Впечатление от конфликта вокруг карикатур, опубликованных в датской прессе, - что как будто весь мир поделился на две половины: за и против, с разной степенью ярости и разумения.
Те же, кто не рвется ни на те, ни на иные баррикады, анализ происходящего строят в языке столкновения ценностей и культур. В языке мутном и более скрывающем суть, нежели что-либо объясняющем.
Говорением о ценностях принято скрывать вопрос о власти. Власти, которая конституирует эти ценности, воспроизводит и питает порождаемую ими легитимность. В данном случае европейским истеблишментом намеренно затеняется вопрос, как случилось так, что Европа уже не обладает полнотой власти определять, что дозволено и что запрещено на территории, которая исторически ей принадлежит. Как случилось так, что Гамлет, принц Датский, вынужден отчитываться и извиняться перед мавром за свои спектакли.
Ситуация усугублена тем, что мавр уже находится внутри крепостных стен родового замка. Если раньше мавр обитал вне этих стен, фигура Чужого находилась на периферии собственной территории, жизненного мира и сознания, то теперь он рядом, под боком, в непосредственной и опасной близости. Если раньше он для Запада был территориально внеположен, находясь, в первую очередь, на территории Турции и России, то в глобализированном мире Чужой находится в зоне интимной близости. И если российский Чужой воплощается в достаточно безобидном и анекдотичном образе Романа Абрамовича (неожиданно и внезапно легализовался в Англии, шокирующее сорит деньгами и крутит «Калинку-малинку» на стадионе по субботам), то «Турция» (нынешние Иран, Афганистан, Сирия, Палестина) как образец «магометанства» еще более и вызывающе опасна, чем раньше.
Глобализировав мир и решившись на массовый ввоз рабочей силы с Юга, Европа обнаружила, что, инкорпорировав ее экономически, не способна встроить в собственный гуманитарный властный строй. И мавр готов в любой момент этой строй рвануть изнутри по каким-то своим соображениям, подчиняясь иным идеологическим и властным побуждениям. И оттого, что есть разделение на тех, кто сегодня обещает золотом заплатить за голову карикатуриста, и тех, кто настаивает на собственной легитимности в мирных демонстрациях, существенно легче не становится, потому что это разные лики одной власти, с разной экспрессивностью окрашенные суждения об одном и том же дозволенном и запрещенном.
Россия также стоит перед проблемой того, что различные легитимности современного мира взаимопроникают, не желая знать границ. Православные (пусть даже радикальные неофиты в одной из интерпретаций этого конфликта) приходят на выставку современного искусства и громят экспонаты, считая, что и на этой территории должно править их право. Мусульманские женщины судятся за право фотографироваться в хиджабе, потому что считают, что государственные нормы должны отступить перед установлениями Корана. Рамзан Кадыров легко запрещает деятельность датских организаций на территории Чечни, и робко возражает против этого только Элла Памфилова, потому российская государственная власть прекрасно понимает, что ислам питает легитимность режима Кадырова в Чечне. Но одновременно ислам же легко легитимизирует стремления к суверенитету не только в Чечне, но и в том же Татарстане.
Как обычно, перед Россией особенно остро поставлены проклятые европейские вопросы. В силу того, что у нас-то совсем непонятны основания легитимности и преемственности государственной власти. С одной стороны, мы по умолчанию воспроизводим советский образ жизни и советского человека (и через организацию гуманитарных и социальных сфер, – образования, здравоохранения, армии - и через символический ряд), с другой - никак не признаем это в официальном дискурсе. От императива утверждения западного образца жизни мы отказались. От царской России в том или ином виде осталась лишь церковь и бюрократия, чего очевидно недостаточно для преемственности. На территории страны существуют как минимум две мощнейшие традиции, – православие и ислам – потенциально обладающие колоссальной властной автономностью. В этой ситуации потрясающей точностью отличается роман Алексея Иванова «Золото бунта», где на территории вокруг таежной реки живут каждый своим укладом язычники, различного рода раскольники, никониане, и решение каждого хозяйственного дела предуведомляет экзистенциальные схватки по понятиям, определение, кто как верует.
Потому что лишь это в конечном итоге решает, чья власть будет править на земле, которая пока принадлежит всем и никому.
