эстонии, например, мечтали о «белом корабле», который приплывет и спасет нас).
Но если чья-то позиция объяснима, это еще не делает ее правильной или актуальной в новой действительности. Мир представляется разделенным на две части: «мы» (евроатлантические страны) и «они» (все остальные, куда входят Китай, исламские государства и ближайший сосед восточноевропейских государств, их держава-гегемон – Россия). Двадцать лет спустя после падения Берлинской стены такое представление о мире – это реликт XX века со всеми его идеологическими погрешностями и конфронтационным подтекстом.
Эти два десятилетия, считая с 1989 г., когда страны Восточной и Центральной Европы воссоединились со своими западными собратьями, стали как раз тем периодом, в течение которого люди на Западе начали осознавать, что Европа и атлантические страны перестали быть центром мира. Кажется, эту точку зрения разделяет и нынешнее американское руководство, которое решительно дистанцируется от упрощенной бушевской картины мира («кто не с нами, тот против нас», что рискует перетечь в «кто нас не любит, тот – хотя бы потенциально – против нас»). Нынешнее американское руководство, видимо, понимает, что мир устроен гораздо сложнее.
В то же время, среди недавних членов западных союзов (Евросоюз и НАТО) много таких, кто мыслит гораздо более идеологически, чем их западные коллеги, и даже чем в прошлом идеологические державы Россия и Китай. В этом смысле, они скорее напоминают неоконсерваторов эпохи Буша. Показательно, что подписавшиеся под открытым письмом не раз упомянули об опасном «реализме» и «прагматизме» внешней политики Запада, в то время как, когда главой Белого дома был Джордж Буш-младший и международный престиж Америки стремительно падал, едва ли кто-то высказывал подобные опасения.
Такой подход может усилить рискованную тенденцию – особенно заметную в некоторых странах бывшего советского блока (а возможно, только в них и существующую) – поддерживать любую организацию, действие или заявление, которые направлены против России. Наглядным примером была реакция на войну между Грузией и Россией 8-12 августа 2008 г., которая так или иначе продолжается до сих пор. Чтобы лучше понять этот подход, можно сравнить вышеупомянутую ситуацию с реакцией на другой конфликт, произошедший в другой части мира поколение назад.
Россия на разных этапах
В начале 1980-х гг. в Москве жил человек по имени Марклен Иванович Лазарев, профессор, преподаватель международного права и заместитель директора в Институте Латинской Америки РАН. Когда в марте 1982 г. началась Фолклендская война между Аргентиной и Британией, он опубликовал свой комментарий в одной из ведущих советских газет. Очевидно, – утверждал он, – что Аргентина первой задействовала вооруженные силы; но, тем не менее, ни один добропорядочный человек не сомневается в том, кто настоящий агрессор: «вероломный Альбион», «империалистический союзник» американской гегемонии.
Вот прекрасный пример того, как идеология определяет подход – явление, распространенное во всех коммунистических странах. Специфика такого подхода в том, что человек воспринимает информацию и действует исходя не из фактов, а исключительно из предубеждений, концепций и стереотипов – иными словами, из идеологии. В случае Марклена Ивановича Лазарева, это была коммунистическая идеология, то есть по умолчанию антиамериканская и антизападная. В нашем случае, реакцию политических элит в некоторых восточноевропейских странах на грузинско-российскую войну определили страх и ненависть к России, и это стало той призмой, сквозь которую они рассматривали события на Кавказе.
Явление, лежащее в основе такой реакции, я бы назвал «комбинацией трех D»: неприязни (dislike), ужаса (dread) и (в некоторых случаях) разочарования (disappointment). Неприязнь вызвана тем, что Россия (в частности, ее предыдущее воплощение – Советский Союз) в прошлом слишком часто вела себя как бандит (пусть при этом она была не единственным и не самым страшным бандитом). Ужас – потому что показалось, что эта «Верхняя Вольта с ракетами» начала оживать. Разочарование объясняется тем, что в 1990-е гг. Россия собиралась стать «нормальной» страной, но до сих пор таковой не стала (вероятно, под «нормальной» подразумевается страна, которая поддерживает позицию Вашингтона).
