Мы публикуем резюме регулярного вторничного "Открытого семинара", созданного для обсуждения содержания и позиции нашего экспертного круга и сообщества. Открытый семинар 3 октября был посвящен обсуждению неоконченной работы Симона Кордонского о теории ресурсного государства. Разговор, впрочем, достаточно естественно пошел не о деталях теории, а о фундаментальных конфликтных позициях. Основной докладчик – Симон Кордонский. Участники обсуждения (помимо "Полит.ру") – Виталий Найшуль, Татьяна Малкина, Григорий Глазков, Вячеслав Широнин, Михаил Арсенин, Даниил Александров, Олег Мудрак, Ольга Лобач, Александр Даниэль, Ольга Гурова, Александр Черкасов.
Экономические циклы и циклы русской истории
Проблему поставил Леонид Вальдман, большой знаток американской экономики, в которой можно описать присущие ей циклы и понять их механику. Он спросил Симона Кордонского, каковы циклы, присущие российской экономике. Сложность проблемы состоит в том, что экономическая рациональность, основанная на достижениях западной экономической науки, в достаточной мере применима к описанию развития США, но наталкивается на огромные области неприменимости, когда мы имеем дело с социальной реальностью России. Проблема состоит, в частности, в том, что в России была действительно построена экономика на основании марксисткой политэкономии – другая экономика, а современная социальная реальность в существенной мере определяется историческим наследством.
Вообще-то циклы в истории России неоднократно описывались. Одни историки говорят о реформах и контрреформах (Н.Я. Эйдельман), другие – о двух типах реформ (А.Б. Каменский). В семиотике (например, см. Ю.М. Лотман “Механизмы культуры”) описывается бинарная структура русской культуры, что объясняет циклы между смутами и концентрацией государства, максимализм, свойственный России в истории. Но все эти описания имеют дело с культурой – идейными и идеологическими конструктами – и не ставят задачу описать механику общества в той мере, в какой экономика – это теория “механическая”, счетная.
Продуктивным описанием экономической реальности СССР является теория административного рынка, многое объясняющая и в синхронии постсоветской реальности. Сейчас Симон Кордонский строит проекцию этой теории во времени, что обнаруживает циклы репрессий и депрессий, описанные в языке административно-рыночной модели.
Проблему можно понять и в манере рефлексии. “Что же все-таки произошло 20 лет назад?” – вопрос тем более актуальный, что даже участники семинара в “Змеинке”, многие из которых известны как реформаторы, на недавней юбилейной встрече говорили: “Мы даже не понимаем пока, в чем принимали участие”.
СССР как ресурсное государство
Политэкономия социализма была, как известно, теорией построения нового государства. И государство было построено как объективация этой теории. Кроме как в категориях советской политэкономии нельзя понять такие феномены, как административно-территориальное деление страны, отрасли народного хозяйства и группы рабочих, крестьян и служащих.
Социализм состоял из двух частей. Из идеологической части, которая к 1980-м годам была абсолютно пустой (от нее остались только политические анекдоты на тему равенства), и из инженерной части, которая строилась как управление ресурсами. Ведь социализм появился как учение, как реакция на кризис перепроизводства. Классики научного социализма придумали общество, в котором не будет кризисов перепроизводства. Для этого им пришлось изменить всю организацию социальной жизни.
Масштабы этой революции недооцениваются до сих пор. Первым делом было решено отказаться от капитала не как от понятия, а как от реальности. Вместо капитала жизнь страны строилась на ресурсах. Для того чтобы обеспечить обращение ресурсов, необходимо было придумать механизм их справедливого распределения.
Была придумана отраслевая организация страны и социальные группы, которым эти ресурсы распределялись. В отличие от капитала, с которым возможно множество операций, с ресурсами их может быть очень немного: ресурсы осваивают, ресурсы списываются, ресурсы хранятся, и еще – ресурсы можно красть.
Для того чтобы это делать, был придуман так называемый порядок управления ресурсами – это совокупность подзаконных актов и ведомственных инструкций, которые определяют порядок хранения ресурсов, их списание и их распределение. В результате у нас сложилась система, основанная на удовлетворении нормативных потребностей посредством распределения ресурсов, которые всегда были в дефиците. Основное свойство ресурсов – это то, что их всегда не хватает.
В рамках этой ресурсной организации все в стране было превращено в ресурсы. Хотел бы напомнить, что понятие “трудовые ресурсы” было введено политэкономией социализма, воспринимается как данность, а означает оно, что все мы, жившие тогда, были “трудовыми ресурсами”. Ресурсами низшего ранга были репрессированные, которых использовались для выполнения разных работ "на благо социалистического государства".
