Когда произносим фразы ты подумай своей головой! или сердцем чувствую, что случилась беда, когда называем кого-нибудь тупоголовым или жестокосердным, нам кажется естественной связь между интеллектуальной деятельностью и головой, между эмоциями и сердцем.
Между тем, в языках других народов в качестве центров психических функций: мышления, памяти, воли, желания, черт характера, эмоций – могут выступать и иные органы человеческого тела. Часто в качестве такого центра выступают органы брюшной полости: кишки, желудок или брюшная полость в целом:
- амхарский ḳʷäšt arrärä ‘бессильная ярость’, буквально ‘кишки опалило’;
- японский хара га ниэру ‘приходить в бешенство’, букв. ‘живот закипает’, хара о иясу ‘переставать сердиться’, букв. ‘живот вылечили’, хара о ёму ‘угадывать чужие мысли’, букв. ‘читать живот’;
- куот (изолированный язык, Новая Ирландия): gigina-m dal’p a ‘он взволнован/грустен’, букв. ‘его желудок тяжелый’;
- удмуртский кöт бöрдэ ’переживать’ (букв. ‘живот плачет’), кöт куректэ ‘переживать’ (букв. ‘живот жжет’), кöтэ кельше ‘прийтись по вкусу’ (букв. ‘в живот нравиться’)
- таитянский te pōpou nei tō‘u ‘ā‘au ‘мой живот радуется’, ‘ua putapū tōna ‘ā‘au i te fa‘aro‘ora‘a i te parau ‘oa‘oa ‘его живот был взволнован в ожидании этих радостных слов’
В целом ряде языков среди органов брюшной полости психическими функциями наделяется печень:
- маньчжурский фахун дэ фалимби ‘помню’ буквально ‘содержу в печени’;
- коми мускöдзысь йиджöма ‘сильно разозлился’ (букв. ‘до печени проникло’), мускöй курдiс ‘я разозлился’ (букв. ‘моя печень прогоркла’), муссö оз зырт ‘ему и горя мало’ (букв. ‘печенку-то не трет’), мый нö тэнад мускыд висьö на понда ‘почему ты волнуешься из-за них?’ (букв. ‘почему твоя печень болит из-за них?’
- индонезийский patah hati ‘разбитое сердце’, букв. ‘сломанная печень’, …direnungkan dalam lubuk hati nurani yang paling dalam ‘это нужно обдумать в глубинах своей печени’.
В такой роли печень выступает и в армянском языке, многих языках Африки и Юго-Восточной Азии, тюркских языках.
Если в языке в роли центра психических процессов выступают разные органы, между ними может складываться «разделение труда». В баскском языке широкий спектр эмоций и душевных качеств связан с сердцем: bihotz-zabal ‘щедрый’, букв. ‘широкое сердце’, bihotz-biguin ‘сострадательный’, букв. ‘мягкое сердце’, bihotz-mehe ‘трусливый’, букв. ‘тонкое сердце’, bihotzil ‘грусть’, букв. ‘сердце умирает’, bihozmin ‘горе’, букв. ‘боль сердца’, bihotz zimiko ‘раскаяние’, букв. ‘сердце сжимает’. Но эмоциональные значения есть и у баскского слова gibel ‘печень’, однако они исключительно негативные: gibel-beldur ‘недоверие, подозрение’, букв. ‘печень-страх’, gibelondo ‘презрение’, букв. ‘сторона печени’, gibelgogo ‘враждебность’, gibelkoi ‘робость’.
В китайском языке мысли, воля, чувства, ощущения, эмоции, нравственные качества традиционно связывались с сердцем (xin), но грустные переживания, тоска, чувство одиночества, тревога связаны с кишками (chang). В классической китайской поэзии распространено выражение duang chang ‘обрывать кишки’:
На красной бумаге коротко записал глубокую печаль.
