Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу шотландского ученого Питера Лера «История пиратства. От викингов до наших дней» (перевод Владислава Федюшина).
Это компактный, но обстоятельный труд одного из ведущих мировых специалистов по безопасности на море и борьбе с терроризмом. Ученый избегает распространенной в современной культуре романтизации пиратской жизни и рассматривает грабеж как бизнес, исследуя стоящие за ним интересы. Автор анализирует мотивы выбора этой рискованной «профессии» и экономические причины явления, освещает роль государства в поощрении пиратства на протяжении всей истории: от каперов, санкционированных королевой Елизаветой I, до современных разбойников, промышляющих у берегов Африки.
В трех частях книги Лер дает подробную и масштабную картину возникновения, развития и угасания (хотя и неполного) мирового пиратства — рассказывает о пиратах-крестоносцах, об экзотических вокоу и оранг-лаутах, о буканьерах и каперах, о пиратских портах и логовах, о набегах на города и «красивой жизни», о роботизированных кораблях, о правилах поведения заложников и передовых стратегиях защиты судов от нападения.
Предлагаем прочитать фрагмент книги, относящийся к событиям XVII века.
Пиратские порты
Многие порты в других регионах играли сходные роли. По существу, в Средиземноморье пиратство и каперство не только обогащали жителей расположенных на Варварийском побережье княжеств Алжира, Триполи и Туниса, но и помогали им сохранять независимость. Английские пираты, нападавшие на испанские и португальские суда в Атлантическом океане, использовали полунезависимые марокканские порты Ла-Мамора (совр. Мехдия) и Сале, где можно было и продать добычу, и пополнить запасы, и починить корабли. На другой стороне Атлантики, в американских портах Чарльстона, Филадельфии и Нью-Йорка, находили безопасные гавани, оперативные базы и рынки сбыта добычи самые настоящие пираты Карибского моря, например капитан Кидд.
Самый известный в истории пиратский порт, локация, где происходит действие множества пиратских историй, фильмов и компьютерных игр, — это Порт-Ройал на Ямайке. С самого основания в 1655 году1 и вплоть до гибели в разрушительном землетрясении менее чем через четыре десятилетия, в 1692 году, порт пользовался заслуженной репутацией Содома и Гоморры, «самого порочного города в мире» (набожные современники утверждали, что его разрушение стало карой Господней за все грехи, совершенные здесь). Благодаря близости к испанским поселениям на Карибах и в Центральной Америке, равно как и к торговым путям, по которым испанские суда перевозили сокровища, Порт-Ройал идеально подходил для пиратских и каперских авантюр. Готовность, с которой местные губернаторы без лишних вопросов выдавали лицензии всем, кто мог уплатить за них сбор, еще более усиливала приток в порт флибустьеров всех видов — с лицензией и без. Неудивительно, что многие каперы превратили Порт-Ройал в свою базу: к примеру, в 1670 году отсюда совершали свои вылазки двадцать приватиров с общим экипажем примерно в 20 000 человек, а множество пиратских кораблей без лицензий постоянно сновали то в порт, то оттуда, проворачивая еще более сомнительные сделки. Активная и прибыльная деятельность, связанная с разбоем и грабежом, привела к тому, что большинство жителей порта добывали средства к существованию, главным образом обслуживая пиратские потребности. Здесь проживали торговцы оружием и оружейных дел мастера, готовые пополнить пиратские арсеналы, поставщики продовольствия, заполнявшие корабельные трюмы, опытные корабелы и рабочие других специальностей, которые могли быстро реанимировать разбитый корабль перед новым плаванием. Более того, поскольку все эти услуги, как правило, стоили непомерно дорого, множество здешних торговцев специализировалось на превращении пиратской добычи в деньги, бóльшая часть которых незамедлительно пополняла казну многочисленных постоялых дворов, таверн, игорных притонов и борделей.
