Алексей Левинсон: Как считают рейтинг

Продолжаем знакомить читателей с книгами, вошедшими в длинный список ежегодной премии «Просветитель». В октябре из их числа будут выбраны восемь изданий, среди которых позже и определят победителей в двух номинациях: «естественные и точные науки» и «гуманитарные науки».

Книга руководителя отдела социокультурных исследований «Левада-Центра» Алексея Левинсона «Как считают рейтинг», выпущенная издательством «Дискурс», посвящена изучению общественного мнения. Из нее можно узнать о методиках проведения опросов и обработки их результатов, о других методах изучения общественного мнения, а также о том, можно ли верить публикуемым рейтингам.

Предлагаем прочитать фрагмент книги, посвященный истории массовых опросов.

По меркам российской истории, первые опросы в США проводились очень давно. Мы можем себе представить, что происходило в нашем отечестве в 1801 году, в каких взаимоотношениях находились власть и общество, а в это время при выборах американского президента Джефферсона его администрация уже интересовалась мнением избирателей. Те опросы мало похожи на то, что сейчас делается в той же Америке и в России, но голоса потенциальных избирателей уже учитывались. Да, они не были юридически равноценны голосам на выборах. Все понимали, что есть разница между процедурой выборов, оговоренной в Конституции, и свободной процедурой опросов. Но, безусловно, наличие конституционных прав граждан — сама идея, что граждане выберут власть и скажут свое слово по тем или иным важным социальным вопросам (то, что заложено в Конституции США), — повлияло на формирование инструмента, который, как мы увидим, во многом копировал электоральную процедуру.

В 1824 году, когда в России Северное и Южное общества гвардейских офицеров думали над тем, что монархию следовало бы ограничить конституцией, и даже помышляли о республике, в американской газете впервые опубликовали результаты опроса жителей одного небольшого городка. Это очень важное событие, потому что опросы общественного мнения получают свою полную реализацию, только когда они сделаны публичным достоянием, опубликованы, то есть когда обществу возвращено то, что исследователи, социологи или журналисты о нем узнали.

Хочу обратить внимание на то, что и в США, а затем и у нас в стране существовали и существуют «закрытые» опросы общественного мнения, которые проводятся для разных институтов власти, а не для общества в целом. Люди часто думают, что такие опросы дают более точную информацию о происходящем. Но то, что становится в конце концов о них известно, показывает: наоборот, опросы, проведенные вне общественного контроля и критики, часто и методически некорректны, и страдают тем, что дают тот результат, которого ждет важный заказчик. Тут поговорка «Кто платит, тот и заказывает музыку» может оказаться верной. Но она неверна, когда опросы — кто бы за них ни платил — выставлены на всеобщее обозрение, открыты для критики и для сопоставления с результатами конкурентов. В таком случае реальным собственником опроса общественного мнения, этой информации об обществе оказывается общество.

Тогда-то опросы и соответствуют своему предназначению. Американские создатели технологии опросов исходили именно из этого. «Опрос дает возможность всей нации работать рука об руку с законодателем над законами, регламентирующими нашу жизнь. Это и есть ключ к управлению, осуществляемому народом», — так говорил Арчибальд Кроссли, один из создателей технологии массовых опросов.

История американских опросов общественного мнения делится на несколько периодов. Первый из них называют периодом «соломенной» социологии. В Америке это слово — термин, не имеющий иронического смысла, который он приобретает в наших устах. «Соломенная», потому что те, кто проводил первые опросы, на вопрос «Откуда же вы знаете, что они говорят что-то правильное?» однажды ответили: «Если хотите знать, куда дует ветер, подбросьте немного соломы в воздух, и вы это увидите. Мы делаем то же самое. Берем небольшой фрагмент общественной жизни, и он нам показывает направление ветра в целом». Те опросы (straw-polls) проводились в основном журналистами. Пресса — один из столпов американской демократии. А один из вариантов работы прессы с обществом — не только сообщение ему какой-либо информации, но и измерение того, что люди думают, своеобразная обратная связь.