Теория ресурсного государства: административный рынок во времени
Можно выделить несколько фаз жизни ресурсного государства. Первая фаза – это процветание. Все расставлено по местам, каждый получает свою пайку – порядок по Сталину. Для того чтобы поддерживать порядок, нужно обеспечивать потоки ресурсов. Потоки ресурсов обеспечиваются репрессиями.
Как только репрессии ослабевают, ресурсы начинают красть и “использовать нецелевым образом”. Брежневское время – это вторая фаза ресурсного государства, когда так много не сажают, а люди учатся нецелевому использованию ресурсов. Периодически возникают какие-то репрессивные кампании, но в целом система стабилизирована до того момента, когда возникает жесткий дефицит. Причем дефицит не по одному ресурсу, а по их совокупности.
Главные ресурсы в позднем СССР – человеческие, сырьевые и энергетические. По отдельности дефицит каждого переживался и компенсировался. Но когда все дефициты совпали, а это пришлось на 1982-1984 гг., возникло то, что мы называем Перестройкой.
Перестройку можно описывать не как крах социализма, а как отдельную фазу жизни ресурсного государства, в которой воспроизводились все специфические для социализма отношения, при том что централизованное распоряжение ресурсами уменьшалось до исчезновения, оно переходило на другие уровни социальной иерархии.
И то, что мы называем приватизацией, было на самом деле переходом распоряжения ресурсами от государства в целом к представителям некоторых социальных групп, которые до Перестройки занимали вполне определенное положение в государстве. В рамках тех структур, куда перешло распоряжение ресурсами, сохранялись все советские отношения: ресурсы были так же нормированы, внутри были и есть свои расхитители ресурсов, было свое нецелевое использование.
Вместе с ресурсами от государства к этим новым структурам перешло и право на репрессии. Право карать тех, кто использует ресурсы нецелевым образом или крадет их. И этот феномен мы сейчас называем "ростом преступности" в годы Перестройки и в последующее время.
На следующем этапе происходит снова концентрация управления ресурсами в руках государства. Социализм умер как идеология, но сохранился как практика ресурсного государства. Спецификой советского социализма было то, что ресурсное государство существовало ради высокой идеи. В 80-е годы идея была потеряна. Сейчас концентрация ресурсов осуществляется безыдейно. А поиски национальной идеи – это, в первую очередь, попытка найти идеологическую форму для новой стадии концентрации ресурсов.
Этот цикл жизни ресурсного государства можно спроецировать и назад во времени – до 1917 года, там можно увидеть частичные циклы репрессий-депрессий. Сейчас происходит восстановление ресурсной организации государства, которое похоже на восстановление народного хозяйства в 1920-е годы и на восстановление народного хозяйства после Второй мировой войны.
С начала и до конца 90-х монополия на применение силы у государства ушла. С 2000-го года эта монополия восстанавливается, и репрессии приобретают централизованный характер, но пока еще не идеологический. Восстановление происходит в форме репрессий за нарушение порядка управления ресурсами, за хозяйственные нарушения. Цикл завершается.
Контроль за ресурсами и специфика России
Ресурсная часть может быть описана в любом государстве. Скажем, Америка переживала примерно то же. Война Севера и Юга – это была большая идея, и там возникали ресурсы. А после того были замечательные 20-е годы – и наступила Великая Депрессия. Рузвельт перевел проблему тоже в язык ресурсов. То есть в строительство огромных дорог, лесополос, строительство электростанций на юге.
Штаты собирали ресурсы и перед Второй мировой войной, но потом большую часть их очень быстро капитализировали. А мы собирали ресурсы, но капитализация, возможно, не удалась и в 90-е.
При СССР страна была рассечена множеством границ – административных, физических, границ по закупочным ценам. Ресурсы в пределах границ существовали как ресурсы. Когда же они переходили границы, то, чтобы как-то учесть происходящее, было необходимо перевести ресурсы в товары и деньги. Именно в момент пересечения границы ресурсы становились товарами и деньгами.
В государстве не было товаров и денег в полном смысле, в то время как в каждый конкретный момент они существовали, поскольку ресурсы переходили границы. Совокупность всех пересечений границ в рамках ресурсного государства и формировала финансовый и материальный баланс государства.
