В настоящее время довольно распространены споры о принадлежности различных партий «левым» или «правым» и об истинном содержании этих позиций. Однако есть взгляды, которые неожиданно оказываются характерны для обеих сторон, - это идеология русского национализма. «Полит.ру» публикует статью доктора политических наук, профессора, генерального директора Центра этнополитических исследований, руководителя Центра по изучению ксенофобии и проблем экстремизма Института социологии РАН Эмиля Паина «Имперский национализм». Анализируя современную социальную и политическую ситуацию, автор приходит к парадоксальному выводу о неразрывной связи националистической идеи с так называемым имперским сознанием, которого никогда не покидало Россию, по большому счету определяя все режимы от Романовых до Путина. «Судя по опыту восточноевропейских государств, важнейшим условием их успехов в деле демократизации и модернизации был и остается мотив бегства от империи. <…> Россия не может убежать от империи как от внешнего врага. Единственное, что она может сделать, — это выдавить империю из себя», - полагает автор. Статья опубликована в новом номере журнала «Космополис» (2005. № 3 (13)).
В большинстве социологических теорий принято противопоставлять национализм имперскому сознанию и имперской политической системе. В данной статье я попытаюсь показать, что в современных российских условиях эти явления сочетаются и дополняют друг друга. Поэтому кажущийся оксюмороном термин «имперский национализм» на самом деле органичен для России. В то же время такие, казалось бы, привычные термины, как «правый» или «левый» национализм, малопродуктивны для анализа современной социальной и политической ситуации.
Национализм не «левый» и не «правый»
Российские молодежные социалистические группы тратят много времени и сил на доказательство того, что они истинные левые в отличие от тех, кого принято так называть, то есть КПРФ и других прямых наследников КПСС. О бесплодности споров «истинных» с «неистинными» хорошо известно на примере извечных споров об истиной вере, истиной мудрости или истинной справедливости. Тем не менее некоторые аргументы новых левых (или «истинно левых») представляются здравыми. Речь идет, прежде всего, о радикальном идейном перерождении нынешних российских коммунистов, отвергших базовые ценности и принципы русских левых начала XX в. Русские левые того времени боролись с империей и самодержавием. Нынешние коммунисты называют себя «державниками», преклоняются перед Петром I и другими «собирателями земель», выступают за восстановление советской империи и решительно возражают против любых проявлений автономизации российских регионов. Прежние левые защищали этнические меньшинства и притягивали к себе их представителей, — нынешние являются оплотом русского шовинизма, ядром блока так называемых «Национально-патриотических сил России» (НПСР). Прежние левые, включая большевиков, вплоть до конца 1920-х годов поддерживали новаторское искусство, — нынешние встречают его с такой же яростью и бранью, какую в свое время обрушил на художников-авангардистов Н. Хрущев.
Нередко приходится слышать рассуждения о том, что Россия, дескать, — это зазеркалье по отношению к Западу: в ней все наоборот и наши «левые» — это те, кого на Западе, скажем, во Франции, именуют «крайне правыми». Характерно, что некоторые российские политики и публицисты, которые еще недавно называли себя левыми, сегодня претендуют на звание «правых». Один из них, В. Бондаренко, публицист, считавшийся всегда левым, опубликовал в газете «Завтра», являющейся рупором КПРФ и НПСР, статью с характерным пассажем, направленным против либеральной партии «Союз правых сил»: «Ну украли лжецы и подонки красивое слово “правые” у тех, кто всегда верно служит государству… Не Хакамада же с Немцовым — эти паяцы и балаганные крикуны — правые лидеры. Правым был Столыпин и Аракчеев, Победоносцев и Пуришкевич. Правые — Ле Пен во Франции и мой друг Шешель в Югославии, Пат Бьюкенен в США и доктор Фрей в Германии. Правые всегда — суперпатриоты своего Отечества, сторонники глубинных традиций своего народа» [Бондаренко 2000]. Бондаренко и Сталина не считает левым: «Сталин был не марксистом, он был новым собирателем империи, новым Петром Великим, новым супергосударственником» [Бондаренко 2000]. Этот автор как будто бы подтверждает тезис о том, что в России произошла подмена понятий, и наши официальные левые — это те же западные правые и, наоборот, русские правые — вроде французских левых.
