Файлы для скачивания
Представления о мире, зафиксированные в языке, - «языковая картина мира» редко совпадает с научной: подвергаясь влиянию с ее стороны, она одновременно и формирует ее - здесь сложные взаимодействия.
В лингвистических описаниях фрагментов этих представлений традиционно используются эпитеты «наивный» или «народный». Популярным примером «языковой картины мира» служат представления о времени: в языке аймара, например, слово nayra означает ‘глаз, перед’ и ‘прошлое’, а q’ipa – ‘спина, зад, сзади’ и ‘будущее’. Поэтому прошлое – nayra timpu – это время, которое находится спереди, перед глазами человека.
Ноябрьскую конференцию «Народная лингвистика» провел Институт лингвистических исследований РАН и Европейский университет в Санкт-Петербурге. На материале как языков с длительной письменной историей, так и бесписьменных выяснялось, какие грамматические явления осознают говорящие на этих языках, как объясняют разные языковые факты.
Общей целью конференции было не только определение того, какие факторы влияют на представления носителей о своем языке, но и того, как эти представления, в свою очередь, могут влиять на общество и культуру, а также и на структуру языка. Особо рассматривались случаи, когда носитель языка выступает в качестве лингвиста, создавая словари и грамматики.
Предметом исследования служат не только представления носителей о родном языке, но и взгляды на чужие языки, которое есть в каждой культуре. Какие-то из языков считаются благозвучными, другие наоборот имеют репутацию звучащих грубо и некрасиво. Некоторые языки имеют у других народов репутацию особо сложных и непонятных, что отражается в устойчивых выражениях. Англичане говорят it is Greek to me = ‘соврешенно непонятно’, а вот голландцы Dat is Latijns voor mij. Мольер в пьесе «Шалый» употребил выражение c'est de l'hébreu pour moi. Турок непонятную речь называет арабской, араб – персидской, а перс – турецкой. У целого ряда народов Филиппин эталоном непонятности служит язык народа моро. В 1979 году Арнольд Розенберг написал статью о том, где какие языки считаются образцово сложными. Собранные им материалы демонстрируются на схеме [см. рисунок].
Широко известно явление, когда речь на близкородственном языке, частично понятном для слушающего, кажется ему смешной. Русский хорошо чувствует это, слушая украинскую, белорусскую, польскую или болгарскую речь, но не каждый говорящий по-русски догадывается, что его речь, например, для болгарина ничуть не менее смешна. Литовцу кажется смешной латышская речь, татарину – башкирская или казахская (и наоборот). Этологи пытаются объяснить такое восприятие родственных языков унаследованными от животных поведенческими механизмами, которые призваны предотвратить межвидовое скрещивание. Сигнальная система близкого вида вызывает реакцию отторжения.
Носители языка, как правило, осознают близкое языковое родство. Если мы возьмем индоевропейские языки, то обычный человек осознает родственность языков внутри группы (славянских, германских, балтийских, романских языков), но не чувствует родства за пределами группы (например, между польским и немецким). Соотношение обыденных представлений о языковом родстве с действительной генеалогией языков – еще одна задача при исследовании «народной лингвистики».
С другой стороны механизмы народной этимологии позволяют человеку строить собственные гипотезы о родстве языков. Это широко распространенное явление последние годы получило название «любительская лингвистика». Сходные ряды ассоциаций заставляют русских предполагать, что их языку близок этрусский или арабский, казахские лингвисты-любители пишут о родстве своего языка с шумерским, даргинцы находят особую связь своего языка с немецким и так далее.
Также интерес исследователей могут вызвать представления носителей о диалектах собственного языка, об изучении иностранного языка, о заимствованных элементах в родном языке, «народные» преподавания языка детям, системы письменности, стихийно возникающие в бесписьменных языках и многое другое. Мы упомянем лишь некоторые из прозвучавших на конференции докладов.
Известный японист В.М. Алпатов в докладе «Народная лингвистика в Японии и России» подчеркнул общие закономерности создания народных этимологий и любительских лингвистических концепций в японской и русской культуре. В любой культуре названия объектов на своем языке кажутся людям единственно естественными, поэтому непонятные слова чужого языка объясняются через свои. Вдобавок к этому обыденное сознание не в состоянии заподозрить незнание простых и понятных слов родного языка. Поэтому японец, встретив вывеску taverna, объясняет ее при помощи слова taberuna – формы прохибитива японского глагола taberu ‘есть’. А профессор Московского университета Федор Морошкин связывает фамилию Мартина Лютера с русским словом лютый. Самоназвание айнов (ainu) японцы воспринимают как сочетание междометия a с японским словом inu ‘собака’, поэтому возникает миф о происхождении айнов от потомства людей и собак.