Как учесть ресурсы, когда они не имеют товарно-денежной формы? Это была большая политэкономическая проблема для политэкономов социализма. В 20-е годы очень серьезно обсуждался вопрос о замене денег на, к примеру, физиологические единицы стоимости. Но оказалось, что придумать такой денежный эквивалент невозможно. И деньги остались, но не как капиталистические деньги, которые можно инвестировать, а как форма учета перехода ресурсов через внутренние границы.
Как все это осуществлялось? Выплата зарплаты – это, как правило, два-три дня в месяц. Все люди были ранжированы по тарифной сетке. И было очень жесткое правило, что совокупность выплат населению плюс остатки на вкладах в сберкассе должны были соответствовать товарным запасам магазинов и баз. За несоблюдение этого баланса наказывали, но он все равно не соблюдался, и разница между выплаченными деньгами и товарными запасами покрывалась водкой. То есть до 30% денег изымалось у населения за счет водки. Таким образом, выдавались деньги как ресурсы и выдавались товары как ресурсы.
Есть, вероятно, правдивая легенда о том, как утверждался союзный бюджет при Сталине. Министр финансов Зверев приходил к товарищу Сталину на целый день. Когда Зверев уходил от Сталина, у него был подписанный товарно-денежный баланс: сколько денег можно было эмитировать в течение года, сколько товаров нужно было пустить в розничную сеть и сколько водки нужно было изготовить, чтобы компенсировать дефицит ресурсов.
В 1991-1992 годах внутренние границы материализовались. И товары, и деньги, которые до этого были виртуальными, теперь зависли на границе. И пошло обналичивание безнала. Когда насос начал перекачивать то, что раньше существовало в виде ресурсов, в товары и деньги, пошла инфляция. Наш рынок – это зависшие на границе ресурсы.
Реформаторы наладили финансовую систему, что в этом языке означает следующее: они сделали деньги ресурсом. Рубли отпускаются, фондируются, их использование контролируется, и они списываются. Но пока их фактически нельзя инвестировать – они не капитал, а ресурс.
Впрочем, формы распределяемых ресурсов уже изменились. Деньги у нас распределяли в начале 90-х, сейчас уже распределяют юридические бумаги. Сейчас процветает коррупция в судах, возможно, потому что ценностью стала юридическая бумага.
Вопрос состоит в том, насколько форма капиталов и капитализма в России имеет внутренне содержание.
Вероятно, каждый предприниматель, имеющий более 10 млн у. е., имеет иностранное гражданство и недвижимость за рубежом. То есть “зарубеж” воспринимается как место, где только и можно конвертировать ресурсы в капитал. Население, накапливавшее запасы чая, соли, спичек, сахара, сейчас перешло на доллар, который тоже в России не деньги, а ресурс, поскольку лежит по подушкой.
Вопрос о номенклатуре ресурсов и прогноз следующего шага
Сейчас в стране три главных ресурса: рубли, сырье и позиция в административной системе. Трудового ресурса у нас в числе главных больше нет: не работает половина населения, и нет потребности в рабочей силе. Кризис дефицита по любому отдельно взятому из главных ресурсов страна переживет. Предположим, что нам предстоит статусный кризис, связанный с выборами: все административные статусы сейчас меряются на первое лицо, которое уходит. Но если все будет относительно спокойно с природными ресурсами (не будет дефицита по поставкам) и рублями (не будет большой инфляции), то продолжится развитие в стадии централизации ресурсов. Если же кризисы сойдутся, возможно повторение 90-х – депрессии.
В языке ресурсов можно поставить и другой интересный вопрос: почему набор главных ресурсов такой, а не другой? Как устроен вопрос создания новых ресурсов? До 90-х гг. рубли не были ресурсом, а еще сильнее пример: уран не был ресурсом в Средние века. Почему трудовые ресурсы не являются сейчас существенными? Можно ли сделать их ресурсом? В таком повороте дела можно не только выигрывать в понимании, по сравнению с "капиталистическим" описанием нашей социальной реальности, но и видеть другие существенные проблемы.
Вопрос о больших идеях и репрессиях
Из обсуждения циклов российской истории на языке ресурсного государства вытекает следующий вопрос о позиции. Сейчас в качестве инструмента концентрации ресурсов необходима идея, идеология. И если тезис состоит в том, что мы находимся в глубокой колее на стадии концентрации ресурсов, то чем сильнее мы пытаемся выбраться, тем сильнее увязаем. И есть позиция, утверждающая, что не нужно сильно жать на газ, иначе зависнем еще сильнее. А обсуждение “больших идей” как раз направлено в сторону продолжения вращения колеса репрессий-депрессий.
