Автор - профессор Мюнхенского университета, философ, председатель Кантовского общества Германии Рейнгард Лаут рассуждает о месте ислама в мировой истории, которое становится понятным только при учете особенностей его возникновения.
Перевод с немецкого А. Муравьева
Вообще говоря, жертвоприношение возникло вместе с человечеством. Это не просто пролитие крови. В таком случае оно было бы просто убийством или умерщвлением. Напротив, кровь жертвы, которая символизирует жизнь, дается как некий дар тому, кто приемлет эту жизнь. Она есть приношение жизненной силы жертвы.
Но вместе с тем, в жертвоприношении всегда оставалось нечто незавершенное. Приносимое в жертву должно быть приношением жертвующего, который именно не отдает свою собственную кровь (жизнь), а вместо нее отдает кровь (жизнь) жертвы. Когда он сам искупает нечто с помощью этой крови, то он искупает не своей собственной кровью (жизнью), и это есть второй недостаток. Поскольку же приносимый или приносимое в жертву отдает свою кровь вместо него, то он или оно считаются невинным. Уже у примитивных народов можно найти осознание этого положения вещей. Для того, чтобы не навлечь на себя вину за принесение в жертву невинной крови, пытались проблему смерти приносимого в жертву снять тем, что эта кровь переносилась на изображение самого человека. Необходимо было при этом следить, чтобы в первое время формирования сознания изображение было более реалистично, чем реалистичность самого реального прототипа. Таким образом, люди переносили приносимую в жертву кровь на изображение приносимого в жертву. И таким образом люди получали у приносимого его жизнь – такова была идея.
Жертва была тем ценнее, чем более совершенным было жертвенное животное или приносимый в жертву человек. Если это было существо женского пола, то оно должно было быть девственно, если это был зверь, то это должен был быть чистый и безукоризненный зверь. Ценность жертвы представляет высоту и чистоту желания принести жертву того, кто приносит жертву. Таким образом, Авраам приносил в Исааке в жертву самое высокое и страшное из того, что мог: жизнь своего рода. Жизнь, понимаемую здесь не в чувственном, но в сверхчувственном смысле: жертвоприношение единому Богу, приносимое по его воле. Это предполагает некую мотивацию, которой не может быть у язычников.
Между тем, жертва Исаака была не просто совершенной, а даже образцовой жертвой. Авраам приносил жертву только по послушанию, а не по свободно даримой любви, как впоследствии Иисус. Его жертва была не просто заместительной искупительной жертвой за многих, которые, согрешив, все-таки сами не могут искупить в достаточной мере своего греха. Авраам уже потому должен был во время принесения жертвы пройти через крайнее унижение, что он еще не испытал никакого заместительного искупления человеческих грехов против Бога. В отличие от него Иисус отождествляет себя (и не только по принципу «как будто бы») с грехом грешника (1 Кор 5:21). Пропасти этого греха, нуждающегося в искуплении, соответствует пропасть унижения и уничтожения.
Нравственное качество жертвы
Жертвоприношение Авраама, хотя и не доведенное до конца, соответствовало, насколько это вообще было для него возможно, требованию Бога «Будь совершен», и в этом смысле оно представляло собой усилие достичь совершенства. Бог в то мгновение, когда смертельный удар Авраама превращался в возвышенную жизнь Исаака, выступает, в первую очередь, уже не как фактически Всемогущий, но Он теперь является принципом духовной жизни, Он – Святой (на иврите - кадош). На место принципа факта выступает теперь в качестве высшего «доксический» принцип. Он становится не только определяющим, но и оправдывающим по своей сути, которая есть благо.
Это ставило сознание в чрезвычайно трудное положение, и вплоть до «Трисвятой песни» пророка Исайи продолжалась ситуация, когда различительная оценка прорывалась в языке. Пророки в течение четырех веков подряд задавались вопросом о понимании и собственном смысле Исаака как жертвы, прежде, чем они смогли сказать о действительно полноценной жертве Иисуса. Ближе всего к этому пониманию идея раба Божия у Исайи или понимание смерти как жертвы в 21 псалме.
Совершенная жертва
Однако именно этого вышеуказанного осмысления жертвы пророками и не понимает составитель Корана. Нам следовало бы поэтому уточнить слово «мессианство» и в дальнейшем скорее говорить о специфически искупительном мессианстве пророков. Это и есть то, что Коран выводит за скобки.
