23 мая 2013 года состоялась очередная лекция в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру» - «Языковой анализ как средство понимания культуры: фантазии и реальность». Ее прочел Алексей Дмитриевич Шмелёв – доктор филологических наук, заведующий отделом культуры русской речи Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН.
Различного рода попытки применить данные лингвистических исследований для изучения культуры популярны в течение уже многих лет. Для совокупности представлений о мире, заключенных в значения разных слов и выражений данного языка используется термин языковая картина мира. А. Д. Шмелёв сразу же заметил, что понимание культуры через язык требует детального семантического анализа. Недостаточно отметить какой-либо один языковой факт, чтобы на основании его делать выводы о характерных чертах культуры или национальной психологии.
А. Д. Шмелёв привел пример анализа русского слова вдруг и возможных выводов из него. Слово вдруг многозначно. Наряду со значением ‘внезапно, неожиданно’ (вдруг из-за поворота выскочила машина) у него есть и значение, проявляющееся, например, во фразе:: если Петя вдруг придет, то… Сформулировать значение слова вдруг в нем можно примерно так: «вообще-то событие маловероятно, но говорящий считает, что это всё-таки надо принимать во внимание». Из этого семантического факта можно сделать прямо противоположные выводы о языковой картине мира. Можно посчитать, что говорящие на русском языке исходят из представления о том, что всё непредсказуемо, и поэтому необходимо оговаривать любые варианты развития событий. А можно, напротив, сказать, что для носителей русского языка всё представляется закономерным, ничего неожиданного не происходит, а если происходит, то это редкое событие надо обозначить особым словом. Если же исследователь хочет корректно изучить данный фрагмент языковой картины мира, то он должен проанализировать максимально полный набор русских слов и выражений, содержащих идею предсказуемости или непредсказуемости событий, оценку вероятности, причем в различных контекстах их употребления.
Яркий пример проявления языковой картины мира – связь психической жизни человека с его телом. Для нас интеллектуальная деятельность человека связана с головой, а эмоции, чувства – с сердцем. О сообразительном человеке мы скажем светлая голова, а об отзывчивом – доброе сердце. Картина мира, закрепленная в языке, отражается в жестовом поведении говорящих. Мы хватаемся за сердце при испуге и волнении, хлопаем себя по лбу, когда что-то наконец вспомнили, чешем в затылке, задумавшись.
Нам может показаться странным, что в других языках представления о психической деятельности организованы иначе. Однако, например, в ряде языков Африки и Азии с эмоциями связано вовсе не сердце, а печень. С другой стороны есть языки, в которых сердце выступает как интеллектуальный центр. В более знакомых нам европейских языках локализация ума и чувств совпадает с русской, но в них остались следы более архаичных представлений, где сердце выступает в качестве органа памяти. Когда учат что-нибудь наизусть, по-английски это обозначается выражением by heart, по-французски – par cœur.
В древнееврейском языке сердце выступало как орган понимания. Именно в таком значении оно часто упоминается в текстах Ветхого завета. При этом буквальные переводы ветхозаветных книг на другие языки приводят порой к неверному пониманию их смысла. Когда речь идет об огрубевшем сердце народа, современный читатель может подумать, будто народ стал жестоким, на самом же деле речь идет о том, что люди не понимают обращенных к ним слов: «Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Исайя 6:10).
Различия в языковых картинах мира проявляется в разной классификации объектов, заложенной в языке. Если строго придерживаться терминов ботаники, то плод помидора – это ягода. Тогда как в обыденном русском языке помидор ягодой не является. Услышав фразу: «Возьми еще две ягоды», человек со стола, где лежат смородина, крыжовник и помидоры, возьмет никак не помидоры. С проблемами языковой классификации связан интересный казус, рассматривавшийся в Верховном суде США – процесс Никса против Хеддена (1893 год). Речь в нем тоже шла о помидорах. Таможня США взымала за ввоз помидоров пошлину, по тарифу для овощей. Предприниматель Джон Никс требовал, чтобы помидоры считали фруктами (за их ввоз пошлина была ниже). Слова vegetable и fruit, как и русские овощ и фрукт, не являются строгими ботаническими терминами. В английском дело осложняется еще и тем, что слово fruit в другом значений служит ботаническим термином, обозначая плод вообще. Плод помидора плодом естественно является. Однако Верховный суд решил, что в этом деле следует опираться на употребление слов в повседневном языке, а не на терминологию. В результате опроса выяснилось, что говорящие считают помидор овощем, и таможенный тариф для помидоров остался в силе.
Далее А. Д. Шмелёв рассказал о различиях в значении слов, обозначающих эмоции, в разных языках. Значение русского слова страх можно описать как чувство, которое обычно испытывает говорящий, который знает, что может произойти нечто плохое, и знает, что не может этого предотвратить. Значение немецкого слова Angst иное – чувство, которое обычно испытывает говорящий, который знает, что может произойти много плохих вещей, не знает точно, какие именно, но знает, что не может их предотвратить. Русские тоже могут испытывать эту эмоцию, но рассказать о ней они могут лишь описательно.
Для описания различий в значении и употреблении русских слов счастье, счастливый и английских happy, happiness Д. А. Шмелёв обратился к примеру из эссе писательницы Веры Белоусовой «Lost in translation»:
«Дело происходило на прощальной вечеринке по случаю отъезда московского математика, проработавшего в нашем университете несколько месяцев. Один из здешних профессоров задал ему очень типичный и эмоционально нейтральный вопрос: «So, were you happy in Athens?» (буквально: «Ну и как, вы были счастливы в Афинах?»). Гость удивленно пожал плечами и ответил так: «Well… What’s happiness?.. I was satisfied» (буквально: «Н-ну... Что есть счастье?.. Я был доволен»). После чего они с недоумением уставились друг на друга. Я почти уверена, что знаю, что происходило в эту минуту у каждого в голове. «С какой же легкостью эти американцы бросаются словом “счастье”!» — думал русский. «Как же русские любят разводить философию на пустом месте!» — думал американец. Что-то в этом роде, во всяком случае. А между тем все было значительно проще. Американское “happy” как раз и значило “вам понравилось?”, “вы довольны?” — о счастье как таковом там речи не шло.» («Новый мир» № 2, 2011)
Непонимание такого различия может сказываться на результатах социологических опросов, проводимых параллельно в разных странах. В проведенном несколько лет назад опросе людей их разных стран спрашивали, счастливы (happy) ли ли они. В итоге в России оказался крайне низкий процент счастливых людей, а всё дело в том, что американец в общем довольный своей жизнью, ответит, что он happy, тогда как русский вряд ли сочтет, что он испытывает состояние счастья в процессе социологического опроса.
Полный текст лекции в будет доступен на "Полит.ру".