Но здесь мы, похоже, подходим к границам метода рассуждения. Рыночные циклы в США или административно-рыночные циклы в России можно описывать, заранее убрав из рассмотрения ряд вопросов – в том числе об истории и идеологии, сделав “большие идеи” фактором обслуживания квазиэкономического цикла. Но, например, трудно описывать капитал, оставаясь в рамках естественной механики. Капитал требует наследников и легитимности, а это уже процесс, не описываемый в рамках человека как части административно-рыночной игры.
Да, в современной российской экономике главной процесс – это не владение, а распоряжение ресурсами, каждый раз временное. Это является предметом игры на административном рынке, игры за позиции на границах, на которых ресурсы можно конвертировать в товары. Но как только будет попытка передать права собственности по наследству, зафиксировать их внутри станы, то либо возникнет эмиграция в страны, где признается капитал, либо обострится проблема его легитимности в России.
Тем более это относится к легитимности государственной власти, потому что ей как раз убежать некуда, страна может только перестать существовать в истории – коллективно эмигрировать под чужую власть. Если бы мы имели дело только с механическими, естественными процессами, процесс децентрализации ресурсов и насилия должен был быть продолжен. Недаром в описании циклов ресурсного государства появляется словосочетание “большая идея”, которое уже явно из другого словаря.
Сейчас власть крепнет, а государство централизуется потому, что у нее появляется ресурс, который, возможно, находится вне этой системы описания хозяйства. У государства есть признанный страной мандат на период наведения порядка.
С 1917-го года мы наблюдаем пульсирующую, еле заметную легитимность власти. Сложный вопрос, можно ли продолжать эту нить дальше в историю – у нас все-таки был период непрерывной легитимности, который длился 300 лет, – эпоха империи Романовых. Но интересно как раз, как была устроена динамика репрессий и депрессией после 1917 года.
Можно, например, гипотетически утверждать, что после 1945 года советская власть, победив в войне, все-таки приобрела легитимность, что, в частности, позволило наследникам Сталина удерживать страну без тотального террора. Связь “больших идей”, идеологии и насилия может быть и обратной. Возможны ситуации, когда большая идея внедряется в сопротивляющейся стране посредством террора, что есть способ утверждения новой власти. А может быть, когда власть идейно признана и исторически оправдана, и тогда и не нужен террор для осуществления функций власти.
В этом смысле предложение “не сочинять национальную идею” должно быть принято, потому что внедрение чьего-то сочинения, взятого с потолка, может временно оправдать концентрацию ресурсов, но не даст легитимности. Но предложение не обсуждать проблему легитимности и, соответственно, символического и идейного плана страны, то есть вообще-то политики, – значит не замечать проблемы.
Отсюда есть необходимость думать о том, как может быть устроено политическое обсуждение в России. Абстрактную идею можно взять с потолка какого-нибудь кабинета и ее пропагандировать, но коммуникация, построение легитимной власти, доверие к ней населения возможны только в результате эффективно организованной политической коммуникации в стране по поводу принципов общей жизни, необходимой в период слабой власти и мерцающей легитимности.
Именно поэтому обсуждение теории ресурсного государства, возможно, парадоксально заканчивается критикой всеобщего избирательного права и существующих демократических процедур: они позволяют в режиме клоунады обсуждать “большие идеи”, но не позволяют договариваться по поводу принципов общей жизни.
Резюме обсуждений “Открытого семинара “Полит.ру”
- О необходимости конфликтов
- Борьба за русский национализм
- Вера в несправедливость мира и экономический рост
- Третий Рим или второй Суслов?
- Россия и Запад: трудности перевода
- “Соотечественники” за рубежом: есть ли Отечество?
- Преемственность-2008: плановая катастрофа
- Жилищная программа и социальная революция
- Государство, олигархи и деньги гражданского общества
- Коррупция, гражданское общество и Россия сущностей
- Образование: реформа и трансформация
- Последняя жизнь административного рынка
- Реформа армии всерьез
- Фашисты и нацпроекты
- Россия-2006: ситуация.
Данный текст содержит следы полемики, дискуссии, различных реплик, но никакая фраза или тезис в нем не могут быть однозначно соотнесены с кем-то из участников или с мнением редакции, если об этом специально не сказано. Отдельные линии, позиции и оппозиции, возможно, найдут отражение в других жанрах и формах нашей работы.