Того, что Авраам принес Исаака в жертву таким образом, который был предначертан для чаемой совершенной жертвы, Коран как раз и не видит и поэтому не приписывает этому жертвоприношению никакого особенного значения. В тот момент, когда прерванное совершение жертвоприношения Исаака явило, что оно открывает духовную жизнь, цель этого жертвоприношения также получила духовный (нравственный) смысл. На место физической смерти вступает возможность духовной смерти. И так же, как была предотвращена одна, так теперь должна быть предотвращена другая. Духовная смерть состоит в нравственном преступлении, а крайняя ее форма – грех «против Святаго Духа», то есть против самого принципа духовной жизни. Соответственно этому возвышается и представление об искуплении. Теперь оно должно быть упразднением зла, то есть восстановлением того, что попало во власть мира зла.
В смерти Исусовой это искупление совершается в высшем смысле как полноценное восстановление (1 Кор 1). Поскольку он сам себя приносит в жертву, его жертвоприношение есть такой безостаточный остаток. С самого начала он сознательно шел на эту искупительную смерть, полностью по своей свободной воле. Он не заботился о своем Божественном величии, как будто о некой добыче (Фил 2:6), но воспринял на себя самое крайнее уничижение без всякой перестраховки. Почти невозможно помыслить себе такого оскорбления или унижения, которое он бы не претерпел, и тем самым он выкупил у смерти тех, кто этого желает.
Согласно евангелисту Иоанну, последними словами Христа на кресте были: «Свершилось» (τετέλεσται). Бл. Иероним совершенно справедливо перевел это маловразумительное греческое выражение на латинский так: consumatum est. «Совершилось» обозначает именно то, что Ветхий Завет в истории Авраама имеет в виду под словом «совершенный»: мусиллама, если употребить кораническое выражение. Вместе с искупительным восстановлением действительность была возвращена в совершенный мир с Богом и в Боге. Именно об этом говорит и первое слово, которое Воскресший обращает к апостолам на Пасхальной Вечере: «Шалóм!» Грех отнят от мира.
Жертва в понимании Корана
Проверим точку зрения Корана на искупительную жертву на примере важнейшего для этого вопроса рассуждения во второй суре, аяты 67-73. После того, как израильтяне вновь впали в поклонение идолам и стали почитать золотого тельца, Моисей, спустившийся к ним с Синая, говорит: «Бог заповедует вам принести Ему корову», а израильтяне возражают. Должны ли они выставить себя на посмешище (при этом составитель Корана проводит аналогию со своими современниками)? Моисей продолжает: «Бог требует, чтобы это не был нечистый зверь»; это требование объясняется количеством их грехов. Эта корова также не должна быть истощенной от долгих переходов и на обводнительных работах, и она не должна иметь никакого телесного изъяна. Одним словом, она должна быть совершенной (мусиллама) и чистой жертвой. После заклания эта корова должна быть вознесена, чтобы израильтяне признали ее «как наказанную за (грехи) тех, кто на нее будет взирать». (Ср. Ин 19:37: «Они воззрят на того, которого пронзили», отсылка к Зах 12:10). Израильтяне отвечают Моисею, что он дал им при помощи этого объяснения знание закона, и после этого они приносят в жертву корову, что ранее они отвергли. Пророк говорит по этому поводу: «Когда вы убили эту жизнь, вы помазали в ней друг друга, и Бог очистит вас от мерзости, которой вы покрыли себя».
Составитель Корана также видит, что ценность жертвы должна соответствовать количеству грехов. Только тогда жертва будет «совершенной». Приносимое в жертву несет наказание за грехи других, в частности, тех, кто его приносит, и в их глазах оно является носителем их греха. Вид принесенного в жертву животного, то есть совершенного искупления, очищает тех, кто приносил жертву или за кого жертва была принесена. Мы имеем здесь дело с ведущими идеями также и языческой искупительной жертвы. Но здесь видна та дистанция, которая отделяет, согласно Корану, жертву, соответствующую закону, от истинно совершенной жертвы. Она уберегает жертвующего от дальнейших трудов по полному восстановлению и в остальном она принесена за его собственные, а не за чужие грехи. Мы можем опустить здесь вопрос, думал ли при этом описании и объяснении жертвы составитель Корана о возможном скором восстановлении жертв в Иерусалимском Храме или о Каабе в Мекке.
Мы ясно видим, что составитель Корана так и не понял глубочайший смысл жертвоприношения. То, что Бог мог воспринять плоть и претерпеть самое глубокое уничижение, для него несовместимо с возвышенностью величия Божия, и он просто не может это себе представить. Точно также он не представляет себе искупительной любви (Иисусовой). Когда он говорит о Боге как о милосердном (ар-рахман), то это качество для него не имеет того же значения, как для Исуса. Для Корана Бог милосердный в том смысле, что он великодушно прощает грехи, отпускает их и более не учитывает их, хотя и не искупает в собственном смысле. Даже заповедь, сформулированная в Пятой Книге Моисея, «Возлюби Господа Бога своего…и ближнего своего как самого себя» выражает все-таки еще не любовь в смысле Христовом. «Любовь» означает здесь полное великодушие, а ближний здесь – только принадлежащий к народу Израиля. Исус же раскрыл качественное содержание этой высшей заповеди посредством одного добавления: «Вы должны любить Бога и друг друга как я возлюбил вас».