Я бы ухватился за такое объяснение, если бы не мои частые поездки в регионы России, где я читаю лекции для аудитории, преимущественно состоящей из активистов правых либеральных партий. Многие из них — «супергосударственники», «супертрадиционалисты» и, в большей или меньшей степени, заражены этническими фобиями. Судя по опросам разных социологических служб, доля населения, поддерживающая в той или иной мере и форме идею «Россия для русских», с 2002 г. не опускалась ниже 53%, а в некоторые годы поднималась до 60% [см., напр.: Гудков 2004: 179–183; Паин 2004: 185]. При столь массовой поддержке националистических идей многие партийные различия теряются. Сегодня националистические идеи разделяют не только советские консерваторы (они же — сторонники «особого русского пути»), но и защитники радикальных рыночных реформ. В первой из названных групп доля сторонников лозунга «Россия для русских» составляет 28%, во второй еще выше — 30% [Граждане новой России: кем они себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить 2005]. Особенность последней версии отечественного национализма состоит в том, что почти половина (49%) тех, кто сегодня идентифицирует себя со сторонниками «особого русского пути», еще 15 лет назад считали себя «западниками» и поддерживали российских реформаторов «первой волны» — Е. Гайдара, А. Чубайса и др. [Граждане новой России: кем они себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить 2005]. В настоящее время идеология русского национализма присуща примерно в равной степени представителям разных партий, поэтому его разделение на «левый» и «правый» в сложившихся условиях лишено смысла.
Современный русский национализм не «левый» и не «правый», он вообще «допартийный». Он представляет собой ту стадию политического мышления, на которой деление на «левых» и «правых» еще не существенно.
Сами понятия «левый» и «правый», равно как и «национализм», вошли в политический лексикон после Французской революции. По своей сути она была не буржуазной, а антимонархической, и ее стороны формировались по принципу «республиканцы против роялистов». Только при республике партии становятся главной политической силой и формируют свою социальную базу по признакам правого и левого электората.
На мой взгляд, Россия никогда не была республикой, она оставалась монархией: династической — при Романовых, корпоративно-тоталитарной — при большевиках, олигархической, но с налетом демократии — при Б. Ельцине, бюрократической и уже почти без демократического прикрытия — при В. Путине. Авторитаризм возрождался как птица феникс, когда лидеры России двигались к нему слева (как Ленин и Сталин) и справа — как Ельцин и Путин или Чубайс и Греф. Россия никогда не была нацией-государством в том смысле, что ее полиэтнический народ (нация) никогда не был сувереном, то есть фактическим источником власти.
Итак, я использую два понятия «нация» и, соответственно, два производных от него понятия «национализм». Во-первых, в гражданском смысле — как идеологию построения государства на основах народного (национального) суверенитета; во-вторых, в этническом — как идеологию построения государства, в котором прокламируется (хотя реально не обеспечивается) доминирующее положение одной этнической или расовой группы. Для того чтобы при чтении статьи не возникало путаницы, назовем второе из этих понятий «этнонационализмом». Говоря о феномене «имперского национализма», я имею в виду именно этнонационализм, поскольку гражданский национализм противоположен имперскому сознанию и политическому режиму.
Почему я использую термин «империя», а не, скажем, «монархия» или «авторитарный режим»? В этом и состоит главная идея настоящей статьи. Устойчивость авторитаризма в России объясняется его включенностью в целостный имперский синдром, позволяющий регенерировать, реконструировать всю систему при сохранении хотя бы некоторых его частей.
Имперский синдром, или имперская система, включает в себя следующие основные элементы.
Первый — «имперское тело», то есть территория, сохраняющая рубцы колониальных завоеваний. Речь идет не только об ареалах компактного расселения колонизированных этнических общностей (чеченцев, татар, тувинцев и др.), но и обо всей совокупности российских регионов, так называемых «субъектах Российской Федерации», которые в действительности лишены своей политической субъектности и объединяются на основе административного принуждения, а не осознанной заинтересованности в интеграции. В российской политике имперский принцип «удержания территорий» сегодня канонизирован. Президент Путин считает «удержание государства на обширном пространстве» тысячелетним подвигом России [см.: Послание Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина Федеральному Собранию Российской Федерации 2003].