Известный журнал Literary Digest — массовое издание для людей, у которых не так много времени и возможности читать, в связи с чем их вниманию предлагались лишь самые главные новости общественного и научного характера, — первым начал опрашивать своих читателей. Позже многие другие издания также устраивали подобные опросы, которые порой давали очень точные результаты. Отклонения могли составлять всего 4 % от фактического распределения голосов на выборах.

Опросы стали важной частью американской повседневности: в 1935 году был запущен дирижабль с лозунгом Аmeriсa speаks («Америка говорит»), который предупреждал граждан о том, что скоро их будут опрашивать.

Но в 1936 году, накануне очередных президентских выборов, Джордж Гэллап, до того занимавшийся психологией (в частности, психологией рекламы, изучением потребительского поведения), разработал метод формирования репрезентативной выборки и, зная, каким образом действует журнал Literary Digest, предупредил: на будущих выборах опросы этого издания дадут неправильный результат. Своим заявлением Гэллап оскорбил ветеранов этой деятельности: они ведь еще ничего не сделали. Но Гэллап знал их кухню. А делали они довольно разумные вещи: опрашивали тех читателей, у которых имелись телефон и автомобиль, — на тот момент передовой класс общества. Журналисты исходили из того, что как поведут себя эти общественные лидеры, так за ними и потянется весь народ.

Но времена менялись, и Гэллап оказался прав. В том году журнал Literary Digest дал ошибочный прогноз — предсказал победу не того кандидата. Хотя кандидатура соответствовала настроениям тех солидных людей, которых обычно опрашивали, другая часть избирателей продемонстрировала иную позицию. Джордж Гэллап понял, что к этому времени американское общество изменилось — оно оказалось сложнее устроено. И, опрашивая только прежних лидеров общественного мнения, правильный прогноз уже не построишь. Надо репрезентировать всех. Таков был очередной шаг в развитии демократических оснований внутри методики и технологии опросов.

Кстати, примерно тогда же, в конце 1930-х, Джордж Гэллап впервые ввел в свои опросы вопрос об одобрении/неодобрении деятельности президента.

Переход к работе по общенациональным репрезентативным выборкам состоялся. Это стало рубежом, после которого гэллаповские методы проведения опросов, доказав свою эффективность, получили безусловный приоритет перед «соломенной» социологией. Последняя достаточно быстро начала сходить со сцены, хотя и не исчезла до сих пор. Множество журналов, радиостанций, телеканалов и сегодня опрашивают своих читателей, слушателей и зрителей. И это о чем-то говорит редакции, да и самой аудитории, когда ее знакомят с результатами. Допустим, радиостанция «Эхо Москвы» рассказывает слушателям о том, что ей сообщила какая-то часть этих же слушателей. Профессионалам понятно, что невозможно при этом знать, в какую сторону отклоняются те, кто участвовал в опросе, от всего корпуса слушателей; нужны специальные исследования, чтобы это узнать. Но для слушателей узнать, чье мнение победило, любопытно, занимательно. Так что «соломенная» социология продолжает жить, хотя уже на маргинальных ролях.

В СССР первый общенациональный репрезентативный опрос общественного мнения провели в 1988 году

Надо еще раз подчеркнуть характер первоначального умышления по поводу самой возможности проведения опроса. Презумпция состоит в том, что одни хотят высказаться, а другие хотят их услышать. Это важно повторить потому, что нынешние критики опросной социологии настаивают вот на чём: люди в большинстве не хотят высказываться, а власти не заинтересованы в том, чтобы знать мнение общества. Мои коллеги и я не согласны ни с тем, ни с другим, и мы продолжаем делать свое дело.