Утрата культовых жертвоприношений
Поскольку составитель Корана проявляет непонимание жертвы в смысле евангельском, то он остается в узком пространстве Пятикнижия. В жертвоприношении Авраама не был осознан тот зародыш, который заключал в себе плод. Бог в Иисусе искупил недуховную вину.
Какие были последствия этого? Жертва могла быть в лучшем случае быть понята в Моисеевом редуцирующем смысле. Но для этого условием было, чтобы для жертвы существовало место. А Иерусалим опять оказался в руках византийцев. Император Ираклий вновь завоевал город и перенес туда из Персии святой крест. Когда впоследствии Кааба в Мекке была названа священным местом мусульман, то возобновление жертвоприношений животных совсем не обязательно предполагалось при этом. Мечеть стала чистым домом молитвы только в результате особых обстоятельств, о которых речь впереди.
Где же храм Божий?
На этом самом месте мы должны еще раз вернуться к жертве Христовой. Исус сам себе принес полноценную жертву при помощи своей крестной смерти. Тем самым неполноценное искупительное жертвоприношение в храме стало ненужным, и как следствие, оно упразднилось.
О том, что такова была идея, желание и дело Исуса с самого начала, свидетельствует Евангелие. Когда Иисус сорок дней постился в пустыне и видел во время искушений сатаной все требования сверхъестественной помощи себе от себя самого, то ангелы, как сообщает Марк, спустились и служили ему. Когда Исус впоследствии вернулся на Иордан и к нему присоединились первые ученики, он вспоминает об этой ангельской службе: «будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1:51). Это высказывание обладает одним весьма глубоким смыслом, которое по большей части остается незамеченным. Чтобы понять его, нам придется еще раз обратиться к Ветхому Завету.
Когда Исаак послал своего сына Иакова к своему родственнику Лавану на другую сторону Евфрата, чтобы он там нашел себе жену, то он сделал именно то, что некогда его отец Авраам. Тот не хотел получить ханаанскую невестку, а мечтал о невестке из рода, из которого сам он происходил. Этот род вышел из Ура, священного города шумеров. Следовательно, члены этого рода наверняка были знакомы с богослужением вавилонян и шумеров. Когда люди распространились по Востоку, то они в Земле Сенаарской нашли равнину и направились туда. Они говорили: «они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там… и сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.» (Быт 11:2-4).
Упомянутая здесь башня – это зиккурат (храм-гора). Согласно вавилонскому представлению, равнина, на которой были построены город и храм, представляла собой земной аналог небесных сочетаний. Если взять кульминационные пункты Солнца и Луны в их годовом обращении и обратить внимание на поле как на своего рода долину, то она будет соответствовать долине Евфрата между сирийским и эламским горными массивами. Таким образом, эта долина есть лишь оттиск небесного порядка. Священный город со своим храмом находится как раз посреди этих горных цепей и есть пуп земли. Составитель Корана точно знает об этом и говорит об этой равнине, называя ее Бакка (3,96). Соответственно, долина Бекаа как раз посреди двух горных цепей Ливана и Антиливана. Храм (зиккурат) находится в самой середине города, которому он и дал свое имя: он назывался Баб-Эль, «лестница к Богу», и был местом, где земное касалось звездного неба. Бог обещал Аврааму землю Ханаана в качестве будущей собственности. Однако Авраам был непостоянен и только спорадически воздвигал алтарь в разных местах и приносил на нем жертвы Богу.
По пути в Евфратские земли Иаков приходит в определенное место, где он устраивает ночевку. Здесь он и увидел во сне ангелов, спускающихся и поднимающихся по лестнице на небо. В этом сне Бог возобновил уже данное Аврааму обетование. Когда Иаков проснулся, то в изумлении он воскликнул: «Поистине здесь есть Бог, и я не знал об этом». Он испугался и сказал затем: «Сколь ужасно это место! По меньшей мере, здесь находится дом Божий и врата Небесные». Он взял камень, на котором покоилась его голова во время сна, поставил его как стелу и помазал его верхушку маслом. «» (Быт 28:10.22).
Здесь не человек возносится до небес, а Бог снисходит к нему и поселяется у него. Тем самым не имевшая до этого стабильного места палатка стала постоянным местом обитания Бога, в котором Он живет среди чад Авраамовых.