Второй элемент — «имперское сознание», включающее в себя сложный комплекс традиционных стереотипов, например, имперские амбиции, подданническое сознание, устойчивые надежды на «мудрого царя» и «сильную руку». Важное место здесь занимают представления об иерархии народов России, в которой есть главный, «государствообразующий народ», или «старший брат», и прочие народы.
Третий элемент — «имперская власть» («имперский порядок»). Это наднациональный режим в том смысле, что он отчужден от нации (общества) и рассматривает его если не как покоренное население, то всего лишь как послушные трудовые ресурсы и сырье для политического манипулирования.
В нашей стране исторически сложились механизмы воспроизводства имперского синдрома, когда с активизацией одного элемента оживляются и другие. Для демонстрации действия этого механизма обратимся к современной русской прозе.
Предчувствия империи в современной русской литературе
В современной русской литературе все чаще (хотя и по-разному) звучит тема империи.
Весьма популярна поэтизация империи, которая ассоциируется со столь желаемым ныне порядком, с консервативной моралью, а, главное, с восстановлением обширной территории, если уж не в масштабе Российской империи, включая Польшу и Финляндию, то уж не меньше, чем был Советский Союз. Примером тому может служить новый российский шлягер под названием «Сделано в СССР», исполняемый популярным эстрадным певцом О. Газмановым на различных торжествах и юбилеях. Приведу несколько куплетов из этого шлягера:
«Украина и Крым, Беларусь и Молдова —
Это моя страна!
Краснодарский край, Сибирь и Поволжье,
Казахстан и Кавказ, и Прибалтика тоже!
Это моя страна!
Даже Европа объединилась в Союз.
Вместе наши предки сражались в бою,
Вместе выиграна война,
Вместе — мы самая большая страна!
Душат границы, без визы нельзя...
Как вы без нас? Отзовитесь, друзья!»
Действительно, значительная часть россиян по-прежнему убеждена в том, что бывшие народы СССР без России жить не могут.
Империя выглядит привлекательно, «красиво», иногда даже «шикарно», как парад войск Александра III на кремлевской площади в кинофильме Н. Михалкова «Сибирский цирюльник».
Но есть и другая литература, которая передает нарастающую тревогу части российских интеллектуалов перед угрозой реставрации империи. При этом они опасаются не столько возможного ввязывания России в захватнические войны, сколько восстановления имперских порядков внутри страны.
«Антиутопия» — это литература эпохи страха. В Советском Союзе этот жанр был особенно характерен для периодов, предшествовавших высшим проявлениям тоталитаризма. Еще в 1921 г. Е. Замятин, пожалуй, первым из советских писателей, описал тоталитарную империю (Единое Государство) в романе «Мы». Сама Империя еще не была построена (как известно, Советский Союз был образован год спустя), тоталитаризм лишь угадывался по отдельным его проявлениям. Сталин в то время был еще фигурой второго плана в списке большевистских лидеров. Тогда никто не мог себе представить, что через несколько лет он станет советским диктатором. Замятин же увидел главное, что несла с собой большевистская власть: подавление личности, всепроницающую слежку, прозрачные (у писателя — в буквальном смысле) стены домов, всеобщее поклонение Благодетелю-государю и, в конце концов, фантастическую операцию по разделению души и тела у каждого из подданных, у которых вместо имен лишь номера.
В период расцвета тоталитаризма (1930–1940-е годы) такая проза исчезла и вновь появилась после смерти Сталина во время так называемой «оттепели» 1960-х годов. Тогда еще был нужен шифрованный язык, но уже зародилась надежда, что какая-то часть сограждан сможет прочитать написанное без риска попасть в концлагерь. Так появилась антиутопия Ю. Даниэля «Говорит Москва» (1960–1961), ставшая не только литературным, но и политическим событием после ареста в сентябре 1965 г. Даниэля и его друга А. Синявского в связи с публикацией на Западе их литературных произведений.