Смотрел парчовые фразы – и обрываются кишки
(Су Ши (1037—1101), в подстрочном переводе Тань Аошуан).
В семитских языках сердце часто выступает как орган мысли (прасемитский корень *libb-), а печень или органы брюшной полости, живот – как орган эмоций (*kabid(at)-).
Языки могут влиять друг на друга. В тюркских языках в качестве центра эмоций обычно выступает печень, однако в турецком слово kalp ‘сердце’ под влиянием европейских языков стало употребляться и в переносном значении: kalpten ‘от всего сердца’, kalbini açmak ‘раскрывать тайну сердца’, onda kalp denen şey yok ‘у него нет сердца’. Аналогичная история произошла с таитянским словом māfatu ‘сердце’.
Бывает и так, что орган постепенно утрачивает свою роль вместилища чувств или качеств характера. В истории латинского и греческого языков это произошло с печенью. Пень воспринималась как центр сильных эмоций: любви, ненависти, гнева, но со временем уступило эту роль сердцу, превратившись в сознании людей просто в орган тела. Однако даже в поздней поэзии, в византийскую эпоху, печень порой воспринимается, наряду с сердцем, как орган, страдающий от любви. Например, в стихотворении Македония Фессалоникийского (ок. 500 – 560 г.):
Λῆξον, Ἔρως, κραδίης τε καὶ ἥπατος˙ εἰ δ᾽ ἐπιθυμεῖς
βάλλειν, ἄλλο τί μου τῶν μελέων μετάβα
Полно, Эрот, перестань сокрушать мое сердце и печень!
Если уж хочешь разить, целься в другие места (перевод Ю. Ф. Шульца)
Наблюдая тем, какие органы в разных языках предстают носителями психических функций, можно отметить некоторые закономерности. Если в языке такими функциями наделен всего один анатомический локус, то это брюшная полость. Сердце как единственная локализация мышления и эмоций отмечено только в индейском языке лакота, но эти данные нуждаются в проверке. Голова в качестве единственного центра нигде не встречается. Если центров два, то возможны комбинации: голова – живот, голова – сердце (печень), сердце – живот. Можно отметить и некоторые тенденции в распределении психологических функций между центрами. Мышление стремится вверх. Если в языке выделяется более одного анатомического центра, то центром мышления становится тот, что расположен выше (сердце в паре «сердце – брюшная полость», голова в паре «голова - сердце»). Отрицательные эмоции стремятся вниз. Если в языке используется более одного анатомического центра, то отрицательные эмоции связываются с тем, что расположен ниже.
Трансформация органов
Из-за того, что названия органов становятся обозначениями места психических процессов, в языках порой случаются необычные на первый взгляд изменения значений слов. Слово, обозначавшее сердце, получает значение ‘желудок’, или наоборот. Эти случаи объясняются тем, что и тот, и другой орган воспринимаются как эмоциональный центр, а со сменой основного центра может поменяться и анатомическое значение слова.
Общецыганское значение слова jilo — ‘сердце’, однако в диалекте группы цыган, живущих в греческом городе Волос и турецком Измире (т. н. Sepečides Romani) оно обозначает ‘желудок’. В румынском слово inimă означает сердце, однако в диалектах румынского языка у этого слова отмечены значения ‘живот’, ‘желудок’. Сходный семантический переход отмечен в русских диалектах: живот в значении ‘грудь’. В Осташковском районе записан пример: Живот болит ‘грудь болит’ (1946 год). Встречается не только семантический переход ‘сердце’/‘грудь’ ↔ ‘живот’, но и переход ‘живот’ ↔ ‘печень’. Слово kabd языка геез имеет значения ‘печень’ и ‘живот’.
