Выборы президента Украины вызвали на “Полит.ру” живую дискуссию по принципиальным основаниям политики России в этом вопросе и методам анализа внутриукраинской расстановке сил. Позиция известного мыслителя Гасана Гусейнова здесь оказывается близкой к позиции Бориса Долгина (“Чего добьется Путин на Украине?”) и Дмитрия Шушарина (“Закрытая Россия”). Другую точку зрения представляют Виталий Лейбин (“Зачем москали строят независимую Украину”, “Игры патриотов”, “Проект биполярной Европы”, “Всемирно-исторические дебаты”), Булат Нуреев (“Игра без “сукина сына””, “Механизмы украинской демократии”) и некоторые другие авторы издания. См. также горячие новости о решающем туре президентских выборов.
Географически Украина находится между Россией на востоке и странами Евросоюза на западе. Политически, однако же, в восприятии европейской общественности, эта страна находится где-то далеко по ту сторону России. На этом обмане зрения строится и политическая стратегия Германии и Евросоюза в отношении Украины. По словам украинского богослова и публициста Мирослава Мариновича, высказанных им на встрече в Берлине в этом октябре, "после 11 сентября 2001 года у многих в Украине крепнет впечатление, что между Западом и Россией достигнута негласная договоренность, согласно которой Украина (равно как Беларусь) возвращается в зону влияния главной наследницы СССР – России". Руководство западных стран не реагирует, в частности, на факты грубейшего вмешательства во внутренние дела Украины со стороны Кремля. Высокопоставленные представители российских властей (включая президента Путина) проводят в Украине активную предвыборную кампанию в пользу "социально близкого" чекизированному Кремлю деятеля. Европейский Союз, возможно, приближается к российскому подходу к Украине как стране, независимость которой – лишь временное недоразумение, а демократическое развитие – несбыточная мечта.
Между тем, непредвзятое сравнение России и Украины показывает: по уровню развития парламентаризма и многопартийности Россия за короткое время (ускоренно – после событий в Беслане в первые дни сентября 2004 года) отстала от Украины. Но не это, а отсутствие сырьевых ресурсов и ядерного оружия, – вот единственное принципиальное отличие Украины от России для западноевропейских партнеров. На его фоне западным политикам неизмеримо легче критиковать Украину за коррупцию и непотизм, преследование неподкупных журналистов и нарушение международных торговых соглашений. Вместе с тем, обращает на себя внимание относительное невнимание европейских СМИ к некоторым делам, которые в "нормальной" стране давно привели бы к отставке правительства и президента. Достаточно назвать дело убитого журналиста Георгия Гонгадзе или коррупцию в высших эшелонах власти.
Без сомнения, поведение украинских властей, характер украинской экономики, развитие местного самоуправления – всё это пока еще очень далеко от европейских норм. И всё же, по крайней мере в некоторых отношениях Украина пока является и более демократическим, и более стабильным государством, чем Россия. Это в России, а не в Украине идет война. Это в России, несмотря на захватывающее дух сырьевое богатство, государство не в состоянии законными методами провести реформирование важнейших отраслей экономики. Достижение стратегической цели Кремля "реинтегрировать" Украину в российскую экономику означало бы поэтому расширение зоны нестабильности. И наоборот, активное политико-экономическое противодействие планам нынешнего российского руководства стало бы инструментом стабилизации, а в более отдаленной перспективе – и положительного воздействия на политическую жизнь России.
При этом самым слабым аргументом сторонников "заталкивания Киева" под крышку "постсоветской России" должен был бы стать тезис о сырьевой зависимости Украины от России. Да, такая зависимость существует, но ровно в такой мере, в какой от российских нефти и газа зависит остальная Европа. Положение транзитной страны может быть фактором и подчинения ее старшему российскому брату, и интеграции в восточно-европейское экономическое пространство. Пока Европа фактически избрала первую опцию.
Ультимативной легитимацией поддержки западом президента РФ Владимира Путина является страх перед распадом России. Политический анализ 20-летнего периода – от прихода к власти в СССР Михаила Горбачева в 1985 году до истечения первых десяти лет независимости бывший республик СССР – содержит возможность взаимоисключающих среднесрочных прогнозов.
