Издательство «Манн, Иванов и Фербер» представляет книгу Челси Конабой «Родительская интуиция. Нейронаука о том, как нас меняет родительство» (перевод Юлии Агаповой).
Что значит быть родителем? Как работает «материнский инстинкт» и появляется ли он автоматически? Как рождение ребенка влияет на нас эмоционально, психологически и физиологически?
Готовясь стать мамой, Челси была уверена, что материнство — это радость от общения с малышом, а еще физическая усталость от недосыпа и множества дел. Однако она совсем не ожидала тех глобальных изменений, которые произошли с ней на уровне мыслей и чувств. Изменился ее мозг. Она изучила огромный объем научной информации и провела интервью со многими родителями. В результате получилась книга, благодаря которой вы узнаете, как и почему гормоны перестраивают мозг родителей, обратимы ли эти изменения и можно ли к ним адаптироваться, как избавиться от нереалистичных родительских ожиданий.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Непростая иcтина заключается в том, что в разные исторические периоды и при разном общественном укладе детоубийство остается частью человеческого родительства. Распространенность случаев детоубийства растет или уменьшается в зависимости от уровня достатка, от способности человека контролировать свои репродуктивные функции и от социальных норм. Например, из поколения в поколение в европейских городах многие тысячи младенцев оказывались в сиротских приютах, где мало кто выживал. Во Флоренции, исторические данные о которой особенно прозрачны, процент крещеных детей, оставленных своими родителями, в XVI и XVII веках не падал ниже двенадцати, как пишет в книге Mother Nature Сара Блаффер Хрди. В 1840-е в этом городе число брошенных детей среди всех крещеных составило 43 %. Количество детоубийств в Европе снизилось с распространением контрацепции в XIX веке. Как сказала писательница Сандра Ньюман, люди «перестали убивать своих детей, когда начали меньше их рожать».
Конечно, возможности предохранения от беременности — которые всё еще не везде одинаково доступны — никогда не были чудодейственным средством, гарантирующим материнскую преданность или благополучие и безопасность каждого ребенка. Сегодня в Соединенных Штатах сотни тысяч детей страдают от пренебрежения или жестокого обращения. Забота о социально уязвимых детях всегда требовала сочетания множества факторов. Это и способность родителей и семьи в целом справляться со стрессами, бедностью, притеснением, душевными расстройствами, зависимостями и другими проявлениями жизни, которые не способствуют благополучию младенца. И соотношение всего перечисленного с уровнем социальной поддержки, которую родитель получает, чтобы облегчить эти факторы. Родители не настраиваются на заботу о новорожденном автоматически. «Способность к воспитанию нужно извлекать, подкреплять, поддерживать, — пишет Хрди. — Воспитание само по себе надо воспитывать».
А еще есть широко известная истина, которую редко признают: многих рожениц в момент рождения ребенка отнюдь не накрывает волна любви либо вместе с ней настигают столь же мощные волны страха или отчаяния. Исследования, посвященные настроению впервые родивших женщин, часто свидетельствуют о возникающем из-за вдруг навалившейся ответственности чувстве вины, в то время как ожидалась чистая радость. Одно исследование показало, что из ста двенадцати молодых матерей, опрошенных через неделю после родов, 40 % признались: первое, что они почувствовали, взяв на руки своего ребенка, — это безразличие. Я размышляю над этим словом и полагаю, что за ним стоит не столько малая заинтересованность в своем ребенке, сколько холодное потрясение вместо тепла, которого они ждали. Чувство привязанности пришло к этим матерям, как это происходит с большинством родителей, спустя некоторое время. Но, даже появляясь, оно способно в некотором смысле приводить в замешательство. Нужды ребенка многочисленны и безостановочны, а желание удовлетворить их может оказаться столь же сильным, как и мучительный страх провала.