Мне посчастливилось видеть, как проходили первые опросы в Советском Союзе в 1988–1989 годах, и я знаю, какой огромный интерес проявляло общество к тому, что будет им, обществом, сказано. Общество очень хотело знать, что именно оно думает. Мы, тогдашние сотрудники Всесоюзного центра изучения общественного мнения, были первыми и единственными, кто это выяснял. Нам бессчетное число раз повторяли: «Вы же держите руку на пульсе!» И так говорили те, кто сам же этот пульс и создавал. Такой интерес был сродни интересу, который мотивировал первоначальную деятельность по опрашиванию населения в Америке. Зарождалась наша, российская демократия, и чувства, общественные стремления имели сходный характер. Во-первых, люди хотели высказаться. Во-вторых, они хотели узнать, что говорят другие. В-третьих, они хотели получить ответ на вопрос «Ну, а там-то вас читают?» Речь шла о власти. Надежда состояла в том, что власть очень хочет — или должна хотеть — знать то, что мы можем ей сообщить о мнении общества. Она должна это знать. Это была идея демократической власти, которая будет управлять сообразно тому, что она узнала о желаниях народа.

Тут важно отметить, что в Советском Союзе опросы общественного мнения по общенациональной репрезентативной выборке — то есть опросы, результаты которых можно распространить на все общество в целом и сказать, что среди всего населения страны мнения распределяются так-то и так-то, — до 1988 года в принципе не проводились. Эта деятельность стала возможной, только когда был основан (в 1987 году) и развернул свою работу ВЦИОМ. Это случилось при прямой поддержке и даже инициативе Михаила Горбачева и было одним из завоеваний эпохи, которую назвали перестройкой.

Должность директора ВЦИОМ заняла академик Татьяна Ивановна Заславская — экономист и социолог, человек, сочетавший обширные знания о советском обществе с прочными демократическими убеждениями и горячей гражданской совестью. Ее заместителем стал профессор Борис Андреевич Грушин — один из немногих в СССР людей, глубоко изучивших технологию опросов и понимавших, как их надо проводить в довольно специфических условиях нашей страны. Свои представления он реализовал в технологической схеме нашего центра, создав то, что в дальнейшем получило название «фабрика опросов». Это была стандартная гэллаповская технология, реализованная в наших условиях. Она работает до сих пор и в «Левада-Центре», и во всех агентствах, которые проводят исследования в России.

Борис Андреевич пытался организовать массовые опросы еще в 70-х годах прошлого века с помощью разных средств. Например, с помощью газеты «Комсомольская правда». И всегда наталкивался на ограничения и прямые запреты, столь строгие, что ни один общенациональный репрезентативный опрос так и не удалось провести.

Очень важно понять причины таких запретов. Еще до создания СССР, на самой заре существования Российской Федерации, один из первых опросов осуществил человек, чье имя впоследствии стало очень громким, — Питирим Сорокин. Его раскритиковал Ленин, и его выслали из России. В дальнейшем Сорокин сделал славу американской социологии, он был президентом Американской социологической ассоциации. А у нас социология перестала существовать. С начала 1920-х годов никаких опросов в нашей стране не проводилось. И вполне понятно, почему. Если в стране устанавливается режим, при котором силы, насаждающие его, заявляют, что все делают во имя народа и от имени народа, то они неизбежно монополизируют знание того, чего же этот народ хочет и в чем нуждается. В нашем случае «они» — это коммунистическая партия, которая утверждала, что знает (очевидно, потому что пользуется единственно верным научным методом — историческим материализмом), каковы потребности народа. В такой ситуации появление альтернативного источника сведений о том, что же в действительности нужно обществу, не просто вызвало бы дискомфорт. Оно подорвало бы основания для власти коммунистов.

Итак, всесоюзные опросы не проводились, но иногда позволялось изучать что-нибудь местное. В позднесоветское время шутили: мол, говорить о том, что в отдельных магазинах нет отдельных видов колбасы, можно, а вот обобщать нельзя. К примеру, можно было исследовать интерес молодежи к тому-то и тому-то (в частности, Грушину и другим это разрешалось). Но экстраполировать полученные результаты на все общество и даже на всю молодежь было нельзя.

