Мы выбираем — нас выбирают

Гендерные итоги избирательного цикла 2003-2004 годов

Вскоре после своего переизбрания на пост Президента России В. Путин осуществил обновление главных федеральных органов исполнительной власти. Произошли кадровые перестановки в его Администрации: поменялись некоторые лица среди руководителей ее структурных подразделений, помощников и советников Президента. По итогам преобразований влиятельный еженедельник «Коммерсант-Власть» составил рейтинг десяти чиновников Администрации, занимающих в ней ключевые посты [1]. В этой десятке значатся две женщины — помощники Президента Лариса Брычева и Джахан Поллыева.

Одновременно глава государства представил на утверждение в Государственную Думу состав нового правительственного кабинета. Среди предложенных им кандидатур не оказалось ни одного женского имени. Государственная Дума утвердила этот состав. Такого абсолютно однополого правительственного кабинета в стране не было почти пятьдесят лет. Кроме того, в процессе сокращения правительственных подразделений были ликвидированы: Комиссия по вопросам положения женщин, которую, начиная с 1996 года, курировал вице-премьер по социальным вопросам; и Департамент по делам детей, женщин и семьи, работавший в составе ликвидированного Министерства труда и социального развития. Это были единственные правительственные структуры, хоть в какой-то мере отвечавшие за состояние дел в сфере гендерного равноправия. Данные сокращения привели и к исчезновению Круглого стола женских организаций, который был сформирован при Министерстве труда и социального развития как канал взаимодействия исполнительной власти и женских неправительственных объединений.

Небольшое увеличение числа женщин в органах законодательной власти федерального уровня, почти полное вымывание женщин из верхнего эшелона исполнительной власти, а вместе с этим — выпадение из поля зрения исполнительной власти и проблематики гендерного равноправия — таковы по большому счету гендерные итоги избирательного цикла 2003-2003 годов, который должен был обновить сферу российской политики. Эти итоги поразительно точно отражают изменения в соотношении сил между исполнительной и законодательной властью в структурах российской государственности. Они же свидетельствуют о том, что в стране не происходит реального перераспределения властных полномочий между мужчинами и женщинами — перераспределения, которое считается знаком движения по пути к современной демократии.

Кому от этого плохо? Во-первых, как мы не раз уже отмечали, столь очевидная маргинализация женщин в политике впрямую противоречит как законодательству нашей страны, так и многим международным договорам, подписанным Россией, включая одобренный Государственной Думой 2 июня 2004 года Факультативный протокол к Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин.

Во-вторых, эта маргинализация впрямую отражается на деятельности тех женщин, которые все же сумели пробиться на высшие государственные посты. Ведь они не могут не ощущать свою «инаковость», чужеродность в этом мужском царстве. Их действия, в отличие от действий коллег мужчин, оцениваются по двойным стандартам. Им выносят вердикт и как политикам с традиционным, значит — мужским, набором качеств, и как женщинам, которые обязаны сохранять «женственность», дабы не быть осужденными общественным мнением. Что же им делать? Вырабатывать свой стиль существования в политике или копировать мужские стандарты политической деятельности? Последнее, разумеется, проще. Но в таком случае пропадает всякий смысл идеи женского представительства во власти.

В-третьих, гендерный дисбаланс властных структур негативно сказывается на повседневной жизни российских женщин — на их зарплатах, пенсиях, пособиях для детей.

Наконец, отчуждение женщин от политики имеет своим следствием воспроизводство традиционалистской — не гражданской и демократической, а «подданнической» политической культуры. Ведь политика для большинства женщин остается совершенно чужой, далекой от их жизненных стратегий сферой. Им недосуг всерьез задумываться над тем, что происходит где-то вне их реальной жизни. Но, с другой стороны, именно женщины — носительницы традиционной политической культуры, являются в России основными агентами социализации подрастающего поколения, и в процессе воспитания они неизбежно транслируют ему усвоенные нормы политического поведения.

Учитывая все это, можно с полным основанием утверждать, что гендерное неравенство в сфере политики в реальности является одним из самых существенных препятствий, или блокировок, на пути демократической трансформации России.

Судя по самым разным опросам общественного мнения, почти две трети наших соотечественников осознают факт неравенства шансов мужчин и женщин в политике. И более 50% из них убеждены в том, что представительство женщин в структурах власти должно быть равнозначным мужскому [2]. Значит, потенциально российские граждане готовы легитимизировать, одобрить разделение политической ответственности между мужчинами и женщинами, то есть — демократический гендерный порядок. Однако нынешняя политическая элита, в особенности — ее организованная часть: политические партии и объединения, их лидеры, не склонны менять существующие правила игры.

Чем это чревато? На уровне общества — ослабленностью мотиваций к гражданскому участию, неспособностью противостоять искусам авторитаризма, национализма, шовинизма. На уровне государства — неустойчивостью, даже иллюзорностью существования демократических институтов, отсутствием прочного фундамента для устойчивого развития.

Президентские выборы 2004 года: гендерные различия

Исход президентских выборов 2004 г. задолго до дня голосования был вполне очевиден не только для «олитического класса», но и для подавляющего большинства российских граждан. Еще на той стадии кампании, когда круг претендентов на пост главы государства не был очерчен даже приблизительно — почти за три месяца до выборов (20-21.12.2003), — сугубо гипотетическую возможность победы какого-либо кандидата, кроме В. Путина, допускали лишь 6% россиян, тогда как 80% — совершенно определенно исключали ее [3].

