Трудно представить себе, что российское тюремное или еще более высокое начальство, помещая в одну камеру Михаила Ходорковского и Владимира Квачкова, стремилось предоставить авторам будущих триллеров эффектный исторический материал. Впрочем, другого объяснения этому маневру я придумать не могу. Так или иначе, судьбы двух самых знаменитых заключенных сегодняшней России оказались связаны общим узлом. Недаром вслед за Ходорковским его бывший сокамерник тоже решил вступить в борьбу за мандат депутата Госдумы и даже объявил голодовку. Всегда, когда политический процесс сходит на нет, его функции переходят к процессам судебным.
Два года тому назад после ареста Ходорковского я писал, что, отказавшись понять сделанный ему намек, добровольно отдать бизнес и покинуть страну, главный олигарх России сломал сценарий путинской стабилизации. Сегодня от тогдашней стабильности остались одни обломки – российская власть, похоже, охвачена паникой, а ее главный оппонент держится все решительней и уверенней. Пожалуй, Ходорковский выбрал едва ли не единственный путь, способный превратить миллиардера еврейского происхождения в политического лидера национального масштаба. Отсюда и произошедший с ним “левый поворот”. Идеология его недавнего манифеста – отдельная и достаточно любопытная тема, но ясно, что автор этого сочинения отправлялся на нары не за тем, чтобы с них годами наблюдать, как горстка правозащитников ведет безуспешную борьбу за его освобождение.
Другой вопрос, кому доведется пожинать плоды нарастающей дестабилизации режима. На ее фоне тюремная встреча Ходорковского с полковником Квачковым выглядит особенно символично.
Разумеется, я не знаю, какова реальная роль Квачкова в инкриминируемом ему преступлении. Однако парадоксальным образом политическое содержание этого процесса уже почти не зависит от правового. Когда человек, отрицающий свою причастность к покушению на крупного государственного деятеля, произносит на суде громовые тирады о своей ненависти к потерпевшему – это может приводить в ужас адвокатов, но свидетельствует о вполне обдуманной стратегии публичного поведения. Вне зависимости от своей реальной вины, Квачков хочет, чтобы его оправдали не как человека, который не покушался на Чубайса, а как человека, который на него покушался.
Эта логика станет понятней, если сравнить дело Квачкова с не так давно прошедшим в Калифорнии судом над О.Дж. Симпсоном, оправдание которого присяжными Денис Драгунский уже вспоминал в связи с делом Ходорковского. Ни черных присяжных, вынесших вердикт, ни обитателей негритянских гетто, ликовавших по этому поводу, вовсе не волновали реальные обстоятельства преступления. Все они были убеждены, что если прославленный чернокожий спортсмен убил свою белую жену и ее белого любовника, то и правильно сделал. Однако в рамках американского, как, впрочем, и росийского, законодательства оправдать подсудимого на этом основании невозможно, поэтому присяжные были вынуждены перевести свои моральные суждения и этнические пристрастия на язык правового документа.
Точно так же, формально отрицая свою вину, Квачков оставляет присяжным техническую возможность для оправдательного приговора. Однако, по сути дела, пытается поставить перед судом вопрос о том, имеет ли право русский патриот убить Чубайса.
Весь характер грядущих судебных слушаний просматривается с совершенной отчетливостью. Пока адвокаты Квачкова, как им и подобает, будут методично вгрызаться в просчеты следствия, его единомышленники примутся раскручивать стереотипные образы боевого офицера, с одной стороны, и “виновника всех бед России”, автора грабительской приватизации, - с другой. С помощью СМИ, интерес которых к процессу специально подогревать не потребуется, противостояние между Квачковым и Чубайсом может стать основным сюжетом национальной политической жизни и затмить президентские выборы 2008 года. В результате последствия этого дела могут оказаться для России еще более зловещими, чем итоги процесса Ходорковского и Лебедева.
Что решит суд? Умонастроения большинства российских граждан сегодня хорошо известны. Конечно, у власти есть рычаги воздействия и на отбор присяжных, и на процедуру принятия решения. Но захочет ли она ими воспользоваться, учитывая, что в наших силовых структурах немало единомышленников обвиняемого, а может быть, и его тайных вдохновителей? А если захочет, сможет ли? Нельзя забывать, что те, кто придут пикетировать суд с портретами Квачкова, будут сильно отличаться от сторонников Ходорковского. В арсенале их средств воздействия на присяжных есть, в частности, и отнюдь не пустые угрозы физической расправы с оппонентами. При сравнении этого инструмента с пресловутым административным ресурсом невольно вспоминаются слова, сказанные Борисом Годуновым Битяговскому в “Смерти Иоанна Грозного” Алексея Толстого:
Различье ж, знай, меж мной и Шуйским то,
Что правежом тебя стращает Шуйский,
Какой бы не придумал и Малюта
Скуратов-Бельский, мой покойный тесть!
Для того чтобы проголосовать в этих условиях за обвинительный вердикт, потребуется немалое мужество. Куда проще, даже если ты искренне не согласен с тем, что приватизаторов нужно взрывать, убедить себя, скажем, в слабости доказательной базы или в наличии процедурных нарушений.
Зато не приходится сомневаться, что оправдание Квачкова станет актом легитимации фашистского подполья и убийства идеологических оппонентов как средства политической борьбы. На фоне этой перспективы все, что мы видели до сих пор, покажется торжеством демократии и законности.
Впрочем, и обвинительный вердикт сулит нашей стране лишь временное облегчение. Нынешняя власть много сделала, для того чтобы обычное для России недоверие ко всем институтам правосудия приобрело тотальный характер. В этих условиях при первом же кризисе контуженный полковник, призывающий молодежь готовиться стать калеками, может превратиться чуть ли не в народного заступника.
Надо сказать, что у Квачкова на скамье подсудимых был неудачливый предшественник, еще один полковник – Буданов. Примерно те же политические силы, используя распространенную неприязнь к чеченцам, безуспешно пытались сделать из него героя. Однако для массового сознания дело Буданова выглядело чересчур неаппетитно. Все же трудно согласиться с тем, что убийство молодой женщины на допросе – это подвиг, сколько бы тебе ни говорили, что жертва была неприятельским снайпером. Другое дело, когда боец лежит на снегу в засаде, чтобы пустить под откос бронированный BMW врага. Словно смотришь старое кино про партизанов.