На самом деле совершенно нормально испытывать всю эту гамму чувств. В 2005 году в научной статье, доказывающей, что материнство способно вести к духовному пробуждению, психологи Орели Атан и Лиза Миллер написали, что противоречивые эмоции «естественны и оправданны». Двойственность — «определяющая черта процесса преображения». Психотерапевт Розсика Паркер написала целую книгу о балансе между любовью и ненавистью в родительстве, а в какую сторону качнется чаша весов, зависит от конкретного человека. «Мать должна осознавать себя, уметь признаваться в разнообразных, противоречивых и часто чрезмерно трудных чувствах, которые вызывает у нее родительство, — сказала она в интервью для журнала Guardian в 2006 году. — Стать хорошей матерью возможно, только признав, что порой бываешь плохой». В 1949-м психоаналитик Дональд Винникотт перечислил восемнадцать причин ненависти матери к своему ребенку — «даже мальчику» — с самого рождения. Правдивость его слов жалит, хотя тон Винникотта вызывает улыбку. «Младенец не появляется волшебным образом, — пишет он. — Ребенок угрожает ее телу во время беременности и во время родов… Он безжалостен, относится к ней как к ничтожеству, к бесплатной прислуге, к рабыне… После того как он испортил ей утро, она выходит с ним на улицу, и он улыбается прохожему, который говорит: "Ну что за прелесть!" И она знает, что если не сделает всё правильно в самом начале, то будет расплачиваться за это всю жизнь».
У родительства есть своя цена. Конечно, и в денежном эквиваленте тоже, но главным образом она измеряется общим благополучием и физическими ресурсами. Когда заботишься о новорожденном, особенно в первые недели, пока он еще не улыбается и не фокусирует взгляд, то есть до всех этих намеков на социальное взаимодействие, эта цена особенно высока. Молодые родители расплачиваются своим сном, временем, вниманием, эмоциональным равновесием. Расплачиваются энергией, которую расходуют, пока кормят, качают и успокаивают, справляясь так день за днем, каждый из которых будто длится неделями, проживая одинокие часы раннего утра, когда границы времени вовсе стираются. А еще необходимо вкладывать в себя, регулировать собственные физиологические процессы, чтобы появлялись силы обеспечивать всё то же самое и своему ребенку: пищу, отдых, безопасность. Это совсем не мало.
Родительский мозг способен на любовь к своим детям, и любовь эта может быть большой, щедрой и длиться целую жизнь. Но она появляется со временем, а ребенок не может ждать, когда о нем позаботятся. Поэтому в самом начале родительский мозг не полагается целиком на любовь, — по крайней мере, не в том виде, в каком мы ее представляем. Первая задача ребенка — поймать и удержать родительское внимание. «Мы всё время думаем об удовольствии быть родителями, — сказала мне Резерфорд, — но далеко не всегда думаем о побуждении или о мотивации к родительству».
«Мы» в словах Резерфорд — это родители и общество. Исследователи же как раз много размышляют об этой мотивации. В Центре исследований детства при Йельском университете Резерфорд заведует отделением Before and After Baby Lab, где исследователи изучают процесс перехода к родительству. Название лаборатории прямо указывает, что существует жизнь до рождения ребенка (before baby) и после (after baby), — и это не одно и то же. Когда исследователи говорят о родителях в периоде «после», они зачастую начинают с тех многочисленных способов, какими младенец вызывает у родителей ту самую мотивацию.
Дети издают звуки. Это по своей природе мощные раздражители для взрослых, с некоторыми вариациями от человека к человеку, конечно. И хотя общепринято считать, будто женщины реагируют на детей острее — ну, вы знаете, из-за материнского инстинкта, — исследования едва ли целиком поддерживают эту версию.
Вот когда работа Конрада Лоренца нашла наиболее яркое свое продолжение в изысканиях по части родительства. Лоренц писал о понятии Kindchenschema, когда вид детского лица побуждает взрослого действовать в интересах ребенка. Это сила очарования, и «очарование» в данном случае является техническим термином — таким, который в равной мере можно применить к милым картинкам, котенку и пухлощекому племяннику. Очарование обладает измеримым набором характеристик, до некоторой степени одинаковым для детенышей всех млекопитающих: это большая голова и пропорционально большие глаза плюс маленький подбородок и круглые щеки. Эти характеристики, которые часто эксплуатируют иллюстраторы и специалисты в области рекламы, вызывают особенно сильную реакцию в мозге взрослых и даруют детям высокие шансы на заботу, которая требуется им для выживания.
Ученые не раз убеждались, что мужчины и женщины реагируют на симпатичные детские лица схожим образом. В одном исследовании бездетных взрослых просили оценить привлекательность ряда детских изображений. Сознательно оценивая снимки, женщины в контрольной группе ставили детям наивысшие баллы. Однако и женщины, и мужчины одинаково активно нажимали на специальную кнопку, чтобы продолжать видеть эти симпатичные мордашки вместо взрослых лиц «средней привлекательности». Отдельно стоит упомянуть, что милые детские лица, а не лица взрослых оказались триггером для быстрого всплеска активности в той области мозга — медиальной орбитофронтальной коре, — которая отвечает за распознавание и реакцию на положительные стимулы либо вознаграждение. Как минимум в одном небольшом исследовании — всего с двенадцатью участниками — эти результаты оказались справедливыми как для женщин, так и для мужчин, как для родителей, так и для бездетных.