Когда же по ходу кампании респондентов просили уже не оценить гипотетическую возможность того или иного исхода выборов, а дать прогноз — предсказать, кто из участников этой кампании, по их мнению, одержит победу 14 марта, — обнаруживалось практически полное единодушие: на протяжении двух месяцев, предшествовавших дню голосования, этот вопрос задавался семь раз, и от 88% до 91% участников опросов уверенно говорили, что победит В. Путин, при том что от 8% до 11% — затруднялись ответить на вопрос. И ни разу доля респондентов, предрекающих победу кому-либо из конкурентов действующего президента, не достигала даже 1% — вплоть до опроса, проведенного за неделю до выборов (6-7.03.2004), когда именно столько опрошенных заявили, что выиграет Н. Харитонов.

Неудивительно, что при подобном соотношении сил основная «интрига» выборов свелась, по существу, к тому, каким окажется уровень явки избирателей: не обернется ли отсутствие реальной конкуренции таким ростом электорального абсентеизма, который может привести к срыву выборов? В ходе кампании аналитики и комментаторы уделяли этому вопросу еще больше внимания, чем во время выборов парламентских — когда он, как мы видели, тоже был достаточно актуален.

Известно, что когда дело касается прогнозирования явки, к данным опросов общественного мнения всегда приходится относиться с изрядной долей недоверия, поскольку многие граждане, не только не уверенные в том, что пойдут на избирательные участки, но и твердо решившие на них не идти, предпочитают давать «социально одобряемые» ответы на прямой вопрос о том, примут ли они участие в выборах [4]. Это в полной мере проявилось и в ходе президентской кампании 2004 г.: подавляющее большинство участников еженедельных опросов неизменно «обещало» явиться к избирательным урнам. Однако показательно, что если среди мужчин на протяжении двух предвыборных месяцев такое «обязательство» брали на себя 77-79% опрошенных, то среди женщин — 82-84%.

Более твердую, нежели мужчины, установку на участие в выборах женщины демонстрировали и в ответах на иные вопросы. Они, например, значительно реже выражали согласие с тезисом о том, что в ситуации, когда итог голосования предопределен, участвовать в нем не обязательно, и гораздо чаще отвергали этот, наиболее распространенный довод в пользу игнорирования выборов.

А когда участников опроса попросили самим оценить вероятность своего участия в выборах, выбрав один из вариантов ответа на соответствующий вопрос, женщины значительно чаще, чем мужчины, выражали твердую уверенность в том, что явятся к избирательным урнам.

Наконец, 54% респонденток за две недели до дня выборов заявили, что если участие в голосовании будет противоречить каким-либо их планам на этот день, то они предпочтут отказаться от своих планов ради того, чтобы явиться к избирательным урнам; среди мужчин же в этой гипотетической ситуации «поставили общественное выше личного» только 48% опрошенных.

Как и следовало ожидать, 14 марта женщины действительно в очередной раз продемонстрировали большую электоральную активность, нежели мужчины. По данным опроса, в выборах президента приняли 67% российских граждан: 64% мужчин и 69% женщин [5] (20-21.03.2004).

Здесь следует оговориться: результат опроса несколько отличается от официальных данных, согласно которым в выборах участвовали 64,3% россиян. Расхождение находится в пределах статистической погрешности и, в принципе, вполне может объясняться «разрешающей способностью» самого инструмента измерения. Однако похоже, что дело в другом: часть респондентов, очевидно, предпочли дать «социально одобряемый», «правильный» ответ на вопрос об их участии в выборах. Иначе трудно объяснить, почему 3% мужчин и 2% женщин затруднились ответить на вопрос, за кого именно они проголосовали, — едва ли неделю спустя после голосования они настолько прочно забыли о своем электоральном выборе, что даже предъявленная карточка с перечнем участвовавших в выборах кандидатов не смогла освежить их память.

Что касается распределения голосов, то, как и на выборах 2000 г., женщины гораздо чаще, чем мужчины, поддерживали В. Путина. За действующего президента проголосовали 65% участвовавших в выборах мужчин и 76% — женщин. Надо сказать, что на протяжении всей предвыборной кампании — как, впрочем, и в предшествующий период — последние выражали намерение голосовать за него чаще, чем представители «сильного пола». С середины января 2004 г., когда определился круг претендентов на президентский пост, и почти до конца февраля доля опрошенных, заявляющих, что в случае участия в выборах они проголосуют за В. Путина, среди мужчин колебалась в интервале 62-67%, а среди женщин — в интервале 72-77%. На последнем отрезке предвыборной кампании рейтинг главы государства несколько снизился, однако гендерные различия при этом остались неизменными: за две недели до выборов голосовать за В. Путина собирались 61% мужчин и 68% женщин, за неделю, соответственно, — 57% и 67%.

Аналогичные различия обнаруживаются и в оценках, которые мужчины и женщины давали работе В. Путина на посту президента. Если с середины января до конца февраля доля мужчин, считавших его работу «отличной» или «хорошей», колебалась в интервале от 45% до 51%, то доля женщин — от 51% до 57% (считали, что президент работает «плохо» или «очень плохо», от 8% до 10% мужчин и от 4% до 6% женщин; остальные либо выставляли оценку «удовлетворительно», либо затруднялись вынести вердикт по этому вопросу). В ходе двух последних предвыборных опросов доля мужчин, полагавших, что президент работает «отлично» или «хорошо», сократилась до 39% и 38%, доля женщин — до 48% и 46%. Как следует из этих данных, гендерные различия в оценке работы главы государства оказались весьма устойчивыми.