С одной стороны, за этот период произошла дезинтеграция СССР. Нет никаких оснований сомневаться в том, что сепаратистские движения на Кавказе – продолжение этого вектора развития. Да, партизанский террор чеченского сопротивления совпал по времени с вспышкой антизападного терроризма, условно объединяемого под маркой "Аль-Каиды". Но основной мотор этой войны – слабость противоборствующих сторон: неспособность одних добиться своей государственности и автономии, а других – сохранить целостность своего государства в разумных пределах. Именно этим объясняются попытки нынешнего руководства России заниматься новым государственным строительством по чертежам середины 20-го века. За годы правления Бориса Ельцина (1991-1999) великодержавно-реставрационные настроения в правящем классе России взяли верх над демократически-обновленческими, военные и спецслужбы заняли ключевые позиции в высших эшелонах власти.
Милитаризация российской политики, последовательное отключение демократических процедур объясняется многими обстоятельствами. За период 1991-1993 гг. согласие в том, что политическая и экономическая свобода – это эквивалентная компенсация за распад СССР, закрепиться так и не смогло. Вторая половина 1990-х годов стала временем дестабилизации. Вернувшись к власти, силы из советских спецслужб пообещали исправить положение. Идеология "вертикали власти", которую проводит нынешнее руководство России, ликвидация многопартийной системы и свободных СМИ являются предложением населению страны передать полномочия по принятию жизненно важных решений группе активистов. Население России не возражает против лишения его политических функций. Активисты, пришедшие к власти с помощью медийных манипуляций и добившиеся признания в качестве легитимных руководителей Российской Федерации, вынуждены, однако, обезопасить себя. Они вводят всё новые законодательные ограничения, которые в перспективе позволят им и впредь обходиться без политического участия населения в формировании органов управления страной.
Свое положение у власти путинская группировка укрепила. Но обещания стабилизировать страну смогла исполнить лишь на уровне телевизионной картинки, методом массированного промывания мозгов. Главный сюжет этой картинки – "Великая держава, окруженная врагами". Именно эта идеологическая пружина определяет взаимоотношения России с Украиной и толкает руководство России на пока еще словесную агрессию против крупнейшего из западных соседей.
Для лучшего понимания этой агрессии следует понять непосредственных исполнителей политики аннексии. С одной стороны, имеет место реакция среднего звена управленчески-спецслужбистской элиты на утрату Россией статуса сверхдержавы. Россия всё ещё обладает сверхдержавным ядерным потенциалом, а с другой – не может преодолеть вооруженные конфликты на Северном и Южном Кавказе, как на собственной территории, так и в сопредельных странах, часть территории которых Россия пытается аннексировать. Психологический разрыв в самосознании преодолевается с помощью политической символики и заполняется "теорией заговора". Считается, что все непосредственные соседи России только и ждут ослабления бывшей колониальной империи, дабы оторвать от нее "кусок пожирней". Чеченский сепаратизм – как одно из естественных и ожидавшихся следствий роспуска СССР – Кремль последовательно повышает в статусе – вплоть до объявления войны в Чечне "сражением с глобальным исламским терроризмом".
Если в начале 1990-х годов Борис Ельцин боролся с чересчур амбициозным местным князьком – Джохаром Дудаевым, то уже к середине 1990-х борьба с чеченцами приобрела новое историческое измерение. Отсчет повели от последней трети 19-го века, когда Российская империя завоевала весь Северный Кавказ. В этом новом политическом контексте многие российские граждане стали ретроспективно опрадывать и депортацию чеченцев в 1944-1956, и жестокости "царской цивилизации" региона. В отношении стран Южного Кавказа Кремль пытается осуществлять политику "аннексии через посредничество". Взяв на вооружение распространенную в экономической жизни систему "крыши" и "отката", Москва посредничает в спорах между Грузией с одной, Абхазией и Южной Осетией – с другой стороны. Ставка для Грузии высока: посредник не скрывает своей готовности присвоить при случае в качестве "отката" ту или иную территорию. За 10-12 лет конфликтов на Северном (с 1994) и Южном (с 1992) Кавказе ни российская дипломатия, ни армия с поставленными перед ними задачами не справились. Универсальное объяснение гласит: в случае Грузии Кремлю противодействуют США, в Чечне – международный исламский терроризм Аль-Каиды. При этом фактически кремлевское руководство загоняет себя в неразрешимое противоречие: на Северном Кавказе оно борется с сепаратизмом чеченцев, на Южном – разжигает сепаратизм абхазов и осетин. Избранный метод – решительное применение силы, сверхзадачей оказывается не урегулирование нескольких конкретных конфликтов, а паушальное восстановление имперского величия на возможно большем участке бывшей советской територии.