В период правления М. Горбачева и Б. Ельцина почти не было спроса на «зашифрованную» литературу. Изголодавшаяся по правде публика буквально набросилась на публицистику и публицистическую прозу Ю. Буртина, Н. Шмелева, Ю. Черниченко, В. Коротича и др. Поэтому, с одной стороны, удивительно, а, с другой, весьма симптоматично, что сразу нескольких книг в жанре антиутопии вышли в 2000 г., хотя написаны они были несколько ранее. Речь идет о произведениях О. Дивова («Выбраковка»), Э. Геворкяна («Времена негодяев»), П. Крусанова («Укус ангела») и Хольма Ван Зайчика[1] («Дело жадного варвара»). Писателям-«антиутопистам» удалось угадать многое из того, что случилось спустя несколько лет. .В их работах отразилось предчувствие возрождения в России имперского порядка. В одних романах прямо говорилось о России как империи («Времена негодяев»), в других использовались вымышленные названия, например, «Славянский Союз» («Выбраковка»), «Ордо-Русь» («Дело жадного варвара») или «Империя Гесперия» («Укус ангела»), но со столицей в Москве и другими ясными российскими приметами. Время действия также обозначалось по-разному: у Геворкяна прямо указывался 2014 г., в других романах угадывалось первое двадцатилетие XXI в.
Думаю, что верно предсказанные этими писателями образы будущего, отчасти уже воплотившиеся в реальность, объясняются не столько особым даром предчувствия, сколько тем, что литераторы раньше, чем социологи, увидели в российском обществе те массовые страхи, эксплуатация которых позволяет постепенно восстанавливать имперскую конструкцию. Это дало им возможность весьма достоверно, на мой взгляд, описать механизм поэтапного воссоздания империи.
Механизмы воспроизводства имперского синдрома
Все романы-антиутопии начинаются с одного и того же образа — страна после катастрофы. Это стандартный зачин таких произведений, но в данном случае интересен главный признак катастрофы — распад страны. Одни авторы, как П. Крусанов, описывают распад в сниженном гротесковом стиле: «Сначала отпали западные провинции: Польша, Моравия, Паннония и Чехия. Затем провозгласили независимость закавказские царства, Болгария, Румыния. Следом отделились Финляндия, Курляндия и Литва. Еще немного, и Гесперия, преданная вассалами, распалась бы в пыль». Другие живописуют распад весьма реалистично. Например, герой Геворкяна Виктор живет в Саратове. Его «аусвайс» действует только в этом городе. За пределами Саратова — другие порядки и другие документы. Москва лишь формально считается столицей. В стране нет своей валюты — пачки национальной валюты не хватает и на рюмку водки. Единственная реальная валюта — так называемые «чоны» — чеки ООН, ставшей мировым правительством. Оно вводит воинские контингенты и расставляет своих представителей по регионам и вообще выглядит ужасным монстром-оккупантом.
Представленный Геворкяном образ распада страны можно рассматривать как слепок со стереотипных страхов современной России, да и не только современной. Вот уже более полутора веков, начиная с Александра I, Россия непрерывно переживает циклические смены реформ и контрреформ. В каждом из таких циклов провал реформ воспринимается в массовом сознании как хаос, сопровождаемый угрозой утраты части территории или полного распада страны.
Пока сохраняется «имперское тело», сохраняются и страхи его разрушения. Такие страхи приняли наиболее массовый характер после распада СССР, который большинство россиян, судя по исследованиям центра Ю. Левады, считают главным и самым болезненным событием последних пятнадцати лет [Общественное мнение в 2002 г. По материалам исследований 1989–2002 гг. 2002: 19]. Наличие в России национальных республик само по себе говорит о возможности повторения ею судьбы СССР.
Чеченская война, более чем иные факторы, способствовала активизации всего комплекса имперского сознания.
Пока существуют страхи распада «имперского тела», воспроизводятся и надежды на «сильную руку» и «мудрого царя». Эти стереотипы, в свою очередь, используются как база для восстановления и укрепления централизации. Лозунгами борьбы с сепаратизмом обосновывались основные реформы нынешней власти — от введения федеральных округов до замены избранных губернаторов назначаемыми.
