Издательство «Директ-Медиа» представляет книгу Вильгельма Хальбфаса «Индия и Европа. Опыт понимания».
Как Индия повлияла на Европу, а Европа — на Индию? Книга «Индия и Европа: Опыт понимания» индолога и философа Вильгельма Хальбфаса подробно излагает историю диалога между двумя цивилизациями от античности до XX века. В этот период практически нет равного обмена между западной и индийской философией: европейцы открывают для себя Индию и ее философскую традицию, для них она становится призмой самопознания и самокритики. Романтики видят в Индии забытый мистический исток европейской идентичности, к нему обращаются критики материализма и рационализма. Критики индийской мысли отказывают ей в статусе настоящей философии, в принципе исключая Восток из истории философии. Индия оказала большое влияние на западную дискуссию о том, что является наукой и философией.
В то же время Индия не стремится к общению с Европой и знакомству с западной философией. С европейской колонизацией новые смыслы проникают в индийское общество, и западное понимание индийской философии начинает определять представление об этой традиции уже в самой Индии. Европеизация становится неизбежной, теперь индийцы видят во взаимодействии с западной мыслью путь к обретению самобытности. Для Хальбфаса встреча Индии и Европы — это встреча традиции и современности, и обе цивилизации приходят к самопознанию благодаря столкновению с чужой перспективой.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Индия и романтическая критика современности
1. В нескольких недавних исследованиях подчеркивается, что общепринятая представление о непримиримом антагонизме между Просвещением и романтическим движением следует изменить: между ними есть оттенки и переходы. То же справедливо и применительно к суждениям того времени о Востоке в целом и Индии в частности. Как мы уже убедились, эпоха Просвещения характеризовалась очень четкой связью общего интереса к неевропейским традициям с мотивом критики современного христианства и Европы. Одной из форм, которую приняла критика христианства, была попытка проследить его происхождение от более старых и исконных традиций, а также убеждение, что такое более исконное религиозное сознание можно найти в Азии и особенно в Индии.
И эта мотивация к самокритике, и тема происхождения были впитаны романтическим пониманием Индии и Востока. Безусловно, здесь они получили новые рамки самосознания, в частности, более конкретное и органичное осознание культуры и истории, которое не определялось абстрактными категориями прогресса и вырождения. Особенно ответственен за формирование этого нового отношения к истории Й. Г. Гердер (1744–1803). Он не только оказался пионером романтического движения в целом, но и заложил основы его осведомлённости именно об Индии. В его глазах народы и их традиции были живыми целостностями, существующими в органической слитности, и в то же время индивидуальностями, чью неповторимость следует признать. Он рассматривал историю как естественную историю «живой человеческой силы», как процесс, в котором единое человечество проявляет себя во множестве форм и выражений, тогда как сама идея человечества действовала как регулирующая сила. «Поскольку одна форма человечества и один регион земли не смогли сдержать это, оно распространилось в тысяче форм, оно путешествовало — этот вечный Протей — по всем областям земли и на протяжении всех веков...» Образы органического роста и развития типичны для мысли Гердера. Например, развитие человечества «от Востока до Рима» уподобляется стволу дерева, из которого растут ветви и побеги: «как единый, старый, простой ствол человечества разросся, пустил сучья и ветви». Восток был младенческим государством, а значит, невинным, чистым, с нерастраченными возможностями. Эллинизм был подростковым возрастом, Рим — зрелым. Восток олицетворяет собственное детство Европы. «Откуда взялись все народы Европы? Из Азии». Другими словами, мы обнаруживаем здесь новую готовность признать культуры Востока самостоятельными образованиями. И они же одновременно рассматриваются как культуры, относящиеся к нашему собственному происхождению, как источники нашего исторического бытия.
2. Гердеру было присуще непреходящее увлечение библейской древностью, «духом еврейской поэзии»: «Тогда придите сюда, поэты и художники! Вот величайший идеал и образец для вашего искусства...»? Однако вскоре он узнал и об Индии, познакомившись с рассказами таких путешественников, как Соннерат, с работами Рогера, Доу и Холвелла, а также с переводами подлинников, делавшимися всё доступнее после 1785, особенно Бхагавадгитой Уилкинса и Хитопадещей и Шакунталой Джонса.