Потенциальная угроза дальнейшего распада Российской Федерации вследствие такой политики существует на деле. Дабы обезопаситься от такого развития событий по границам национальных образований ("субъектов федерации") хотя бы на период собственного правления, Путин торопится ликвидировать федеративный характер российского государства. Однако даже успех на этом пути не избавляет от кошмара: распространения "язвы" сепаратизма с Северного Кавказа на Прикаспий и Поволжье. Крайняя нежелательность такого развития событий для России и для остального мира не может быть гарантией сохранения статус-кво: достаточно сравнить карту СССР и его 15 республик 1989-го года с картой РФ образца 1991-го. Вместе с тем, актуальна и другая угроза – аннексии Россией некоторых оставшихся без надзора или действенного контроля территорий – от Белоруссии на западе до Южной Осетии и Абхазии на юге. В России существуют силы, бросающие агрессивный вызов и соседним странам и собственному населению.
За минувшие 15 лет руководство России оказалось не в состоянии ответить на этот вызов. Более того, в случае Чечни действия правительств Ельцина и Путина лишь усугубили трудности РФ. "Раздавив" открытое вооруженное сопротивление повстанцев, "федералы" попали в капкан Гражданской войны, сделав часть своей территории дырявой для таких эксцессов, как события в Беслане.
Касаясь необходимости поддержать правительство России, канцлер Германии Герхард Шрёдер заявил 24 октября в Берлине: "Государство вновь обязано приступить к исполнению своей функции защитника, не будучи вынужденным покупать эту защиту у мафиозных элементов". Вопрос о том, с какого конца Европе следовало бы начать помогать России защищать сограждан, является абсолютно законным. Один из ответов на него следует искать в Украине.
До сих пор политика некритической поддержки президента Путина преподносится на Западе как прагматизм. На деле, однако, эта политика представляет собой инстинктивную реакцию "съёживания" на столь же инстинктивные телодвижения Кремля, машинально пытающегося подхватить хоть какие-то куски советского имперского наследия. МИД России протестует против попыток вмешательства во внутренние дела РФ в Чечне, но раздает российские паспорта гражданам Абхазии или Южной Осетии – никем не признанных сепаратистских образований, официально входящих в состав соседней Грузии. Русскоязычное население Украины Кремль пытается превратить в инструмент политического подчинения соседней страны своему диктату. В отличие от русских в России, русские в Украине могут принимать участие в свободных выборах. Пример бесконечно более слабой русской общины в странах Балтии свидетельствует: даже явная дискриминация носителей русского языка не смогла помешать политическому волеизъявлению людей. Первый русскоязычный депутат Европарламента представляет Латвию. И наоборот, в России мероприятия по ограничению демократии в самой обширной по площади стране мира сопровождаются ограничениями на передвижение. Система регистрации иногородних без прописки в населенных пунктах в сочетании с укреплением "вертикали власти" и вкупе с отменой независимых СМИ означает превращение России в полицейское государство. Единственное, чего этому государству всегда будет мало, - это населения, понимающего команды на доступном начальству языке. Именно это обещает народу Украины Виктор Янукович, рекламируя двойное гражданство и называя "смешными" опасения тех своих сограждан, кто переспрашивает, а не придется ли новым молодым гражданам России влиться в ряды вооруженных сил бывшей империи. На фоне десятилетней войны на Кавказе это совсем не праздный вопрос. И уж во всяком случае не "смешной". Это как раз вопрос прагматики: густонаселенная и более демократическая соседняя страна в случае ее аннексии Россией станет жертвой ресоветизации со всеми вытекающими отсюда глобальными последствиями.
И наоборот. Если бы Западу удалось отстоять политическую независимость Украины от России и способствовать сосуществованию в этой стране русского и украинского языков, опираясь на европейские образцы или Канаду, то такой пример мог бы со временем стать заразительным и для россиян.
Некритически поддерживая правительство Владимира Путина, Европа повторила бы грубую ошибку США. На протяжении десятилетий американцы поддерживали репрессивные режимы в Саудовской Аравии или в Иране. Цену стабильности шахского правительства показал Аятолла Хомейни, цену стабильности саудовцев – клан Бин Ладена. У России есть шанс не стать политически похожей на Иран или Саудовскую Аравию. Но для этого у ее населения должен быть стимул. Для этого, если угодно, Россия должна увидеть, что русские люди могут жить в демократической стране, могут построить демократическое государство, не угрожающее старым и новым соседям. Шанс стать такой демократической страной первой получает сегодня Украина. И Европа обязана помочь ей отстоять этот шанс.