В докладе Д.Ф. Мищенко (Санкт-Петербург) «Профессия: информант» говорилось о людях, который служат для лингвистов источником о своем языке. Информанты – носители обыденных представлений о языке, но работа с исследователем влияет на них, стимулируя языковую рефлексию, меняя представления о собственном языке и речевое поведение. «Необходимость осознать тот или иной факт языка, понять его место в структуре языка, дать ему оценку, делает из информантов специфическую категорию носителей – пишет Д.Ф. Мищенко – с одной стороны, они по-прежнему не обладают научными лингвистическими знаниями <…>; с другой стороны, они принимают позицию учёного, отстранённо наблюдающего за объектом своего исследования. Такое промежуточное положение информанта отражается в самых различных аспектах его поведения, как бытового, так и языкового, что позволяет говорить о своего рода «профессиональной деформации». В докладе на примерах из исследовательской практике автора обсуждаются влияние этой «профессиональной деформации» информантов на результаты лингвистического исследования.
«Народной лексикологии» был посвящен доклад Б.Л. Иомдина (Москва) «Наивные представления о значении слов». Было отмечено, что во многих случаях, особенно когда речь идет о бытовой лексике, мнение носителей русского языка о значении слова отличается от того значения, которое зафиксировано в академических словарях. Интересны методы, которые используются при исследовании этих отличий. Наряду с разного типа опросами и анкетированием применяется изучения поведения людей при языковой игре. В игре «Шляпа» один из партнеров должен за ограниченное время дать толкования многим загаданным словам так, чтобы второй партнер правильно их определил. Наблюдения за игрой позволяют выяснить, что, по мнению игроков, означают слова, какие значения многозначного слова воспринимаются как основные.
В игре «Банальности» игроки стремятся назвать показанный им предмет так, как его назовет большинство. По результатам игры можно судить не только о самых популярных названиях данного предмета, но и о представлениях носителей языка о частотности и актуальности лексики. Также Б.Л. Иомдин обратил внимание на расхождения в употреблении терминов специалистами и непрофессионалами. Терминологическая лексика проникает в современный язык в большом количестве, однако, попадая в сферу обыденной речи, она зачастую меняет свое значение. Примером может послужить пришедшее из языка юристов выражение «гражданский брак», которое сейчас для большинства говорящих по-русски обозначает ситуацию, которую юрист-профессионал назовет «фактический брак».
Иллюстрацией того, как термин, пришедший из грамматической теории, живет в обыденном языке, стал доклад Д.В. Сичинавы (Москва) «“Это уже плюсквамперфект”: лингвистический термин как образ публицистики и эссеистики». Докладчик особо отметил, что трактовки «плюсквамперфекта» в публицистике неожиданно перекликаются с типологическими данными о плюсквамперфекте и его функциях в языках мира. Значения, которые вкладывают в этот термин публицисты («замкнутый временной интервал в прошлом, оторванный от настоящего» или «пространство сказки, некий воображаемый мир»), совпадают с теми значениями, которые часто развиваются у плюсквамперфекта в языках мира.
Причем они заведомо не известны авторам, которые в лучшем случае знают о значениях плюсквамперфекта, описанных в учебниках латыни («давнопрошедшее» или предшествующее в прошедшем»). Как отмечает Д.В. Сичинава, наблюдения могут послужить материалом «для исследования механизмов метафоризации и прагматического осмысления грамматических категорий — как у наивных носителей языков мира, где плюсквамперфект есть, так и у весьма искушённых литераторов, носителей русского языка, где плюсквамперфекта нет».
Восприятие носителями диалекта своей речи в сопоставлении с литературной нормой и с соседними диалектами было темой доклада А.А. Лопухиной (Москва) «Изменение отношения носителей диалекта к своей речи (на примере одного диалекта Архангельской области)». Данные, использованные в докладе, были собраны в деревнях сельсовета Тавреньга Коношского района Архангельской области. Исследовательница отмечает, что, если для начала XX века характерна однозначно низкая оценка носителями диалектной речи своего диалекта в сравнении с литературным языком, то сейчас отмечаются и положительные оценки: «много у нас словецек интересных; говор чистой только у нас, здесь говорят по-русски; у нас много можно научиться, можно хороша книга написать»