Порой два разных анатомических значения сосуществуют у слова в одном языке. Тогда они оказываются распределенными по разным функциональным стилям языка. Первым подобным примером может послужить персидское слово del. Первичное значение этого слова — ‘сердце’. Сейчас это значение сохранилось в поэтическом языке и в народной медицине. В разговорном языке del обозначает сейчас органы брюшной полости. Также оно, конечно же, употребляется как обозначение центра эмоциональной жизни человека. В анатомическом же значении ‘сердце’ в современном персидском выступает арабизм qalb.
«Невидимые органы»
Лингвист Елена Владимировна Урысон, описывая значения ряда слов русского языка, заметила, что слова ум, рассудок, разум, совесть, память, воображение, фантазия, обозначающие в основном различные способности человека, иногда ведут себя подобно названия органов тела. Они предстают как вместилища (в глубине памяти, в его уме мелькнула мысль), предстают в качестве «инструмента» для какого-либо действия (понимать умом, аналогично выражениям видеть глазами, слышать ушами), контролируются человеком (напрягать ум, память, фантазию, также как напрягать мышцы). Для подобных употреблений слов Е. В. Урысон предложила термин «невидимый орган».
Важнейший «невидимый орган» в русском языке – это душа. По словам Е. В. Урысон, душа — «орган внутренней жизни человека, то есть всего того, что не связано ни с физиологией, ни с деятельностью интеллекта. Это сосредоточие внутреннего мира человека, его истинных чувств и желаний, всего жизненно важного для данной личности».
Для «невидимых органов» в той или иной мере характерен ряд черт:
1) наличие функции (любить, ненавидеть, радоваться всей душой)
2) физические, в частности — болевые, ощущения (душа болит за него)
3) возможность мыслиться как вместилище (в глубине души…)
4) относительно точная локализация (в славянской традиции чаще всего душа связана с грудью)
5) возможность функционировать независимо от воли (Думала, увижу его и обрадуюсь, а в душе не осталось ничего, кроме горечи)
6) контролируемость (Не позволяй душе лениться)
Эти черты присущи невидимым органам в разной степени. Душа — невидимый орган, в наибольшей степени обладающий признаками материального органа. В наименьшей степени этими признаками наделены воля, способности и чувства (в значении ‘способность воспринимать’) — только наличием особой функции и контролируемостью.
Е. В. Урысон пришла к выводу, что по аналогии с распространенным развитием значения ‘орган’ → ‘способность, связанная с этим органом’ (например, голова в значении ‘разум’.) существует и потенциальное развитие в обратном направлении: ‘способность’ → ‘невидимый орган, контролирующий эту способность’, поэтому слова, обозначающие различные способности человека порой ведут себя подобно названием органов.
Исчезающие органы
«Невидимые органы» могут возникать в языке и иным путем. Слово перестает обозначать анатомический орган, и означает лишь некий центр внутри тела человека, в котором локализованы психические процессы. Конкретной анатомической привязки слово уже не имеет.
Первым примером такого превращения в невидимый орган служит японское слово kokoro. Первичное его значение — ‘сердце’. Однако уже в стихах IV века, вошедших в антологию «Манъёсю», которая была составлена в VIII веке, это слово употреблялось как обозначение функций, ассоциируемых с сердцем: мышления, чувств, воли. Слово записывалось не только иероглифом 心 ‘сердце’, но и иероглифами 情 ‘чувства, эмоции’, 意 ‘мысли, внимание; воля, намерение’. Со временем в анатомическом значении слово kokoro полностью вытеснилось китаизмом shinzoo. Интересно, что из четырех органов, выступающих в японском языке в качестве центров психической деятельности (kokoro, hara ‘живот’, kimo ‘печень’, mune ‘грудь, грудная клетка’), только kokoro полностью превратилось в «невидимый орган», хотя слово kimo, возможно, очень близко подошло к этой грани, заменяясь в первичном значении китаизмом kanzoo.