Стоит отметить, что некоторое снижение рейтинга президента в последние недели кампании не принесло сколько-нибудь заметных политических дивидендов кому-либо из прочих кандидатов, да и, судя по всему, никоим образом не было спровоцировано их агитационной активностью. Едва ли можно сомневаться в том, что оно было обусловлено главным образом — если не исключительно — отставкой кабинета М. Касьянова, вызвавшей у избирателей неоднозначную реакцию.

Хотя участники опроса, проведенного непосредственно после этого события (и еще до того, как была обнародована фамилия нового главы кабинета), втрое чаще выражали одобрение, чем неодобрение по поводу отставки правительства (41% и 14%), еще чаще (45%) они затруднялись так или иначе оценить происшедшее (28-29.02.2004). Нельзя сказать, что правительство М.Касьянова было очень популярно, но и сильного недовольства оно не вызывало. Во всяком случае, вскоре после отставки треть россиян (33%) «задним числом» оценили его деятельность позитивно, и практически столько же (32%) — негативно (6-7.03.2004) [6]. Иначе говоря, целесообразность смены правительства не была для большинства российских граждан самоочевидной.

Судя по данным опросов, внезапная отставка кабинета вызвала у немалой части россиян ощущение неожиданно возникшей политической нестабильности. А между тем ощущение определенной, устойчивости, предсказуемости власти и политической ситуации в целом, сформировавшееся в массовом сознании в последние годы, является, безусловно, одной из составляющих популярности В. Путина. Причем аргументы, которые использовал президент, разъясняя свое решение, были услышаны далеко не всеми, и отнюдь не все услышавшие их сочли эти доводы убедительными. Но одно было очевидно каждому второму избирателю (49%) — решение В. Путина каким-то образом связано с предстоящими выборами; 30% опрошенных никакой связи между этими событиями не усматривали, а 21% — затруднялись сказать, есть ли такая связь (6-7.03.2004). И если подчеркнутая, даже несколько демонстративная отстраненность президента от предвыборных баталий безнадежных аутсайдеров надежно защищала его популярность, то «резкий шаг», предпринятый им накануне выборов, слегка ее поколебал. Ущерб оказался незначительным, но показательно, что если среди тех, кто отнесся к отставке правительства положительно, собирались голосовать за В. Путина 70% опрошенных, то среди недовольных этим решением — 57%, а среди затруднившихся определить свое отношение к нему — 61% (28-29.02.2004).

* * *

Как мы видели ранее, на парламентских выборах в декабре 2003 г. мужчины голосовали за компартию чаще, чем женщины. На президентских выборах кандидат от КПРФ также получил большую поддержку от представителей «сильного пола»: за Н. Харитонова проголосовали 16% участвовавших в выборах мужчин и 11% — женщин.

Говорить о гендерных различиях в распределении голосов, поданных на президентских выборах за иных кандидатов, практически невозможно. Результаты этих кандидатов настолько скромны, что дифференцированный анализ их электоратов на основании массовых опросов произвести нельзя: любые различия не выходят за рамки статистической погрешности. По этой же причине нельзя сопоставить отношение мужчин и женщин к аутсайдерам кампании, заведомо не имевшим шансов на победу, опираясь на распределения ответов на вопросы, посвященные электоральным намерениям респондентов. Но можно обратиться к иным вопросам.

За две недели до выборов участников опроса спросили, в частности, о том, за кого из претендентов на президентское кресло они в принципе могли бы проголосовать. Разумеется, безоговорочным лидером и в этой «номинации» оказался действующий президент, причем женщины упоминали его значительно чаще, чем мужчины.

Кроме того, как видно из приведенных данных, более или менее ощутимые гендерные различия обнаружились в отношении респондентов к двум кандидатам — к И. Хакамаде и О. Малышкину. Что касается второго, то тут решающую роль, очевидно, сыграла партийная принадлежность кандидата и стиль его публичного поведения: О. Малышкин воспринимался избирателями как хоть и бледная, но вполне узнаваемая копия с хорошо известного оригинала. А поскольку женщины неизменно настроены в отношении В. Жириновского и ЛДПР гораздо более негативно, чем мужчины — что неизменно подтверждалось ранее в ходе парламентских и президентских выборов, — то неудивительно, что и очередной «знаменосец» этой партии оказался для них еще менее приемлемой фигурой, чем для мужчин.

Различия же в отношении мужчин и женщин к И. Хакамаде ее партийным «происхождением» объясняться не могут: СПС отнюдь не является более «женской», нежели «мужской» партией. К тому же следует иметь в виду, что И. Хакамада в ходе кампании критиковала действующую власть жестче, чем кто-либо из кандидатов, причем, в отличие от прочих, адресовала свои обвинения, как правило, непосредственно президенту. И это было замечено избирателями: когда после выборов респондентов спросили, кто из бывших претендентов на пост главы государства «в ближайшие годы будет находиться в оппозиции к власти» (20-21.03.2004), они чаще всего называли именно ее имя (22%). Даже Н. Харитонова, представителя партии, которая неизменно позиционирует себя как оппозиционная — и едва ли не единственная истинно оппозиционная — политическая сила, противостоящая «режиму» в целом, добивающаяся тотальной смены «курса» и т.д., партии, которая «изначально», с начала 90-х гг., воспринимается массовым сознанием как основной оппонент действующей власти, упоминали в этом контексте реже (19%), не говоря уже о прочих претендентах на президентское кресло. А между тем, как мы видели, женщины настроены в отношении действующей власти в целом, и президента — в особенности, значительно более лояльно, нежели мужчины. И если они, тем не менее, допускают для себя возможность проголосовать за И. Хакамаду — пусть даже и «в принципе», — чаще, чем представители «сильного пола», то естественно предположить, что в этом проявляется скорее «женская солидарность», симпатия к единственной женщине, решившейся вступить в предвыборную кампанию, нежели особая расположенность к ее идейно-политическим позициям. Тем более, что и иные данные определенно свидетельствуют о сравнительно благосклонном отношении женщин к этому кандидату.