Еще один стереотип имперского сознания, стартовый для реконструкции всей имперской системы, — идея Великой России. Один из героев романа «Времена негодяев» как бы излагает национальную идею России: «Только большая страна сможет в будущем победить своих врагов». Затем герой поправляет себя: «Не большая, а великая... Великую страну делают великие люди... Великих людей собирает великий правитель...»
Размер порождает проблему амбиций. Не может страна с самым большим на свете «телом» не быть самой главной! Эта идея — быть сверхдержавой, взять количеством, приплюсовать к одной шестой еще какой-то кусочек, — владевшая умами российских самодержцев, еще более усилившаяся в советские времена, и сегодня дурманит россиян. Вспоминается известный тезис евразийцев: «География — это судьба». Возможно, стоило бы поддержать лозунг «Великой России», если бы он предполагал строительство дорог, однако вместо этого растет военный бюджет, усиливается милитаризация не только экономики, но и политики.
И вновь мы видим воспроизводство цепи «имперское тело — имперское сознание — имперская власть».
Образы возрождения империи
Во всех перечисленных романах рано или поздно появляется великий вождь или военная хунта, волей которых не только восстанавливается империя, но и расширяются ее границы. Практически все упомянутые мной авторы в гротесковой форме описывают «великий подвиг» расширения границ страны. Например, империя Гесперия расширила свои границы за счет аннексии Могулистана, Монголии, Персии и Шпицбергена; Славянский Союз объединил Россию и Белоруссию (как известно, такой союз действительно появился, хотя и не в такой форме, как описано в романе). Писатели-фантасты не дают разгуляться своей фантазии, понимая, что нынешняя Россия потеряла способность к экспансии, это «империя в себе» и ее основная функция — удержание от распада собственной территории. Впрочем, Хольм Ван Зайчик описывает империю Ордо-Русь, в народе именуемую Ордусь, занимающую необъятные земли и продолжающую расширяться, но в восточном, а не в западном направлении, которое было основным со времен Петра I. Ордусь — это Россия и территория бывшей татаро-монгольской орды периода правления Чингисхана (включая Китай). Создав такую империю, Россия, казалось бы, взяла реванш за татаро-монгольское иго, тем не менее, на завоеванных землях китайцев неизмеримо больше, чем русских, и постепенно русские просто растворяются в массе китайцев.
Итак, во всех романах Российская империя расширяется, но именно после этого у нее появляются неразрешимые проблемы. Каждый из авторов акцентирует внимание на своем аспекте этих проблем, но все они показывают, что империя страшна не только и не столько для народов завоеванных территорий, сколько для жителей метрополии, то есть для русских.
Хольм Ван Зайчик указывает, что от расширения империи больше всего пострадает русская национальная культура. Государственный язык в Ордуси — китайский (повествование в книге ведется от имени «переводчика с китайского»). Официальная идеология выстроена на базе конфуцианства. Изречения Конфуция висят даже в аэропорту. От русской культуры сохранилось только отношение к закону. Здесь, как и на Руси, «с древности соблюдается выработанный принцип: наказания установлены, но не применяются». Это явный парафраз знаменитого изречения М. Салтыкова-Щедрина: строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения.
Перед Гесперией стоит другая проблема, — империю донимают сепаратисты, с которыми она ведет непрерывную войну. И хотя по отчетам, направляемым императору-диктатору Ивану Некитаеву, на одного убитого солдата империи приходится 76 уничтоженных мятежников, регулярная армия тает.
В Славянском Союзе главной является проблема чиновничьего произвола и коррупции, от которых все сильнее страдает население. В романе «Выбраковка» Российская империя возрождается дважды. Сначала народ Российской Федерации, уставший от хаоса и дезинтеграции, создает империю, а затем уже подданные империи, измученные коррумпированными чиновниками, приводят к власти хунту, состоящую из генералов и офицеров, — «правительство народного доверия». Первым же своим декретом хунта формирует отряды «выбраковщиков» — специально подготовленных людей, которым выдается лицензия на убийство («выбраковку») преступников, нездоровых детей, инакомыслящих и, главным образом, этнически инородных элементов.