Страх и ненависть, наполняющие эти «три D», – самые ненадежные политические советники: у них предвзятое мнение зачастую сильнее фактов. Об этом писал Барак Обама, когда он был еще сенатором: в то время как «ценности точно описывают факты, с которыми мы сталкиваемся, идеология отвергает любые факты, ставящие под сомнение теорию». Такую идеологическую предвзятость проявила редакция Washington Post в ноябре 2008 г.: «Стремясь распространить влияние России, Владимир Путин не просто хочет, чтобы больше людей смотрели российские фильмы или покупали МиГи. Он хочет навязать своим соседям такую же модель однопартийного правления, какую он установил у себя в стране».
Здесь уклонение от фактов и очевидности ведет к ошибочному пониманию подлинных интересов и мотивов. Россия (как, в сущности, и Китай) сегодня не пытаются превратить либеральные демократии в авторитарно-капиталистические – и тем более коммунистические – государства. На самом деле, внешняя политика Москвы в своем роде прагматична. В отличие от Советского Союза (и Китая времен Мао Цзэдуна), современные Россия и Китай не стараются насаждать свои ценности за рубежом, даже когда они поддерживают в других странах пророссийские или прокитайские режимы. Москве важна не идеология таких режимов, а то, как они относятся к России; не то, что они собой представляют, а то, что они делают. Кремлю можно предъявить множество претензий, но несправедливо упрекать его за попытки распространить российские ценности на другие страны (во всяком случае, даже среди россиян большинство плохо представляет себе, что это за ценности и насколько они отличаются от западных). Искаженное восприятие России не отражает изменившихся реалий.
В этом смысле благоразумно и уместно замечание Дэниела Дьюдни (Daniel Deudney) и Джона Айкенберри (G John Ikenberry): Демократическим государствам следует выработать прагматический подход и решать реальные общие проблемы, а не разбирать идеологические различия. Если искать сближения на основе общих интересов, а не сходствах режима, это позволит полностью исключить вероятность того, что антилиберальные авторитарные государства соберутся в единый блок.
Не может быть так (по крайней мере, в конкретный отрезок времени), чтобы все государства стали либеральными демократиями; в то же время, существуют вызовы, на которые можно ответить только в том случае, если государства разных типов – признавая и принимая свои взаимные различия, – будут тесно сотрудничать. Следовательно, непродуктивно классифицировать государства по принципу «мы» – «они» или «союз демократических государств» – «изгои и негодяи». Следовательно, подписанное в Москве скромное соглашение между США и Россией об Афганистане – это значительный шаг в верном направлении.
Большие и малые
В открытом письме президенту Обаме также есть признаки идеологического мышления, которое пренебрегает фактами и искажает их осмысление.
Например, подписавшиеся требуют, чтобы «Североатлантический альянс вновь утвердился в своей главной роли – обеспечении общей безопасности, – в то время как мы будем адаптироваться к новым угрозам XXI века». Это, в сущности, попытка вернуть НАТО в эпоху холодной войны, тогда как на самом деле альянс нужно перестраивать дальше, чтобы он стал настоящим гарантом коллективной безопасности. Только тогда он будет в состоянии работать с новыми угрозы безопасности, с которыми иначе (если следовать советам подписавшихся) справиться было бы невозможно. Альянс XXI века должен быть готов к стратегическому партнерству со странами, которые не входят в его состав и, возможно, даже не разделяют его ключевые ценности.
Со времен Ялтинской конференции, состоявшейся в феврале 1945 г., мир изменился. Раньше «великие державы» делили между собой сферы влияния, что привело к холодной войне и соперничеству между блоками, сформированными по идеологическому принципу. Этого больше нет. За немногими исключениями, государства мира больше не представляют собой угрозу безопасности и развитию других стран. Может показаться, что я рассуждаю, как идеалист, который верит в гармоничное и бесконфликтное мироустройство. Однако сегодня конфликты возникают скорее из-за разницы конкретных интересов, а не из-за идеологической несовместимости. В действительности, самые острые современные проблемы – как, например, распространение ОМУ (оружия массового уничтожения), терроризм, экономический и финансовый кризис, экологические проблемы, наркоторговля – можно решить совместными усилиями всех стран, и в первую очередь, самых сильных из них.
Но такое сотрудничество и даже стратегическое партнерство между великими державами нельзя осуществить, если мир разделится по соответствующим сферам влияния и если из-за этого интересы малых стран останутся в стороне. Конечно, у любого государства есть сфера особых интересов; и чем больше и сильнее государство, тем шире эта сфера. В США жизненно важными областями считаются Карибское море, Центральная и Южная Америка, а также Ближний Восток и Восточная Азия; Россия аналогичным образом относится к Кавказу. Мы признаем, что такие интересы и расчеты существуют, но это не значит, что нужно считать их легитимными или что великим державам или каким-либо еще государствам следует дать право на особую зону влияния.