Как видно из приведенной таблицы, когда речь идет о прочих политиках, баллотировавшихся в президенты, позиции мужчин и женщин практически совпадают: различия в оценках ничтожны. Ситуация с И. Хакамадой — принципиально иная. Правда, женщины, как и мужчины, выражают негативное отношение к этому политику чаще, чем к кому-либо иному из аутсайдеров президентской гонки (но все же не так часто, как представители «сильного пола»). Однако относящихся к И. Хакамаде позитивно среди них практически вдвое больше, чем среди мужчин.

Добавим к этому, что женщины значительно чаще мужчин называют И. Хакамаду, когда их спрашивают, кто из бывших кандидатов «лучше всех проявил себя в ходе предвыборной кампании»: 18% и 13% соответственно. Отвечая на более частный вопрос о том, кто из кандидатов произвел на них благоприятное впечатление в последнюю неделю перед выборами своими выступлениями в СМИ (20-21.03.2004), они тоже упоминают ее чаще, чем мужчины (11% и 6%), а когда респондентов спрашивают, кто в эту неделю произвел на них неблагоприятное впечатление, — реже (18% и 24%).

Таким образом, в отношении избирателей к И. Хакамаде гендерные различия обнаруживаются довольно отчетливо. Мы присмотримся к этим различиям подробнее — благо, в ходе одного из опросов, проведенных в период избирательной кампании, этому политику был посвящен отдельный блок вопросов. Однако прежде целесообразно выяснить, как относятся наши сограждане к самой идее избрания женщины на пост главы государства.

* * *

В принципе допускают возможность проголосовать на президентских выборах за женщину почти две трети избирательниц и почти половина избирателей-мужчин. В то же время каждый третий мужчина и каждая пятая женщина такую возможность категорически отвергают.

Следует обратить внимание на то, что различия в позициях по этому вопросу между представителями разных поколений невелики. И если люди среднего возраста считают для себя возможным содействовать приходу на высший государственный пост женщины несколько чаще, чем пожилые, то молодежь занимает в этом вопросе промежуточную позицию. Отсюда, по-видимому, следует, что иногда высказывающаяся точка зрения, согласно которой «время работает» на размывание патриархатных стереотипов, ошибочна — по крайней мере, в том, что касается представлений о доступе женщин на вершины властной пирамиды: молодое поколение ни в коей мере не обнаруживает здесь склонности к преодолению этих стереотипов.

Не подтверждается данными опроса и еще одно расхожее представление: о том, что патриархатные предрассудки особенно широко распространены «в глубинке». Доли респондентов, допускающих принципиальную возможность голосования за женщину на президентских выборах, практически одинаковы в селах, в малых городах и в городах больших — но не самых больших (56-58%). А вот в мегаполисах, городах с численностью населения свыше 1 млн. человек (за исключением Москвы), такая позиция как раз встречается значительно реже (47%). Правда, не слишком широко распространена здесь и противоположная позиция (26%, как и по стране в целом): жители мегаполисов гораздо чаще прочих россиян затрудняются определить свою точку зрения по рассматриваемому вопросу (27%).

Что касается москвичей, то они демонстрируют принципиальную готовность голосовать за женщину, баллотирующуюся на президентский пост, гораздо чаще, чем россияне в целом (68%), причем, как ни странно, в столице мужчины выражают такую готовность даже немного охотнее женщин.

Как и следовало ожидать, доля респондентов, в принципе согласных голосовать на президентских выборах за представительницу «прекрасного пола», особенно высока среди граждан с высшим образованием (71%; впрочем, и исключают это многие высокообразованные граждане — 22%), а также среди лиц с относительно высокими доходами (63%).

Обращает на себя внимание тот факт, что в двух федеральных округах распределение ответов на рассматриваемый вопрос резко отличается от общероссийского — при том, что в остальных округах доли участников опроса, заявляющих о принципиальной готовности проголосовать за женщину в ходе выборов главы государства, практически одинаковы. С одной стороны, заметно выделяется Уральский округ, где такую возможность допускает подавляющее большинство опрошенных — 72% (исключают — только 15%). С другой — оплотом консерватизма предстает Приволжский округ, в котором лишь 45% избирателей считают для себя возможным отдать голос за претендующую на президентское кресло женщину, а 35% — полагают это невозможным.

Участников опроса, заявивших, что они допускают либо исключают для себя возможность проголосовать на президентских выборах за женщину, попросили объяснить, почему они занимают соответствующую позицию. Ответы респондентов на этот открытый вопрос позволяют не только понять, какими мотивами они руководствуются, какие надежды или опасения связывают с гипотетически возможным восхождением женщины на вершину государственной власти, но и обнаружить заметные гендерные различия в восприятии этой перспективы.

Респонденты, выразившие принципиальную готовность голосовать за женщину, чаще всего говорили о том, что пол кандидата не имеет для них значения — важно лишь, чтобы он обладал необходимыми для исполнения обязанностей президента деловыми, интеллектуальными, нравственными качествами, чтобы его программа, политический курс их устраивали: «пол значения не имеет, только деловые качества важны»; «был бы человек хороший, грамотный, и совсем не важно — женщина это или мужчина»; «а почему бы и нет? Главное — чтобы человек был умный»; «пол в политике не играет роли»; «неважно — кто, главное — чтобы проводилась правильная политика»; «если она достойна, то почему бы ей не быть президентом?»