Для меня именно этот роман представляет особый интерес, поскольку в нем сравнительно адекватно предсказаны события, которые происходят сегодня в России. Во главе страны стоит популярный правитель, построивший «властную вертикаль», которую поддержало большинство граждан. Однако очень скоро выяснилось, что власть, лишенная общественного контроля, склонна к произволу, что чиновники стали воровать еще больше, чем прежде. Все слои населения начинают ощущать растущий дискомфорт. Первыми на массовые митинги протеста выходят пенсионеры (в январе 2005 г. по России прокатилась волна протестных акций пенсионеров, недовольных заменой натуральных льгот денежными компенсациями). Следом за ними к различным видам протеста, вероятно, подтянутся социальные слои с меньшим уровнем бесстрашия, вплоть до бизнесменов, все более страдающих от произвола чиновников. Но все это вовсе не означает, что миф о «хорошей империи с мудрым царем» близок к краху. Скорее всего, последует его модификация в направлениях, соответствующих сложившимся стереотипам массового сознания. Прежде всего, это стремление к усилению жесткости власти и режима «сильной руки». Далее, люди все меньше доверяют гражданским чиновникам и все больше хотят видеть во власти офицеров и генералов, хотя бы потому, что армию всегда уважали, а о том, что военные тоже воруют, знают меньше (ведь они живут в отдаленных гарнизонах). Но больше всего надежд на то, что чиновники станут честнее, связывается с их назначением только из числа чистокровных русских людей. Вот и выступления пенсионеров против монетизации льгот во многих регионах страны сопровождались лозунгом «Долой нерусских министров!» (Фрадкова, Грефа, Зурабова, Левитина и др.). Подобные настроения не могут не учитываться в Кремле, и, по мере нарастания социально-экономических проблем, весьма вероятно усиление позывов федеральной власти снять с себя ответственность и переложить ее на врагов, как внешних, так и внутренних. В этом случае властям может понадобиться опора в лице русского национализма.
Итак, один из возможных вариантов трансформации нынешней полуимперской России в полновесную империю состоит в том, что нынешняя власть, возможно, с некоторыми персональными изменениями, сбросит себя остатки либеральной драпировки и, опираясь на прирученных националистов, будет наращивать авторитарные методы управления.
Но возможен и другой вариант — на смену нынешнему режиму придут радикальные русские националисты из числа нелегальных партий, которые уже сформировали и широко разрекламировали свою программу воссоздания Российской империи якобы для целей возрождения русской нации. Их лидеры называют себя «третьей силой», идущей на смену коммунистам и демократам (при этом нынешний режим они относят ко второй категории). Теоретикам новой империи одной «вертикали власти» явно не достаточно, они хотят соединить ее с вертикалью этнических общностей. Приведу в качестве примера довольно длинную цитату из работы одного из них: «В классической империи полиэтническое общество имеет четкую иерархическую структуру, на вершине которой находится только один империообразующий народ — персы, римляне-италики, русские, англичане, турки-османы и т.д. …Русским Империя нужна. И нужна совсем не потому, что нам нужно некое “полиэтническое окружение”, не потому, что нам необходимо непременно взвалить на себя “имперское бремя” и просвещать инородцев, наслаждаясь “культурным смешением” с ними. Империя русским нужна и не потому, что “так делают все”, и неплохо бы и нам устроить на пространстве бывшего СССР “либеральную империю” по рецептам Чубайса. Все значительно проще — “imperium”, имперская власть (а не “бремя”) является важной составной частью русской национальной идентичности, одной из определяющих ее черт» [Холмогоров 2004].
Ближайшим аналогом полной имперской вертикали является модель германского «Третьего рейха», в котором в качестве «государствообразующего» народа выступали «истинные арийцы», далее размещались второстепенные, покоренные народы, а в самом низу — неполноценные нации, подлежавшие уничтожению.