Наблюдать полную утрату анатомической привязки мы можем в истории греческого слова φρήν (чаще употреблялось во множественном числе – φρένες). Это слово знакомо нам по словам шизофрения и френология, и обычно переводится как ‘разум, рассудок’. Однако его изначальное значение — ‘диафрагма, грудобрюшная преграда’, также оно употреблялось в значении ‘грудь’: Αἴαξ ἔπαξε διὰ φρενῶν ξίφος ‘Аякс вонзил (себе) меч в грудь’. Затем возникло значение ‘грудь, сердце, душа как центр эмоций’: τρομέοντο δέ οἱ φρένες ἐντός ‘душа в нем трепетала’ (от страха), γάνυται φρένα ποιμήν ‘радуется душой пастух’, ἄχος πύκασε φρένας ‘скорбь теснила душу’, ἔρως φρένας ἀμφεκάλυψε ‘страсть душу объяла’ (все примеры – из Гомера).
При этом между словами и φρένες и θυμός ‘дух’ со временем сложилось разделение функций. Φρένες охватывает ментальную деятельность, θυμός — эмоциональную. У слова φρένες возникли значения ‘ум, мышление мысль’: φρεσὶν ἀγαθῇσι κεχρῆσθαι ‘быть честного образа мыслей’; μετὰ φρεσί βάλλεσθαί ‘мысленно решать’. В «Антигоне» Софокла выражение φρενῶν κενός ‘пустой умом’ означает ‘обезумевший’. Уже согласно учению Пифагора φρένες размешается в голове. В новогреческом языке φρένα – это ‘рассудок, разум’.
Тюркское слово bağır ‘печень’ в значении центра психических процессов используется в караханидском, башкирском, узбекском, алтайском, хакасском. В азербайджанском же оно совсем превратилось в невидимый орган эмоций, в анатомическом значении заменилось словом qaraciyər. Вероятно, что с исчезающим органом мы сталкиваемся и в эскимосских языках. В алютикском языке Аляски слово napan означает сердце, а в инупикских диалектах севера Аляски и запада Канады (инуитская ветвь) соответствующее слово näppän означает душу человека или животного.
Возникающие органы
Особенно интересны примеры обратного перехода, когда название «невидимого органа», не восходящее изначально к анатомическому термину, начинает обозначать орган человеческого тела.
Такая история произошла в румынском языке. Он утратил общероманское название сердца, восходящее к латинскому cor, cordis, и на замену ему пришло слово inimă, которое возникло из латинского anima ‘душа’ (изначально ‘дыхание’). Сейчас румынское слово inimă обозначает и сердце как орган тела, и сердце как центр эмоций.
Аналогичное семантическое развитие отмечено у слова душа в русских диалектах: душа ‘сердце’: Душа у тебя так и дрыгае (Лужский уезд, 1871). В обоих случаях развитие значений идет по цепочке ‘дыхание’ → ‘душа’ → ‘невидимый орган – центр эмоций’ → ‘сердце’.
Интересна вероятная история китайского xīn (心) ‘сердце’, ‘душа’, ‘ум, разум; мысль; воля; чувства; желания; настроения, намерения’. Значения родственных слов в других сино-тибетских языках не связаны с сердцем: тибетское sem(s) ‘душа’, ‘думать’; бирманское simh ‘понимать’, лушей thiam ‘знать’, лепча a-sóm ‘дух’, ‘дыхание’, тулунг sam ‘дыхание’, ‘пар’, ‘звук’, калинг säm ‘пар’, ‘сущность’, лимбу sām ‘песня’, ‘воздух’, ‘дух’. Можно предположить, что изначальное значение этого корня было связано с воздухом и дыханием, далее он стал обозначать душу и невидимый орган разнообразных психических функций, в последнем значении был унаследован китайской ветвью, где развил уже и чисто анатомическое значение, которое видно из таких употреблений, как xīnjī gěngsǐ (心肌梗死) ‘инфаркт миокарда’. Подтвердить эту гипотезу или же, наоборот, опровергнуть ее поможет анализ лексики большего количества сино-тибетских языков.