Подобные ответы дал каждый третий из числа высказавшихся по этому поводу (33%). Но показательно, что такая, гендерно нейтральная аргументация значительно чаще встречается в репликах мужчин (41% «мужских» ответов), чем женщин (28%). Кроме того, выделяются еще две более или менее значительные по численности группы ответов, которые чаще принадлежат мужчинам. Во-первых, — апелляция к историческим прецедентам: «есть опыт других государств»; «Маргарет Тэтчер в Англии сумела поднять экономику страны»; «на Руси были неплохие примеры царствования женщин»; «были Екатерина, Елизавета — и страна не рассыпалась, в этом нет ничего плохого» (8% «мужских» и 4% «женских» ответов). Во-вторых, — демонстрация установки на разнообразие; некоторые говорили, что им было бы любопытно посмотреть, к чему приведет избрание женщины президентом: «мужчины у нас были — пусть будет женщина»; «мне интересно поглядеть, как это будет выглядеть: женщина — президент России»; «надо попробовать женщину, а то одни мужчины»; «ради интереса»; «а почему бы и нет? Пусть попробует»; «больше из интереса — посмотреть, что из этого выйдет» (14% «мужских» и 11% «женских» ответов).

Вместе с тем, значительная часть респондентов, допускающих для себя возможность проголосовать за женщину, обосновывают свою позицию тем, что женщины, по их мнению, по ряду параметров лучше подходят для исполнения обязанностей главы государства — они практичнее, уравновешеннее, ответственнее, отзывчивее, чем мужчины: «женщины гораздо прагматичнее мужчин»; «женщина более близка к жизненным проблемам»; «женщина более хозяйственна»; «более чуткая интуиция у женщин, чем у мужиков»; «женщины более исполнительные, чем мужчины»; «женщины менее амбициозны и более решительны»; «женщины мудрее мужчин»; «женщина более объективна в некоторых вопросах»; «женщины более чувствительны к чужому горю»; «женщина на голову выше мужчины: более деловые, энергичные, более самостоятельные». Такие суждения высказали 17% мужчин и 29% женщин, ответивших на данный вопрос. И еще два довода женщины приводили несколько чаще — по существу, довольно близкие к приведенному выше. Многие говорят, что с избранием женщины на пост президента дела в стране могли бы пойти лучше; в частности, ситуация стала бы более стабильной, больше было бы порядка и внимания к социальным проблемам: «женщина может навести порядок»; «может быть, женщина улучшит жизнь людей»; «женщина — за стабильность в обществе»; «больше будет заботы»; «женщина будет больше внимания уделять социальным проблемам, которые у нас не решены на 90%»; «меньше было бы коррупции»; «жизнь будет мягче» (13% «мужских» и 16% «женских» ответов). А некоторые подчеркивают, что женщина способна хорошо исполнять обязанности главы государства, поскольку представительницы «прекрасного пола» вообще лучше справляются с руководящей — равно как и с любой иной — работой: «женщины любую работу выполняют лучше мужчин»; «у нас женщины могут справиться со всем — и со страной тоже»; «женщины могут все» (4% «мужских» и 8% «женских» ответов) [7].

Таким образом, обнаруживается, что гендерные различия в отношении к перспективе избрания женщины президентом имеют не только «количественное», но и «качественное» измерение. Женщин, полагающих для себя возможным отдать голос за претендентку на этот пост, значительно больше, чем мужчин, но кроме того, если последние чаще выражают согласие с тем, чтобы представительница «прекрасного пола» возглавила государство, признают допустимость такого поворота событий, то первые — чаще рассматривают его как желательный, способный привести к позитивным переменам в жизни страны.

Обратимся теперь к наиболее часто встречающимся доводам тех, кто исключает для себя возможность проголосовать за женщину. Здесь тоже обнаруживаются значительные гендерные диспропорции: мужчины чаще приводят одни аргументы, женщины — другие. Первые охотнее воспроизводят «классический» патриархатный стереотип, согласно которому политика — не женское дело; женщине не место во власти, ее предназначение — заниматься домом и детьми: «женщина не должна править»; «генерал в юбке не нужен»; «женщина — слабый пол, ее место дома»; «женщинам во власти не место»; «место женщины — дом»; «пусть они домашними делами занимаются»; «политика — не женское дело»; «матриархат нам не нужен»; «не стоит женщин к власти допускать»; «женщины пусть в политику не лезут, занимаются женскими делами»; «это не женское дело — страной руководить»; «женщина должна сидеть дома, вести хозяйство и воспитывать детей»; «женщинам в политике делать нечего»; «не женская работа, не нужно»; «не соответствует женскому предназначению»; «ее дело — возле печки сидеть» (35% «мужских» и 17% «женских» ответов). Отметим, впрочем, что последние пять из процитированных высказываний принадлежат женщинам.

По существу, тот же самый стереотип — но только в иной редакции, несколько менее «агрессивной» по отношению к женщинам, — воспроизводится в утверждении, согласно которому политика — дело сугубо мужское, и только мужчина может руководить страной: «президентом должен быть мужчина»; «у руля должен быть мужик»; «это мужская профессия»; «мужчина выше в политическом развитии»; «мужчина сильнее»; «мужчина должен править страной»; «это мужское дело — не женское» (15% «мужских» и 12% «женских» ответов).