Этнический национализм — последняя опора имперской системы
В нашей стране новейшая имперская идея первоначально была лишена этнической нагрузки и опиралась на известный лозунг — «Власть в России — единственный европеец, не мешайте ей вас осчастливить». И даже представители партии «Родина», наиболее подозреваемой в приверженности этнонационализму, говорили примерно следующее: «Нас интересует г-н Абрамович не своей броской этнической фамилией, а тем, что он часть семьи Ельцина (в сицилианском смысле) и как человек, вывозящий капиталы за границу. Вот мы придем к власти, отберем ресурсы у олигархов и честно распределим их на благо народа». Однако идея замена олигархической, коррумпированной власти некоей иной, «честной», быстро доказала свою несостоятельность: кто же может контролировать чиновника в системе управления, в которой он главное лицо? Иное дело — этническая версия все той же модели «хорошего царя и хороших бояр». Утверждение типа «власть сразу же станет народной, как только будет русской» и эмоционально более привлекательно, и логически менее уязвимо в нынешних российских условиях, учитывая сложившийся стереотип восприятия этничности: «скажи мне, какая у него национальность, и я скажу, что он за человек». Такой взгляд сегодня преобладает не только в массовом, но и в элитарном сознании. Так или иначе, дальнейшее развитие курса на укрепление «вертикали власти» потребует, скорее всего, опоры на этнизированные, национал-имперские («национал-державные») идеи. Они имеют давние традиции в российской истории. Еще в 1870-е годы К. Победоносцев, могущественный бюрократ (обер-прокурор Синода) и идейный наставник двух последних российских императоров (Александра III и Николая II), в своей программе борьбы со смутой предлагал первым делом почистить правительство, заменив министров, прежде всего, на людей исконно русских, с «русскою душой».
Столь понятная и исторически привычная идея этнического или даже расового подхода к формированию власти отразилась и в современной художественной литературе. В упомянутом романе «Выбраковка» в гротескной форме показано, к чему могут привести такие настроения в новой империи. В Славянском Союзе расизм становится основой государственной политики. Популярный в России еще с конца 1990-х годов лозунг — «У нерусских не покупаем», в романе изменяется на — «Нерусские выбраковываются». Впрочем, не все — цыган, например, заставляют бежать в Украину. Почему? Оказывается, так эту страну наказывают за отказ вступить в Славянский Союз. Роман был написан задолго до «оранжевой революции», но предчувствия о строптивости Украины писателя не обманули. А кого же «выбраковывают» прежде всего? Евреев — «…как правило, за преступления, связанные с вывозом капиталов».
В этом месте может показаться, что в романе неверно угаданы нынешние российские реалии, ведь с середины 1990-х годов основными объектами ксенофобии являются не евреи, а чеченцы и цыгане. Это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрируют более половины респондентов (к чеченцам такое отношение фиксируется с 1995 г., к цыганам — с 2002 г. [см. подробнее: Паин 2004: 239–240]). Следующее место по уровню негативного восприятия занимают азербайджанцы (доля негативных оценок по отношению к ним не опускалась ниже 30%, а в 1998 г. подскочила до 49% опрошенных). Далее следуют все остальные народы Кавказа (доля негативных оценок не опускалась ниже 27%, а в отдельные годы доходила до 45%) и представители народов Средней Азии (негативные оценки им давали 20–22% респондентов). По отношению же к евреям этническое большинство демонстрирует умеренный негативизм (доля негативных оценок колебалась с 1995 по 2002 гг. в интервале от 13% до 17% [Паин 2004: 239–240]). Однако после 2002 г. тенденция роста негативных оценок евреев стала особенно заметной и в настоящее время усиливается. Наиболее устойчивый рост ксенофобии и, прежде всего, антисемитизма наблюдается в элитарных кругах, в группе респондентов с высшим образованием. За семь лет наблюдений ВЦИОМ (1990–1997 гг.) доля негативных оценок этнических меньшинств в данной группе увеличилась почти вдвое — с 39% до 69% [Гудков 2002: 141]. Именно в этой среде полагают, что государственные органы должны следить за тем, чтобы «инородцы, нерусские не могли занимать ключевые посты в правительстве, в средствах массовой информации, армии и милиции» [Гудков 2002: 141]. Для идейных русских националистов, особенно представителей радикальных экстремистских организаций, главным объектом ксенофобии с конца 1990-х годов выступают уже не чеченцы, а евреи, о чем свидетельствуют показательные политические акции, вроде известного «письма 500», а также нарастающий поток антисемитских публикаций [см.: Антисемитизм, ксенофобия и религиозная нетерпимость в российских регионах 2002]. Антисемитизм прекрасно сочетается с антиолигархическими настроениями в российском обществе.