Дружественные порты можно было обнаружить и в других пораженных пиратством регионах. Выживание многих поселений вдоль китайского и японского побережий в XVI и XVII веках, особенно во времена, когда морская торговля находилась под официальным запретом, целиком зависело от взаимоотношений с пиратами. Например, прибрежные деревни китайских провинций Фуцзянь и Чжэцзян поддерживали местных пиратов, предоставляя им все необходимое, и даже активно помогали, производя ядра, порох, орудия, пушки и доспехи. Многие городки и деревни Гуандуна, особенно расположенные вдоль эстуария Жемчужной реки, тоже впускали пиратов в свободные гавани, несмотря даже на то, что эта территория, служившая воротами к важному порту Гуанчжоу (европейцы называли его Кантон), была хорошо укреплена и в ней были расквартированы императорские войска. Многие крестьяне и сами, пусть нечасто — при удобном случае или когда не могли прокормить себя одной рыбной ловлей, занимались пиратством. В Японии сходную ситуацию можно было наблюдать на острове Кюсю, где местные феодалы не только активно привечали пиратов, но и использовали их в качестве вооруженной охраны для защиты собственной торговли. Порты Внутреннего Японского моря между Кюсю и Хонсю служили базами как для японских, так и для китайских пиратских сообществ и получали огромные прибыли от контрабанды, в основном экспортируя серу и импортируя селитру. Последняя была важнейшим товаром для феодалов и их армий, так как требовалась для производства высококачественного пороха.
В Южно-Китайском море славу самого известного логова пиратов имел остров Холо2 (часть архипелага Сулу, ныне Филиппины): будучи главным портом и столицей султаната Сулу, он служил чем-то вроде клиринговой палаты для продажи и покупки запрещенных товаров, а также оружия и боеприпасов. Кроме того, портовые чиновники снабжали пиратов бесценной информацией о передвижении судов в целом и о периодических антипиратских патрулях испанских, нидерландских и британских колониальных властей, которые обосновались в регионе со второй половины XVI века. На Холо располагался крупнейший в регионе рынок рабов, где продавали или освобождали за выкуп пленников, захваченных в разных местах вдоль побережья Южно-Китайского моря от Филиппин до Сиама (совр. Таиланд). Западнее подобную функцию выполняли Сингапур и расположенный неподалеку архипелаг Риау. Свидетельства британских наблюдателей, а также по меньшей мере одного малайского купца, которого держали в плену на острове Галанг (Пулау-Галанг) архипелага Риау в 1836 году, не оставляют сомнений в природе здешних «товаров»: в основном это были оружие и боеприпасы, рабы и награбленное. Примечательное отсутствие любых признаков земледелия и сельского хозяйства навело британских наблюдателей на мысль о том, что вся мужская часть четырехтысячного населения острова занималась пиратством на постоянной основе. Пиратам, базировавшимся в Сингапуре и на архипелаге Риау, крайне помогало то обстоятельство, что они орудовали на спорной территории, на которую пытались претендовать как Британия, так и Нидерланды. В свою очередь, те, кто действовал на острове Холо, находились в зоне интересов испанской, нидерландской и британской колониальных империй. В некотором смысле пираты появлялись благодаря трещинам в международной колониальной системе, созданным взаимным недоверием и сложностью организации многонациональных патрулей.
Впрочем, среди всех этих восточных пиратских логовищ лишь одно могло сравниться с Порт-Ройалом в отношении размеров и дурной репутации, и это был порт Макао. Полуостров Макао, расположенный в эстуарии Жемчужной реки (она же Чжуцзян) близ Гонконга, был занят португальцами в 1557 году и служил важной базой в торговой войне, которую Португалия вела одновременно с Китаем и Японией. Стать столь важным пиратским пристанищем порту позволила его особая юрисдикция: хотя эта территория подчинялась португальской администрации, сам Макао и его жители-китайцы жили по китайским законам, так как португальцы не завоевали Макао, а лишь арендовали — сначала у империи Мин, а затем — у Цин. Более того, португальцы составляли здесь ничтожное меньшинство: к примеру, в 1640 году в Макао их насчитывалось 1200 человек из общего населения в 26 000 60. Разбойников в этот порт привлекало еще и то, что местные чиновники интересовались в основном собственной частной торговлей, а к борьбе с повальной преступностью в порту прикладывали чисто символические усилия. Такая уникальная разделенная юрисдикция в сочетании с правовой беспомощностью португальцев и то обстоятельство, что преступники могли ускользнуть от системы уголовного правосудия, просто перебравшись на континент или на соседние острова вроде Лантау, в сущности, гарантировали Макао положение восточного Порт-Ройала.