Таким образом, половина мужчин и немногим более четверти женщин, отвергающих возможность проголосовать за женщину на президентских выборах, обосновывают свою позицию тезисом о несовместимости этого поста с «естественным» предназначением женщины.

Нередко высказывается и мысль о том, что женщины по своему психологическому складу, особенностям мышления и поведенческим реакциям меньше предрасположены к исполнению обязанностей главы государства, нежели мужчины: «женщина более эмоциональная»; «мышление другое у женщины»; «они и так деньги разбазаривают семейные, а средства страны быстро размотают»; «женщины очень мягкие, чтобы быть у руля страны»; «тогда вообще стране капут будет, они по умственному развитию ниже»; «так как у женщины неровное поведение»; «знаю женский склад ума, характер — это не женское дело»; «она менее самостоятельна, чем мужчина». Этот довод чаще приводится представительницами «прекрасного пола» (9% «мужских» и 13% «женских» ответов) — равно как и еще более распространенный тезис, согласно которому ноша президента слишком тяжела для женщины: «женщина не потянет»; «быть президентом женщине не под силу»; «я думаю, женщина не справится с такой серьезной должностью»; «женщине тяжело будет»; «не верю, что женщина осилит этот пост»; «трудно нашей страной управлять»; «она ничего не сможет сделать»; «женщина не справится с такой ответственностью»; »женщина не справится с такой разрухой» (23% «мужских» и 35% «женских» ответов).

Такая позиция несколько отличается от точки зрения процитированных ранее респондентов, для которых несостоятельность женщины в роли президента — императив, истина, не требующая доказательств. Логика высказываний участников опроса, обосновывающих мнение о нежелательности избрания женщины на этот пост особенностями женской психологии или тяжестью президентских обязанностей, не предполагает «запрета» на активное участие женщин в политике и, в частности, на занятие ими иных, не столь ответственных постов. С их точки зрения, доверять женщине должность главы государства неразумно и рискованно — но не противоестественно, не абсурдно, как это представляется тем, кто убежден, что «женщина должна сидеть дома». Соответственно, само неприятие идеи восхождения женщины на вершину властной пирамиды у этих респондентов скорее не абсолютно (как у тех, кто прямо апеллирует к постулату о «естественном предназначении»), а относительно, и оно может подвергнуться эрозии — если они сочтут, например, что те или иные женщины демонстрируют высокую эффективность на ответственных постах в структурах власти.

Многие говорят о том, что доверить президентство женщине нельзя именно в России — в силу специфики национальных традиций, менталитета, особенностей нынешней ситуации. Причем иногда в этих высказываниях звучит мысль о том, что со временем положение может измениться, и, следовательно, возражения против восхождения женщины на высший пост в государстве могут быть сняты: «в нашей стране это невозможно»; »в России это преждевременно — она очень запущенная в правовом отношении»; «не верю, что женщина сможет управлять такой страной, как Россия»; «женщина-президент — не для России»; «для России нужна жесткая, твердая рука, а женщина — слабая»; «русский менталитет»; «пока нашей страной должен руководить мужчина»; «в нашей стране лидером должен быть мужчина»; «пока нам нужна мужская рука». Этот аргумент женщины приводят вдвое чаще, чем мужчины (16% и 8% ответов соответственно).

Наконец, достаточно часто респонденты заявляют, что исключают для себя возможность голосовать за женщин потому, что не видят среди них достойных кандидатов, имеющих основания претендовать на президентский пост: «нет подходящей кандидатуры среди женщин»; «нет такой женщины-политика, за которую я бы проголосовала»; «я не вижу такой женщины»; «тем женщинам-политикам, которые сейчас на виду, я бы этот пост не доверила»; «на данном этапе нет такой женщины»; «еще нет у нас в стране такой женщины, за которую я мог бы отдать свой голос». Этот довод тоже чаще используют женщины (15% ответов), чем мужчины (10%) — как и тезис о том, что лучшим из кандидатов является В. Путин: «доверяю Путину»; «мне пока нравится Путин»; «потому что буду голосовать за Путина»; «пусть будет Путин»; «пока Путин — серьезный человек»; «только Путин» (3% «мужских» и 7% «женских» ответов). Ясно, что подобные аргументы ни в коей мере не свидетельствуют о глубоком предубеждении тех участников опроса, которые к ним прибегают, против самой идеи избрания женщины президентом России. Заявив, что они «в принципе» исключают для себя возможность проголосовать за женщину на президентских выборах, эти респонденты, по существу, имели в виду лишь то, что они по тем или иным причинам сейчас не рассматривают всерьез такую возможность.

Фактически это означает, что доля избирателей, которые действительно априори отвергают даже гипотетическую возможность отдать свой голос за женщину на выборах главы государства, — несколько меньше, чем доля респондентов, давших такой ответ в ходе опроса (26%). Кроме того, можно констатировать, что аргументы противников избрания женщины на пост главы государства заметно варьируются по степени радикализма, категоричности — причем женщины не только намного реже, чем мужчины, исключают для себя возможность проголосовать за представительницу «прекрасного пола», но и гораздо чаще обосновывают такую позицию «ситуационными» доводами, свидетельствующими не столько о принципиальном неприятии самой перспективы восхождения женщины на вершину власти, сколько об уверенности в том, что на данном этапе это нежелательно.