Впрочем, ныне проявились и другие виды этнонационализма, которые способствуют укреплению имперского порядка. Например, абхазский и осетинский национализм, направленный против Грузии, может быть использован имперской Россией как инструмент геополитического давления, антикитайские фобии прочнее привязывают к России Сибирь и Дальний Восток, а неприязнь многих народов Северного Кавказа друг к другу помогает центральной власти сохранять свое господство в регионе.
Итак, массовая ксенофобия и базирующийся на ней элитарный этнический национализм — это последнее пристанище имперского сознания и последняя опора всей имперской системы. Вместе с тем империя ограничена в возможности манипулировать ксенофобией, хотя бы потому, что порождаемая ею жажда насилия находит себе все новые жертвы. Тенденция эскалации насилия нашла, на мой взгляд, убедительное отражение в романе «Выбраковка».
В Славянском Союзе, который описал О. Дивов, несмотря на жесточайшие регламентации, под «выбраковку» со временем попали и многие чистокровные славяне. Постепенно «выбраковщики», на которых люди надеялись как на избавителей от террора, стали восприниматься как самые опасные и беспощадные террористы. Процесс «выбраковки» продолжался 10 лет и повлек за собой истребление до 10 млн. россиян. И те самые русские люди, которые изнывали от постперестроечного демократического хаоса, попробовав на себе имперский порядок «выбраковщиков», обратили на них всю свою ненависть. В романе, в конце концов, «выбраковщиков» свергают.
* * *
Особенности трансформации России, сущность ее действительно особого пути развития в наибольшей мере могут быть поняты исходя из ее имперского прошлого и настоящего. Судя по опыту восточноевропейских государств, важнейшим условием их успехов в деле демократизации и модернизации был и остается мотив бегства от империи. Он позволил перетерпеть поистине шоковые терапии, оказав блокирующее влияние на саму возможность возрождения здесь идей «социалистического пути». В России же такого естественного барьера для возвращения к имперскому традиционализму нет. Большая часть ее территории — это бывшая метрополия, на которой легко возрождается весь комплекс имперских настроений — от представлений о стране как о сверхдержаве до надежд на имперский порядок и мудрого царя.
Россия не может убежать от империи как от внешнего врага. Единственное, что она может сделать, — это выдавить империю из себя.
Примечания
Антисемитизм, ксенофобия и религиозная нетерпимость в российских регионах. 2002. М.: Объединение комитетов в защиту евреев в бывшем СССР.
Бондаренко В. 2000. Народ Вседержитель // «Завтра», № 1(318), 04.01.
Геворкян Э. 2000. Времена негодяев. М.: АСТ.
Граждане новой России: кем они себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить. 2005. Доклад Института комплексных социальных исследований РАН. М.: ИКСИ РАН.
Гудков Л. 2002. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. В.С. Малахова и В.А. Тишкова. М.
Гудков Л. 2004. Негативная идентичность. Статьи 1997–2002 гг. М.
Дивов О. 2000. Выбраковка М.: ЭКСМО-ПРЕСС.
Крусанов П. 2000. Укус ангела. СПб.: Амфора.
Общественное мнение в 2002 г. По материалам исследований 1989–2002 гг. 20002. М.: ВЦИОМ.
Паин. Э.А. 2004. Этнополитический маятник: динамика механизмы этнополитических процессов в постсоветской России. М.: Институт социологии РАН.
Послание Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина Федеральному Собранию Российской Федерации 16 мая 2003 г. // «Российская газета», 17.05.
Холмогоров Е. 2004. Какая империя нужна русским? АПН, Нижний Новгород: http://www.apn-nn.ru/print.php?typ=diskurs&id=21
Хольм Ван Зайчик. 2000. Дело жадного варвара. СПб.: Азбука.
[1] Псевдоним В. Рыбакова. — Прим. авт.
