Рубинштейн Л. Духи времени. М.: КоЛибри, 2008.
«Одной из характерных и, увы, неистребимых особенностей нашей культурной ситуации является необходимость время от времени заново объяснять, кто есть кто и что есть что. Историко-культурная амнезия – хоть и досадное, но непременное условие протекания культурных процессов, и с этим приходится считаться», – так начинается первая часть нового сборника избранной прозы поэта и эссеиста Льва Рубинштейна под названием «Духи времени», вышедшего в издательстве «КоЛибри». Этим же – нельзя не признать – практически исчерпывающе объясняется и его цель.
Уже много лет Лев Рубинштейн пишет эссе на разнообразные темы в такие издания, как «Итоги», «Еженедельный журнал», «Большой город», «Грани.ру», «Полит.ру» и многие другие. Лаконичные, емкие тексты, всегда тонко и точно подмечающие характерные проявления тех или иных процессов внутри отдельно взятой личности, общества и даже государства. «Духи времени» – уже третий сборник избранных прозаических текстов Рубинштейна. Первая книга «Случаи из языка» вышла в 1998 году в петербургском издательстве Ивана Лимбаха, вторая – «Погоня за шляпой» – в 2004 году в «Новом литературном обозрении».
На этот раз в основу сборника был положен отчетливый тематический принцип, который в результате дал и абсолютно ясное построение. Описанное в первой же главке первой части явление историко-культурной амнезии, заставляющей россиян вновь и вновь забывать о пережитом историческом опыте, характеризуется тем, что требует непрерывного напоминания, акцентирования первооснов, указания на сходства. Эффект, который Рубинштейн опять же лаконично и емко отображает в формульной строке, знакомой с детства по бесконечной докучной сказке, – «На колу – мочало».
Процедура борьбы с этой историко-культурной амнезией разделена на шесть тематически монолитных частей, в каждой из которых в нескольких штрихах обрисовывается одна из сторон реальности настоящего или прошлого. Национальный вопрос в многонациональной стране – тема первой части («На колу – мочало»); 50-е годы, расколотые напополам смертью Сталина и выпавшие как единое десятилетие из культурной памяти, – второй («О том, чего не было»); отражение политических и социальных процессов в словах и их значениях – третьей («Семантический сдвиг»). Отдельные наблюдения над различного рода явлениями легли в основу четвертой части «Апология одного места», а над особенностями репрезентации - в основу пятой («Фирменная упаковка»). Единственная часть, тематическую связь в которой можно было бы обозначить как «прочее», – завершающая под названием «Бобровая струя».
Однако именно здесь достоинства сборника со стройной композицией начинают плавно переходить в его недостатки. При кажущейся предельной логичности построения текста прагматика сборника, надо признать, осталась все же мало продуманной. Что отчасти, конечно, связано со сложным жанром эссе, которое в случае Рубинштейна имеет определенную цель расстановки акцентов и, более того, занимает уникальную нишу между непосредственной действительностью и аналитическим ее осмыслением под заранее заданным углом зрения с определенной подборкой фактов.
Рубинштейн умело указывает, но не поучает, акцентирует, но не искажает. Все эссе подобны по своей функции музыкальному камертону – чуткий на ухо читатель всегда услышит ложность или странность «звучания» ситуации, а лишенный внутреннего слуха прочтет лишь обычное описание случая из жизни. Часто люди говорят о том, что по текстам Рубинштейна как бы сверяют свои ощущения: чтобы понять, почудилось или вправду, достаточно открыть эссе. Учитывая, что они появляются не в режиме книжки, а равномерно каждую неделю как реакция на разного рода явления, – вполне действенный метод.
В ситуации же издания сборника подобного рода текстов издатели явно не решили, по какой дороге им идти. То ли сделать акцент на фиксации момента, то есть собственно функции эссе Рубинштейна в ситуации периодического издания, то ли заставить читателей воспринять их как вневременные зарисовки, своего рода произведения искусства, самодостаточные вне еженедельного контекста. Следствием первого стало, очевидно, разбитие на тематические главы с выносом в первую часть определяющей в данном случае мысли про историко-культурную амнезию. Следствием второго – снятие не только указания на источники, но и вежливой по отношению к читателю даты написания в конце каждого текста. При том, что все части, а порой и отдельные главки-эссе, относятся к разным годам – как по предмету разговора, так и по моменту создания. И если первое более-менее можно определить по ходу повествования, то второе ниоткуда прямо не следует. Ряд же текстов и вовсе требует установления даты, поскольку написанные по случаю эссе теряют при отсутствии указания на него заметную часть прелести. Не говоря уже о том, что легко датировать те или иные приметы времени можно лишь тогда, когда на повестке дня хотя бы не стоит вопрос историко-культурной амнезии, вынесенный, к слову, в начало книги.
Погнавшись за двумя целями сразу, издатели текстов Рубинштейна, конечно же, не испортили. Скорее, мимоходом поддавшись все той же историко-культурной амнезии по отношению к многолетнему опыту издания сборников (не говоря уже об антологиях, пускай и слишком академичных для данного случая, но вполне поддерживающих правила хорошего тона), создали продукт, определенно распадающийся на оболочку и содержание. А потому, несмотря на скрепляющую силу разом и предисловия от Петра Вайля, и послесловия от Григория Чхартишвили, свели функцию сборника к простому овеществлению всего, что ранее существовало главным образом в Сети. Опять же в целях борьбы, надо думать, все с тем же «непременным условием протекания культурных процессов».