Сегодня ученые знают, что сила Kindchenschema включает в себя куда больше одной только внешности детей. В это понятие входят также все те сенсорные каналы, через которые ребенок заявляет о себе и требует внимания со стороны опекунов. Большинство родителей отлично вычисляют именно своих новорожденных, ориентируясь на их запах или звук плача. Также они находят своего ребенка в ряду снимков разных новорожденных всего через несколько проведенных вместе часов. По результатам одних экспериментов, реакции матерей сильнее. По результатам других — матери и отцы преуспевают в равной степени.
Совсем недавно исследователи взялись пристальнее изучать, как мозг родителя в послеродовой период реагирует на лицо младенца, его гуление или на «биологическую сирену», как некоторые называют детский плач. Ясно, что развитие ребенка зависит от способности значимых взрослых интерпретировать эти сигналы и обеспечивать младенца едой, комфортом и стимулами развития, в том числе играми и воркованием.
В исследовании за исследованием родители рассматривают изображения собственных или чужих детей, слушают записи плача своих драгоценных чад или чужих отпрысков либо участвуют в более активных заданиях, задействующих эти сигналы, как в экспериментах Резерфорд. Они делают это лежа внутри аппарата МРТ, или с подсоединенными к телу электродами, что измеряют активность в наружных слоях мозга, или сидя внутри яйцеобразной машины, которая фиксирует магнитные поля, образуемые мозговой деятельностью. Иногда ученые отслеживают, как группа родителей меняется с течением времени. Иногда сравнивают их с бездетными взрослыми. По большей части исследуются исключительно цисгендеры — гетеросексуальные женщины, выносившие своих детей, — хотя эта ситуация начинает меняться.
По правде говоря, сигналы младенцев, используемые в этих исследованиях, — слабая замена подлинным сигналам. Запись детского плача не может вызывать точно такую же реакцию у родителей, как если бы малыш кричал, сотрясаясь всем телом, и взрослые не только бы слышали его, но и ощущали, как вибрирует его грудная клетка. А как насчет особой радости, которую испытываешь, впервые видя намек на осознанную улыбку на лице своего ребенка, когда ты ликуешь и принимаешься с ним ворковать, а в награду получаешь уже явную улыбку во весь рот? Как насчет кормящей матери, которая вышла на прогулку со спящим на руках ребенком, и вдруг младенец начинает шевелиться? Вы знаете, что последует дальше: легкое ворчание, пока крошечный кулачок тянется ко рту, а затем плач. Ребенок голоден. Способна ли лабораторная машина в полной мере зафиксировать испытываемое всем телом стремление найти скамейку в парке и покормить малыша или успеть вернуться домой? Нет. Но что в состоянии сделать эти тесты, так это зафиксировать отпечаток таких подлинных реакций, изгибы путей, которые они прокладывают в системе межнейронных связей.
В ходе этих экспериментов ученые снова и снова отмечали повышенную активность и взаимодействие между двумя взаимозависимыми сетями, что участвуют в обработке детских сигналов и придании этим сигналам значимости. Речь о сетях, которые наи более вовлечены в «состояние максимальной чуткости» родителей, — о ведомой дофамином системе вознаграждения и сети выявления значимости.
В действительности система вознаграждения уже переросла свое название. Порой в таком контексте на нее ссылаются как на систему материнской мотивации, что оправданно, хотя она участвует в мотивации поведения у всех, а не только у матерей. К ключевым узлам относятся вентральная область покрышки в среднем мозге, которая посылает сигналы в прилежащее ядро с помощью связанного с системой вознаграждения нейромедиатора дофамина, упомянутого выше. Вентральная область покрышки и прилежащее ядро связаны с миндалевидным телом, медиальной префронтальной корой и гиппокампом — прочими областями, значимыми для формирования реакций заботы.