Роберт Легволд (Robert Legvold) сделал верное замечание, когда писал об инициативах Америки в Восточной Европе. Он говорит: «США заинтересованы в том, чтобы как можно больше государств в этом регионе стали мирными, стабильными, процветающими и самостоятельными демократическими обществами (не в последнюю очередь потому, что это в интересах глобальной стабильности). Но в долгосрочной перспективе Америка также заинтересована в том, чтобы на пути к этой цели не настроить (намеренно или непреднамеренно) эти государства против России и чтобы они не превратились в противовес ей».
Распространение идеи «противовеса» среди небольших соседних с Россией государств, некоторые из которых в эпоху Буша едва только не состязались между собой в антироссийской риторике, поистине вредоносно. Соперничество и взаимные подозрения между Россией и Соединенными Штатами только усилили нестабильность и кризис в Грузии и Украине, и этот кризис продолжается до сих пор.
Прошлое и будущее
Ностальгия по ясности, существовавшей в эпоху холодной войны, чувствуется в том, как подписавшиеся трактуют «самую трудную проблему» – планы Вашингтона по установке ПРО в Чехии и Польше. Они предостерегают, что «полный отказ от программы или слишком тесное сотрудничество с Россией в рамках этой программы» может подорвать доверие к США. Здесь совершенно не учитывается тот факт, что противоракетный «щит» расположен очень близко к России, пусть даже его предназначение якобы состоит в защите Запада от стран за пределами региона (в первую очередь, от Ирана).
Главная тема этого письма – тревога по поводу «перезагрузки» в отношениях между Вашингтоном и Москвой в ущерб интересам малых государств, соседних с Россией. О проблемах безопасности в XXI веке практически не упоминается. Письмо поразительно ясно показывает, что эти бывшие лидеры и интеллектуалы думают, будто противоракетный проект действительно задуман, прежде всего, как антироссийский. Но даже если такой щит и не будет надежной защитой Западу против российских ракет, он хотя бы помешает развитию сотрудничества между Америкой (и Западом в целом) и Россией.
Наконец, мне бы, конечно, хотелось, чтобы Леху Валенсе и другим полякам не приходилось стоять в очереди за визой, прежде чем поехать в Соединенные Штаты (я и сам от этого страдаю); и мне не близки взгляды и методы Жозе Бове, французского общественного деятеля. Но причина, по которой полякам для въезда в США нужна виза, а французам – нет, – очевидна. Визовый режим существует для стран, а не для конкретных людей. Может быть, подписавшиеся полагают, что визовый режим должен вводиться или отменяться в зависимости от политических взглядов человека? Или они хотят, чтобы визовый режим «старой Европы» отслеживал тех, кто «слишком свободно» высказывает свои антиамериканские настроения?
Администрация Барака Обамы выбрала себе такую позицию, что за последние месяцы волна неприязни к Америке пошла на спад, и это очень приятно. Такая тенденция становится частью общих процессов, идущих по всему миру. Эти процессы порождают новые вызовы и возможности для сотрудничества. В этом широком контексте проблематика открытого письма президенту выглядит устаревшей и ограниченной.
Рейн Мюллерсон в мае 2009 был избран ректором таллиннского Университета Норд (Tallinn University Nord). Преподавал и был заведующим кафедрой международного права в Лондонском Королевском колледже (1994- 2009 гг.), членом Комитета ООН по правам человека (1988-1992 гг.), приглашенным профессором в Лондонской школе экономики и политических наук (London School of Economics and Political Science) в статусе centennial professor (1992-1994 гг.), первым заместителем министра иностранных дел Эстонии (1991-1992 гг.). Автор восьми книг по международному праву и политике и более чем 200 статей и обзоров. В число его книг входят «Дипломатия прав человека» (Human Rights Diplomacy, Routledge, 1996) и «Центральнуя Азия: шахматная доска и игрок в новой Великой Игре» (Central Asia: A Chessboard and Player in the New Great Game, Kegan Paul, 2007).
Его последняя работа «Продвижение демократии: институты, международное право и политика» (Democracy Promotion: Institutions, International Law and Politics, Nova Publishers, 2009) основывается на ряде эссе из сборника Гаагской академии “Recueil des cours”.