К тому же стоит отметить, что опрос проводился в разгар предвыборной кампании, и некоторые — судя по всему, немногие — респонденты не смогли абстрагироваться от ее реалий. Причем это относится не только к тем участникам опроса, которые аргументировали свое нежелание «в принципе» голосовать за женщину симпатиями к действующему президенту. В некоторых, пусть и немногих, репликах отказ отдать голос женщине обосновывался недоверием или антипатией к И. Хакамаде. Более того, изредка респонденты прямо говорили — отвечая, повторим, на вопрос о том, почему они в принципе исключают для себя возможность проголосовать за женщину, — что если бы речь шла не об И. Хакамаде, а о какой-либо другой претендентке на президентский пост, они, возможно, и не были бы столь непримиримы: «за женщину можно, только не за Хакамаду, так как она пока еще далека от народа»; «я ей не верю; была бы Матвиенко — можно было бы еще подумать»; «если бы Хакамада была русская, то проголосовала бы за нее»; «была бы немка, а то — японка».

В связи с последними из процитированных реплик следует подчеркнуть, что патриархатные стереотипы, бытующие, как мы видели, в российском массовом сознании, снижали шансы И. Хакамады на хотя бы относительный электоральный успех, по-видимому, в меньшей степени, чем стереотипы ксенофобские. Во всяком случае, в ходе обсуждения ее избирательной кампании на фокус-группах участники последних охотнее и агрессивнее рассуждали о недопустимости избрания «инородки» на пост президента России, нежели говорили о том, что этот пост не подходит для женщины. Впрочем, возможно, это связано с тем, что публичная демонстрация «мужского шовинизма» сегодня в российском обществе пусть и не табуирована, но все же считается в известной мере предосудительной, тогда как демонстрация расистских, националистических, ксенофобских установок воспринимается, как правило, как социально приемлемое, конвенциональное поведение.

* * *

Обратимся теперь к данным, позволяющим выяснить, в какой мере патриархатные установки относительно перспективы избрания женщины на президентский пост повлияли на отношение наших сограждан к И. Хакамаде и ее избирательной кампании. Прежде всего следует отметить, что респонденты, в принципе допускающие для себя возможность голосования за женщину на президентских выборах, относятся к И. Хакамаде гораздо благожелательнее, чем те, кто такую возможность исключает. Среди первых доля заявляющих о положительном отношении к ней составляет 30%, среди вторых — только 13% (в целом по выборке — 20%), тогда как доля относящихся отрицательно, соответственно, — 45% и 63% (среди участников опроса в целом — 50%).

Но любопытно, что женщины склонны симпатизировать И. Хакамаде больше, чем мужчины, безотносительно к тому, какую позицию они занимают по вопросу о допустимости избрания женщины на пост президента. Мужчины, декларирующие гендерно нейтральную позицию в этом вопросе, заявляют, тем не менее, о положительном отношении к И. Хакамаде гораздо реже, чем женщины, стоящие на той же точке зрения (24% и 35%), а об отрицательном — намного чаще (52% и 40%). Аналогичная гендерная диспропорция обнаруживается и среди исключающих возможность отдать свой голос за претендентку на президентский пост: женщины, придерживающиеся патриархатного взгляда на этот вопрос, гораздо благосклоннее к И. Хакамаде, чем стоящие на той же позиции мужчины.

В то же время, когда речь заходит об отношении респондентов собственно к избирательной кампании этого политика, гендерные различия оказываются значительно менее выраженными. Тем не менее, если среди мужчин положительно оценили сам факт выдвижения И. Хакамадой своей кандидатуры на пост президента 15% опрошенных, а отрицательно — 41%, то среди женщин первую позицию заняли 20%, а вторую — 35%.

Показательно, что абсолютное большинство респондентов, исключающих для себя мысль о голосовании за женщину на президентских выборах (51%), негативно отнеслись к тому, что И. Хакамада решилась баллотироваться на пост главы государства, тогда как лишь 27% — восприняли это с безразличием, и 8% — позитивно. Среди же тех, кто такую мысль допускает, 26% отнеслись к выдвижению ее кандидатуры положительно, и лишь немногим большая доля опрошенных, 33% — отрицательно (26% — сказали, что им это безразлично). Иначе говоря, избиратели, приверженные патриархатным стереотипам в своем собственном политическом поведении, не склонны проявлять толерантность в отношении женщин, пытающихся претендовать на высший пост в государстве, и это отчетливо проявилось в их реакции на участие И. Хакамады в выборах.

Принципиальное неприятие самой возможности восхождения женщины на вершину власти во многом предопределило и реакцию соответствующей части избирателей на предвыборные выступления И. Хакамады в СМИ. На момент проведения опроса подавляющее большинство российских граждан еще не слышало этих выступлений — завершающая стадия кампании еще не началась; вместе с тем, 6% опрошенных сказали, что выступления И. Хакамады им понравились, а 12% — что не понравились. При этом среди допускающих возможность голосования за женщину позитивно отозвались о ее выступлениях 9% опрошенных (негативно — 12%), а среди исключающих такую возможность — 3% (негативно — 16%).

Эти данные представляются весьма красноречивыми. Как известно, проблематика гендерного равенства отнюдь не была, мягко говоря, приоритетной в избирательной кампании И. Хакамады — так что ясно, что отнюдь не содержание ее выступлений вызвало особое недовольство у тех, кто демонстрирует приверженность патриархатным стереотипам. И если они воспринимали ее появления в эфире позитивно втрое реже, а негативно — заметно чаще, чем те, кто считает возможным на президентских выборах отдать предпочтение женщине, то связано это, очевидно, именно с предубеждением, которое распространилось бы и на любую иную женщину, рискующую баллотироваться на пост главы государства.