Михаил Горбачев, чьи заслуги носят всемирно-исторический масштаб, в сегодняшней России — одна из непопулярных фигур. Между тем в конце 1980-х годов этот лидер сделал шаг, подорвавший монополию партии на знания о том, чего хочет общество. Первые опросы, которые провел ВЦИОМ, в методическом отношении были чем-то вроде тех самых «соломенных» опросов, с которых начинали в США через Literary Digest. В самом первом из них были опрошены читатели «Литературной газеты». Мы задали обществу в лице читателей этого издания ряд вопросов о том, как они представляют будущее страны, — и получили невероятный вал ответов. Почтовые отделения отказались доставлять эти письма в редакцию: у них просто не хватало автомобилей. Газета обратилась к нам, и почту начали доставлять напрямую во ВЦИОМ — ее везли и везли. Все коридоры центра были заставлены мешками в половину человеческого роста. В основном в них лежали газетные страницы, на которых были напечатаны вопросы, с крестиками ответов; но встречались и страницы, скопированные на синьку, а также переписанные от руки вопросы с ответами, к которым подклеивались листы со списком фамилий ответивших. Мы, естественно, исходили из того, что опрос должен быть анонимным, но очень часто видели полные адреса отвечавших. Люди хотели придать своим ответам статус официальных заявлений. Помимо собственно отмеченных ответов, во множестве писем имелись развернутые комментарии, приписки такого содержания, что по действовавшему на тот момент законодательству авторам вполне могла грозить статья об антисоветской агитации и пропаганде. Тем не менее авторы нередко подписывались полным именем, указывали адрес и индекс. Это был порыв: «Я хочу сказать!»

Потом мы провели тот же опрос по репрезентативной выборке. Естественно, его результаты отличались от результатов опроса газетного. Мы выпустили книжку о тех опросах, Юрий Александрович Левада предложил ее название — «Есть мнение!» (В ней, помимо всего прочего, детально анализируются отклонения результатов по смещенной выборке-самоотборе от результатов по выборке репрезентативной.)

Вопрос о том, есть ли у общества мнение, получил ответ: есть! И этот самый первый опыт показал, что общество, которое движется к демократии за счет своих внутренних желаний и потребностей, испытывает потребность и в таком инструменте, как опрос. Этот инструмент был создан и работает с 1988 года фактически бесперебойно до сегодняшнего дня. Коллектив «Левада-Центра» и сотрудники других агентств выполняют данную функцию, которую мы считаем необходимой для нашего общества.

Как уже говорилось, опросы общественного мнения — элемент демократической системы. Всего лишь элемент. Также нужны свободная пресса, свободные выборы, разделение властей, контроль избирателей над теми, кого они избрали, и многое другое. И в том числе этот аппарат обратной связи между политиками и обществом, обществом и политиками. Но есть немало стран, именующих себя демократическими, где нет отдельных или многих элементов этого набора. Наша страна не единственная, где опросы остаются едва ли не последним действующим элементом демократии. Никто из создателей опросной методологии не думал, что на такую, в общем-то, вспомогательную процедуру может лечь столь огромная ответственность. Мы сегодня слышим от тех, кто пользуется нашей информацией: «Вы единственные, кто говорит правду». Да, очень многие перестали доверять нашим результатам. Мы это знаем. Мы даже можем посчитать, сколько таких людей. Но остались те, кто уверен, что мы «единственные».

Могут возникнуть сомнения: а есть ли смысл проводить опросы в недемократическом обществе или в обществе, где демократия теряет свои позиции? Мы считаем, что есть. И с нами согласны миллионы людей, следящих за результатами нашей работы, в частности за рейтингами первых лиц. Но необходимо понимать, что само по себе существование опросов общественного мнения не обеспечит демократического режима. Тут иллюзий быть не должно. Однако благодаря опросам общество может узнавать о том, чтó оно думает в данный момент. В этом смысле обратная связь есть. Так авторитарное общество узнает, что оно авторитарно. Ведь авторитарен не режим сам по себе — авторитарно общество, авторитарна ситуация. Если же у авторитарного общества не будет и этого контура обратной связи, то ситуация в стране поменяется изрядно. Поэтому для многих этот ручеек правды очень важен в гражданском отношении. Люди хотят понимать, где и как они живут, даже если такая информация их не радует.

Ранее в рубрике «Медленное чтение» были представлены следующие книги, вошедшие в длинный список премии «Просветитель» 2019 года:

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Как считают рейтинг

Редакция