В моделях материнства у животных медиальная преоптическая область (MPOA) — приемник — важная отправная точка для системы материнской мотивации. У людей MPOA нередко остается в стороне. Долгое время считалось, что, раз человеческая кора головного мозга примерно в тысячу раз больше, чем у крыс, она в большей степени должна влиять на человеческое материнское поведение, нежели крошечная MPOA, размеры которой затрудняют всякие измерения. Исследователи признались мне, что не могут точно сказать, является ли ограниченная и разнообразная активность, которую они отмечают в этой области в процессе сканирования мозга, индикатором того, что MPOA меньше вовлечена в подстегивание человеческой мотивации. Или же в ней происходит масса такой деятельности, которая попросту скрыта от глаз? Есть некоторые указания на то, что правдой является последнее. Поскольку проекции MPOA направлены к сложно устроенной префронтальной коре, есть основания полагать, что медиальная преоптическая область также весьма значима в формировании мотивированной заботы у людей.
Эта система мотивации работает на дофамине, регулируемом окситоцином. Дофамин часто интерпретируется как гормон «хорошего настроения», связанный с удовольствием, какое люди получают от секса, от ударной тренировки или от запаха пекущихся в духовке кексов. По большей части это обозначение ошибочно, хотя от него трудно избавиться. Раньше ученые полагали, что дофамин выделяется в ответ исключительно на стимулы вознаграждения, однако исследования животных на протяжении десятков лет показали, что в ответ на негативные стимулы он вырабатывается тоже. В действительности дофамин — азартный игрок. Он анализирует ситуацию на игральном столе — конкретные текущие обстоятельства — и помогает мозгу составлять прогнозы относительно того, как дела пойдут дальше. На основании побед или поражений, когда ситуация складывается лучше или хуже, чем ожидалось, дофамин отправляет сигналы по межнейронной сети, управляя действиями, эмоциями и обучением.
С помощью одного удивительного ряда экспериментов, проведенных в лаборатории Элисон Флеминг, выяснилось, что гормональный всплеск, связанный с беременностью, понижает исходный уровень дофамина у крыс-матерей. Но затем взаимодействие крысы с детенышами приводит к еще более высокому и значимому скачку дофамина. Детеныши становятся «дискретным сигналом», как сказала мне Флеминг. Вознаграждение велико, и оно ускоряет запуск материнского поведения, необходимого потомству.
На выработку дофамина влияет окситоцин. Этот нейропептид, который вырабатывается у женщины во время родов и у всех родителей, когда они эмоционально взаимодействуют со своими детьми, стимулирует формирование дофамина в вентральной области покрышки. У животных и у людей окситоцин вновь и вновь доказывал свою значимость в родительстве. Крысы-матери, у которых в вентральную область покрышки поступает больше дофамина, демонстрируют более высокий уровень материнской заботы. Считается, что работа окситоцина в системе вознаграждения — ключ к тому, как для родителя запах детенышей из отталкивающего превращается в притягательный. В одном исследовании с чрезвычайно малой величиной выборки — всего двенадцать матерей, протестированных через несколько недель после родов, — ученые выявили, что, слыша плач своих младенцев, матери, родившие вагинально, показывали более высокую нейронную активность в областях мозга, связанных с вознаграждением и мотивацией (в том числе в миндалевидном теле), нежели те, что прошли кесарево сечение. Авторы исследования предполагают, что разница эта имеет отношение к «вагиноцервикальной стимуляции» и всплеску окситоцина, уровень которого особенно велик при вагинальных родах.
Ученые до сих пор бьются над вопросом, как работает дофаминовый путь, однако ключевым понятием для родителей здесь является ответная реакция. Хорошие игроки быстро подстраиваются под изменения на игровом столе. Дофамин способствует гибкости человеческого поведения и может даже обусловливать большую часть адаптивности, которую можно наблюдать, когда родителю удается преодолеть ошибки прогнозирования.
Сеть выявления значимости играет важную роль в регулировании ответной реакции, хотя в рамках родительства ее работа часто преподносится в форме проявления бдительности и обнаружения угрозы, служа фундаментальной цели — обеспечению безопасности уязвимого ребенка. К сети выявления значимости относятся миндалевидное тело и ключевые структуры коры, которые в мозге здоровой женщины в послеродовой период отвечают на сигналы ребенка. Считается, что эта область имеет важнейшее значение в отделении зерен от плевел, когда дело касается потока входящей информации, принимаемой мозгом, особенно в условиях сложного социального окружения. Она направляет внимание и кратковременную память на те события или раздражители, которые особенно важны для регулирования базовых функций организма — или организмов, если говорить об опекуне и ребенке, — и ускорения реакций со стороны моторной системы. Можно понять, почему сеть выявления значимости так важна в заботе о детях с их обилием нужд, которые требуют внимания и быстрых действий.