Респондентов спросили также о том, допускают ли они в принципе для себя «возможность проголосовать за И. Хакамаду на предстоящих президентских выборах». В целом 11% участников опроса (10% мужчин и 12% женщин) ответили на этот вопрос положительно, 70% (73% мужчин и 68% женщин) — отрицательно. Но среди тех респондентов, которые заняли гендерно нейтральную позицию, когда речь шла о том, допустимо ли для них вообще проголосовать на президентских выборах за женщину, допустили такую возможность применительно к кандидатуре И. Хакамады 17% (исключили — 66%) [8].

По этим данным можно в известной мере судить о величине «дополнительного» барьера, возникающего перед любой женщиной, претендующей на президентский пост: патриархатные предрассудки «сузили» потенциальный электорат И. Хакамады — круг избирателей, за голоса которых она в принципе могла бы вести борьбу в ходе кампании, — примерно в полтора раза (с 17% до 11%). Несомненно, существенного влияния на общее распределение голосов это обстоятельство в ситуации президентских выборов 2004 г. оказать не могло [9], но нельзя исключить, что в будущем, при иной расстановке сил, подобная «фора» окажется для той или иной женщины, реально претендующей на пост главы государства, непреодолимым препятствием.

Отметим, в связи с этим, что большинство россиян (55%) считают возможной победу женщины на президентских выборах в обозримом будущем — в ближайшие 10-20 лет, и менее трети (30%) — полагают, что подобное невозможно (7-8.02.2004). Причем те, кто допускает мысль о том, чтобы способствовать этому своим собственным голосом, решительно склоняются к первой точке зрения, а те, кто такую мысль исключает, — ко второй.

Что же касается политического будущего И. Хакамады, то избиратели оценивают его не слишком оптимистично: 28% опрошенных полагают, что в ближайшие годы она станет менее популярной, чем сегодня, 12% — что ее популярность возрастет, 26% — что уровень ее популярности не изменится (многие — 21% опрошенных — делать какие-либо прогнозы на этот счет затрудняются). Впрочем, пессимистичным этот прогноз тоже назвать трудно — во всяком случае, доля ожидающих, что И. Хакамада, как минимум, сохранит нынешний уровень популярности, существенно превышает долю предсказывающих обратное. И показательно, что в распределении ответов на этот вопрос снова обнаруживаются заметные гендерные различия: если 31% мужчин предрекают падение популярности И. Хакамады, и только 10% — ее рост, то среди женщин с первой точкой зрения соглашаются 24%, а со второй — 14% опрошенных.

Подводя итоги, напомним, что в 2004 г. женщины, как обычно, оказались более дисциплинированными избирателями, чем мужчины, продемонстрировав по завершении лишенной реальной интриги предвыборной кампании более высокую электоральную активность. Как и в 2000 г., они чаще, чем представители «сильного пола», голосовали за В. Путина. Кроме того, гендерные различия в ходе последних президентских выборов проявились в том, что женщины значительно благожелательнее, нежели мужчины, восприняли избирательную кампанию И. Хакамады. Их реакция на эту кампанию свидетельствует о наличии латентного запроса на политическое представительство женщин на вершине государственной власти и определенного потенциала «женской солидарности», который не был и, по-видимому, не мог быть актуализирован в ходе президентских выборов 2004 г., но в иной политической ситуации может оказаться более или менее значимым политическим ресурсом.

Примечания

[1] См. «Коммерсант-Власть», 19 апреля 2004 г. С. 36.

[2] См., в частности, данные коллективной монографии Центра политической культуры и политического участия ИСПРАН под руководством С.В. Патрушева «Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка». Москва. ИСПРАН. 2003. С. 89.

[3] Вопрос был сформулирован так: «Одни считают, что президентские выборы 2004 года обязательно выиграет В. Путин. Другие считают, что выиграть выборы может и другой кандидат. Какая точка зрения — первая или вторая — Вам ближе?»

[4] Поэтому социологам и приходится «изобретать» разнообразные вспомогательные вопросы, позволяющие в той или иной мере реконструировать действительные намерения избирателей, и на их основе разрабатывать специальные коэффициенты, используемые при прогнозировании явки.

[5] Показательно, что довольно заметные гендерные различия обнаружились и в позициях тех респондентов, которые в голосовании не участвовали: если среди мужчин, по тем или иным причинам не пришедших на избирательные участки, сожалел об этом лишь каждый пятый (21%), то среди женщин — каждая третья (34%).

[6] Стоит отметить, что если мужчины чаще оценивали его работу отрицательно (37%), чем положительно (34%), то женщины, напротив, чаще полагали, что оно работало хорошо (32%), чем плохо (28%).

[7] Отметим, что изредка звучат и совсем радикальные тезисы, доводящие эту линию рассуждения до логического конца. «Пора в стране установить матриархат» — считает одна респондентка; «возрождение матриархата должно быть» — вторит ей респондент — мужчина.

[8] Стоит отметить — скорее в качестве курьеза, — что 2% респондентов, в принципе исключающих для себя возможность проголосовать за женщину на президентских выборах, заявили, тем не менее, что возможность проголосовать за И. Хакамаду они для себя допускают.

[9] Впрочем, на распределение мест, занятых аутсайдерами президентской гонки, оно, надо полагать, повлияло: напомним, что разрыв в численности голосов, поданных за занявшего третье место С. Глазьева и за оказавшуюся на финише четвертой И. Хакамаду, согласно данным Центризбиркома, составил всего 0,26% от общего числа избирателей, принявших участие в голосовании.