Важнейшие из оригинальных работ и переводов, впервые появившихся при жизни Гердера на английском, французском или даже латыни, были быстро переведены на немецкий язык или обработаны на нём такими авторами, как Г. Форстер, Ф. Майер и Й. Ф. Клёйкер, который был в этой области особенно продуктивен. Сам Гердер принял личное участие в некоторых работах этих авторов. Так, он написал предисловие к книге Майера «Культурная жизнь народов» (опубликована в 1798 году), а также предисловие ко второму изданию вторичного (немецкого с английского) перевода Шакунталы Форстера, которое вышло в 1803 году, в год смерти Гердера. В целом Гердер был внимательным наблюдателем и активным участником зарождающейся дисциплины современной индологии. Его симпатия к народу Индии стала еще очевиднее в его дружественном и горячо одобрительном видении «похожих на детей индусов». «Индусы — самая нежная ветвь человечества. Они с удовольствием не причиняют зла всему живому; они почитают то, что дает жизнь, и питаются самыми невинными продуктами: молоком, рисом, плодами деревьев, полезными травами, которые выращивает их родина... Умеренность и спокойствие, мягкое чувство и тихая глубина Души характеризует их работу и их удовольствие, их мораль и мифологию, их искусство и даже их выносливость под самым суровым игом человечества».
С дружеским сопереживанием Гердер описал мысли, которые он считал ядром и основой индуистской мысли: идея единого Существа внутри и за пределами всего, что существует, и идея единства всех вещей в абсолюте, в Боге.
Тема «пантеизма», которую можно увидеть здесь в пересказе Гердером Мохамудгары, дидактического ведантийского стихотворения, долгое время была одной из центральных тем в дискуссии об Индии. И всё же несмотря на всё сочувствие, с которым была встречена Индия, она не прославлялась как потерянный дом или место убежища и отступления от заблуждений современной Европы. Гердер не принял просвещенческую теорию вырождения безоговорочно, но обнаружил, что многое из того, что было изначально чистым в Индии, стало запятнанным. Он рассмотрел некоторые из существующих институтов и убеждений индусов одновременно различающим и двойственным образом. Например, он считал, что влияние брахманов на народ Индии было, по существу, благотворным. Он находил их представление о Боге «великим и прекрасным», а их нравственность — «чистой и благородной». Но он также увидел и другой результат: «Многообразное мошенничество и суеверия, которые уже стали неизбежны, потому что астрономия и хронология, искусство врачевания и религия, передаваемые в устной традиции, превратились в тайную науку одного клана». В результате население созрело для подчинения. «Распределение образа жизни между наследственными кланами», то есть кастовый строй, почти полностью исключил «всякое свободное совершенствование и совершенствование искусств». Гердер также считал, что индийская доктрина метемпсихоза (переселения Душ) привела к катастрофическим результатам: «Поскольку она пробуждает ложное чувство сострадания ко всем живым существам, это одновременно уменьшает истинную симпатию к несчастным представителям нашего собственного рода, поскольку эти несчастные считаются правонарушителями, страдающими от бремени предыдущих преступлений или подвергнутыми испытанию рукой судьбы, в то время как их добродетель будет вознаграждена в будущем состоянии». Доктрина метемпсихоза — это «заблуждение, преступающее человечность». Она несовместима с идеей человечности, которую Гердер рассматривал как величайшую регулятивную идею в мировой истории. Превосходство христианства над Индией и Востоком объясняется тем фактом, что это религия «чистейшей человечности». И, хотя индийская «детскость» человечества, возможно, прославлялась и идеализировалась в трудах Гердера, он не думал, что желательно или возможно к ней вернуться. Хотя человечество, возможно, родилось в Азии, оно достигло зрелости только в средиземноморском мире, в классической Греции.
Общеизвестно, что Индия стала в немецком романтизме центром воодушевления, иногда граничащего с фанатизмом. Здесь присущий эпохе Просвещения мотив истоков и нетронутой святости проявился по-иному, более возвышенно. Сама идея Индии приобрела мифические масштабы. Поворот к Индии стал поиском истинных глубин нашего собственного существа, поиском изначального, младенческого состояния человеческого рода, потерянного рая всех религий и философий. «"Вечный Восток" ждал, чтобы быть вновь открытым внутри нас; Индия была "колыбелью человечества" и нашим "вечным домом"». Это был «дом и юность Души». Он олицетворял «дух младенчества», который Шеллинг пробудил в своей ранней программной работе «О мифах, исторических легендах и философемах древнейшего мира». Ибо в европейском настоящем чего-то не хватало — чувства единства и целостности, и об этом скорбели как о недуге той эпохи. Была надежда, что возвращение к индийским истокам приведет к переменам к лучшему.