Миндалевидное тело, пожалуй, наиболее изученная часть мозга в контексте материнского поведения у людей. Возможно, вы слышали, что оно отвечает за реакции вроде «бей или беги». Долгое время миндалевидное тело считалось детектором страха. Сегодня его чаще называют «детектором значимости». Это своеобразный смыслообразователь. Миндалевидное тело служит посредником — и подстегивающим фактором — между системами, которые обнаруживают сигналы ребенка, интерпретируют его эмоциональное состояние и направляют соответствующие реакции. И судя по всему, приоритет оно отдает сигналам стресса. У родителей миндалевидное тело и связанные с ним области, участвующие в обработке эмоций, активируются в большей степени детским плачем, нежели смехом. Примечательно, что для бездетных людей справедливо противоположное: их миндалевидное тело активнее реагирует на смех.
В одном исследовании 2019 года рассматривалась связь между миндалевидным телом и другими областями мозга в «состоянии покоя». Для этого ученые не давали участникам — сорока семи женщинам с первым опытом материнства и детьми в возрасте от нескольких недель до почти десяти месяцев — никаких заданий на выполнение. Вместо этого они измеряли уровень кислорода в крови, снабжающей мозг, в то время как испытуемые просто лежали в сканере. Исследователи полагают, что такой подход способен выявить истинные (базовые) связи внутри мозга — не только то, как нейроны взаимно возбуждаются в ответ на определенные раздражители, но и то, как они готовятся к этой активности, когда задание еще не получено. Это показывает функциональную архитектуру мозга: не одно лишь движение поездов, а еще и конструкцию туннелей.
Ученые выяснили: чем больше у матери опыта — то есть чем больше месяцев прошло после родов, — тем больше правая и левая части миндалевидного тела связаны с ключевыми отделами мозга, пока женщина находится в покое. Матери с лучшей связью между миндалевидным телом и центром удовольствия легче справлялись с тем, что исследователи называют «материнским структурированием»: оно включает считывание интересов ребенка и управление ими, которое должно происходить таким образом, чтобы не утомить малыша. По сути, всё это значит «обращать внимание» и «разумно реагировать».
Открытия ученых подтвердили важность систем вознаграждения и выявления значимости и их влияние друг на друга, усиливающиеся по мере углубления в родительский опыт. Согласно Алексу Дюффорду, ведущему специалисту в рамках этой работы: «Вы смотрите на ребенка, это вызывает приток дофамина. Вы крайне увлечены, считаете, что ребенок чрезвычайно симпатичен. И затем вы начинаете демонстрировать нечто вроде материнского поведения, хотя, возможно, даже не знаете, что надо делать, а потом получаете ответ, — это цепь обратной связи. Ребенок может реагировать положительно. Может реагировать отрицательно». Мотивация и выявление значимости, по словам Дюффорда, управляют обучением.
Исследователи дают этим системам названия и распределяют их по категориям, но ни одна из систем не работает обособленно. Они накладываются друг на друга и на межнейронную сеть, вовлеченную в распознавание чужих эмоциональных состояний и регулирование своих собственных, в принятие решений и в направление внимания. Недавние изыскания в области человеческого мозга показали, что связи в рамках системы выявления значимости зависят от функции дофамина и его роли в приписывании ценности стимулам. Другие отделы мозга тоже влияют на эти системы и взаимодействуют с ними, помогая помечать сигналы ребенка как важные еще до того, как человек успеет их осознать. Среди них — быстро действующая орбитофронтальная кора, которую иногда причисляют к частям системы выявления значимости; область среднего мозга, которую называют периакведуктальным серым веществом и которая, как выяснилось, почти так же быстра в распознании исходящих от ребенка звуков, а также мозжечок, точная роль в родительстве которого все еще относительно не ясна.
Детям требуется, чтобы мы реагировали быстро. Мы должны обеспечивать их комфорт и удовлетворять их базовые нужды, даже когда у нас нет понимания, что именно им сейчас необходимо. Нужно также, чтобы мы находили в этом радость и возвращались за новой порцией. Поэтому они рождаются с этими большими глазами и мощными легкими, чтобы подключаться напрямую к нашему мозгу.