Как только это становится понятным, то сразу видно, что обозначает восхождение и нисхождение ангелов на сына человеческого в конце искушений Христовых: сам Христос есть теперь этот Бет-Эль (слав. Вефиль), храм Божий. «Разрушьте этот храм, - говорит Он вскоре после этого иудеям в Иерусалимском Храме, - И в три дня я его вновь воздвигну», «Он говорил о святыне своего тела» (Ин 19-21). Соответственно этому после искупительной смерти Исуса завеса Святого Святых в храме раздралась надвое: Богу больше невозможно приносить жертву в Храме; жертва приносится теперь постоянно в духе и теле Исуса.
Для составителя Корана центральное положение бейт-Аллах, соответствующее его пониманию Торы, есть существеннейшее требование. Предписания Моисея о построении Храма занимают среднее место между чрезвычайно подробным откровением Бога и определениями Моисея. Бог указал ему как раз небесную модель в лицах. Однако после новой потери Иерусалима ислам выбрал в качестве города Божия мекканскую Каабу. Составитель Корана дает для этой подмены следующее обоснование: во время своего набега Авраам пришел на место будущего города Мекки, воздвиг там алтарь и тем самым освятил это место на вечные времена. У нас, впрочем, нет достаточных оснований считать это изобретением составителя Корана, поскольку то, что считалось ранее чистым вымыслом, впоследствии было обнаружено в раввинистическом и иных преданиях.
Даже Вефиль не был для израильтян постоянным Домом Божиим, и лишь Соломон впоследствии построил в Иерусалиме Храм на том месте, на котором Авраам собирался принести в жертву Исаака. После уклонения иудеев от истинной веры Пятикнижия, связанного с их противлением Исусу, Бог, согласно Корану, передал задачу и обетование Исмаилу, так что исмаилитам подошло даже обозначение места «прославленной святыни». Во всяком случае, теперь это стало Домом словесной Божественной службы. Вследствие этого теперь в исламе ритуальное жертвоприношение, так же, как и в раввинистическом иудаизме, утратилось. Можно, конечно сказать, что, согласно достоверным сведениям, паломники в Мекку и сегодня приносят каждый год сотни тысяч «жертвоприношений» у Каабы, однако не на алтаре (ср. ХХII, 28). Это – вызывающее дрожь выражение требования религиозного человека, которое не находит своего завершения. Только католические христиане (в смысле Первого собора) сохранили жертву. Однако весьма многие так называемые католики не ценят более ее. Об этом свидетельствует так называемый «novus ordo» римских реформированных католиков.
Чреда пророков
Если составитель Корана после Ионы к аутентичным пророкам также причисляет Иоанна Крестителя и Исуса Христа, а евреям теперь в вину поставлено то, что они их не послушали, да так, что их теперь рассматривают как секту, то это вовсе не означает, что, с другой стороны, совершенная жертва Исуса приемлется или даже просто констатируется. Иоанн и Исус были прежде всего просто пророками, также как и другие пророки. Коран утверждает, также как и Евангелие, что Исус был девственно рожден Марией, и что он был предреченным Мессией (Христом). Однако он – не Божий Сын, не говоря уже о Боге. Исус же напротив предсказательно говорил о грядущем пророке, которого (Втор 18:15) предрек Моисей и который только в Коране говорит: «Яхве Бог твой воздвигнет тебе из среды твоих братьев пророка подобного мне, которого ты послушаешь». Составитель Корана вкладывает это предсказание о грядущем пророке прямо в уста Исусу: «О сыны Израиля, глаголет Исус, Я — посланный пророк Божий к вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе, и благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому Ахмад (Благословенный)» (LXI, 6).
Для раввинистического иудаизма вера и надежда на предреченного Законом и пророками Мессию стала невозможной после окончательной потери иеросалимского Храма в 537 г., когда он попытался перетолковать эту возможность под угрозой искажения смысла из-за противоречия. Уже со времени Малахии, то есть уже около 1100 лет не появлялось пророков. Для автора Корана это все выглядит совершенно по-иному. В то время, как он признает Захарию, Иоанна Крестителя и Исуса за истинных пророков, чреда пророков от Моисея и Давыда оказывается непрерванной. Разрыв между Малахией и Исусом оказывается немногим более расстояния между Исусом и пророком Корана. С помощью этого хода составитель Корана выигрывает более важную позицию: линия пророков (для полного понимания: не в искупительном смысле) не бесплодно обрела свой конец. Священное Писание не солгало, а Бог через сменяющихся пророков беспрерывно удержал тех, кто в него истинно веровал, в истинной вере. Действительно, чреда пророков обретает в возвестителе Корана свое последнее звено, исполняющее предречение. Одним ударом сметено мучительное затруднение раввинистического иудаизма, и это в эпоху, когда еще живо было гомеотетическое понимание Библии и было вполне убедительным. Мусульманин мог без внутреннего противоречия веровать; иудей bona fide уже не мог этого делать.