В исследовании тревожных расстройств и эмоций женщины в перинатальный период основное внимание уделяется тому, что происходит, когда нормативные изменения, являющиеся частью адаптации к родительству, не происходят или происходят с нарушениями. Повторные изыскания обнаружили притупленные реакции в ключевых частях систем мотивации и выявления значимости у матерей, переживающих послеродовую депрессию, хотя одна группа ученых заявила об увеличившейся чувствительности миндалевидного тела к определенным раздражителям. Эти различия в результатах указывают на то, как много еще предстоит выяснить о неоднородности перинатальных переживаний и тревожных расстройств. Они также указывают на идею о том, что нейробиологическая настройка на родительство зависит от точности наладки с возможными вариациями. Требуется равновесие между удовольствием и беспокойством, радостью и страхом, быстрыми подсознательными реакциями и осознанным принятием решений.
Из всех параметров, по которым родительство у людей отличается от родительства у грызунов, наиболее важным, пожалуй, является следующее: человеческие родители не настолько зависят от гормонов, чтобы выполнять свои задачи. О ребенке может заботиться практически любой, кто решит это делать. Однако те, кто принимает такое решение, испытывают собственный переход к состоянию родительского мозга. К этим переменам их ведут гормональные перестройки и опыт, равно как и выносивших беременность матерей, а также самцов и девственных самок крыс, непосредственно взаимодействующих с детенышами.
Исследователи Университета Бар-Илан в Израиле вместе с коллегами обнаружили, что у матерей, которые несут основную ответственность в заботе о детях, активность в миндалевидном теле выше, нежели у отцов, являющихся опекунами второго плана. Но нельзя сказать того же об отцах, которые берут на себя основную заботу. У последних активность в миндалевидном теле сопоставима с материнской активностью и миндалевидное тело демонстрирует мощную функциональную связь с областью, называемой верхней височной бороздой. На самом деле у всех отцов в этом исследовании наблюдается такая зависимость: чем больше времени отец проводит в заботе о ребенке, тем сильнее связь между этими двумя областями мозга, которые, как считается, способствуют лучшему распознанию социальных сигналов. Можно представить, насколько подобное распознание важно для родителя, чьи системы боевой готовности не подверглись интенсивному влиянию беременности.
Об отцах и других опекунах, не вынашивающих детей, можно сказать еще очень многое, но на данном этапе важно, что к чуткому родительскому мозгу существует больше одного пути. И поэтому давайте вернемся к окситоцину и вагинальным родам. Беременные много слышат о важности естественных родов и грудного вскармливания, в которых видят наилучший из возможных вариантов старта для жизни ребенка. Я всегда буду восхищаться телом в родах. И где я только не писала о трудностях и радостях кормления грудью! Роды и кормление, и особенно уровень травмы или поддержки, который женщина испытывает в связи с этими процессами, заметно влияют на послеродовой период и родительский мозг. Однако ни один из этих факторов не может строго определять развитие человека как родителя.
Помните о разнице в нейронной активности матерей, которые рожают вагинально и путем кесарева сечения? Эта разница исчезает. К трем или четырем месяцам после родов исследователи уже не находят никаких функциональных различий в межнейронной сети у двух подопытных групп. Точно так же те же исследователи обнаружили чрезвычайно малое различие в мозговой деятельности матерей, кормящих исключительно грудью или исключительно смесью в течение первого месяца жизни ребенка, однако никаких данных о том, куда девается это различие, опубликовано не было. Опять же, это изыскания с небольшим охватом, поэтому трудно сказать, как открытия показали бы себя на уровне целой популяции. Другое исследование, в котором специалисты изучали структурные изменения в материнском мозге, не выявило никаких измеримых различий в зависимости от способов родов или кормления, хотя и в нем величина выборки была мала.
Эти факторы отягчены очень высокой моральной нагрузкой для беременных и родивших женщин, но небольшие исследования — практически все, по чему мы можем судить об их влиянии на развитие родительского мозга. Надеюсь, эту проблему институты, организующие изыскания в области родительского мозга, рассматривают особенно пристально. А теперь позвольте повториться: насколько известно, не существует одного единственно верного способа обрести состояние гибкости и чуткости, которое требуется ребенку и родителю.
Возможно, наиболее важный поступок, который мы можем совершить во благо своих детей, — взять их под свое крыло. Слышать их, чувствовать их запах, наблюдать за ними. Поддерживать с ними связь. Гормоны закладывают фундамент, но именно взаимодействие в конечном счете формирует мозг родителя так, как это необходимо для заботы о его конкретном ребенке.