Как и его карибский двойник, Макао изобиловал постоялыми дворами, тавернами, борделями, игорными домами, а вдобавок — опиумными притонами (в Порт-Ройале их было не найти, там пираты предпочитали ром и грог) и, конечно, рынками, где можно было без лишних вопросов сбыть запрещенные товары, купить оружие и боеприпасы, получить сведения о передвижении судов и набрать в команду новых моряков. Более того, Макао был одним из мест, где крупные пиратские объединения вроде федерации Чжэн И-сао открыто использовали свои «налоговые конторы» для сбора платы за защиту мореплавателей, вынужденных плавать по «их» водам, и вымогали деньги у родственников богатых людей, имевших несчастье быть похищенными.
Пиратская королева и ее придворные
Было бы большим упрощением винить мелких чиновников, состоявших на службе у различных империй, или отдаленные порты тех империй в том, что они попустительствовали пиратству, игнорируя его или наживаясь на нем. Как и в период, которому посвящена первая часть книги, само государство часто закрывало глаза на пиратство, когда это было выгодно, — вот почему даже представители высшей знати чувствовали, что их подталкивают к участию в пиратстве и каперстве. Тут стоит вспомнить, как поступила английская королева Елизавета I с сэром Фрэнсисом Дрейком после его кругосветного путешествия (1577–1580), во время которого он захватил несколько испанских кораблей с сокровищами. Принимая во внимание количество трофеев, которые ей достанутся, — «сопоставимое или даже превышающее годовой доход от налогов и земель короны» — королева радостно объявила Дрейка «своим пиратом», тем самым задним числом санкционировав деятельность, на которую у него не было лицензии. Годы спустя, комментируя эту порочную практику, венецианский посол в Англии язвительно заметил:
…считается, что ничто так не обогатило англичан и не позволило многим людям сколотить те огромные состояния, которыми они, как известно, обладают, как войны с испанцами во времена королевы Елизаветы. Всем разрешалось каперствовать, и они грабили не только испанцев, но и всех остальных без разбора, обогащаясь за счет постоянного притока добычи.
Эти взгляды разделяют некоторые историки, которые утверждают, что при Елизавете Англия превратилась из нации пиратов в пиратское государство, или даже «пиратократию», возглавляемую «пиратской королевой» — Елизаветой.
Нельзя сказать, что у королевы был выбор, встать или не встать на сторону успешных пиратов: когда 17 ноября 1558 года она взошла на престол, государственная казна была пуста из-за расточительства ее прославленных предшественников — Генриха VIII, Эдуарда VI и Марии I. Стоит подчеркнуть, однако, что в судьбе «джентльменов-авантюристов» Елизаветы огромную роль играли чистая удача и талант оказаться в нужное время в нужном месте. Пока «санкционированный государством» пират находился в море, политическая ситуация дома могла измениться не в его пользу, а потому возвращение с добычей, даже очень богатой, но сомнительной с точки зрения закона, несло риски: одних ждала королевская милость, других — эшафот. Дрейк всегда действовал наверняка и благоразумно появлялся при дворе, предварительно выяснив, в какую сторону дует политический ветер. Его современник сэр Уолтер Рэли, напротив, принадлежал к числу тех, кто, выбрав не лучшее время, стали козлами отпущения после политических перемен или дворцовых кризисов и в конце концов были повешены или обезглавлены. В отличие от Дрейка, Рэли не был ни прирожденным политиком, ни успешным предпринимателем (он постоянно находился на грани банкротства), ни очаровательным собеседником, и, соответственно, он не был ничьим фаворитом при дворе. Неудивительно, что он был заключен в Тауэр сначала Елизаветой (пусть всего на два месяца, в июне — августе 1592 года, за то, что женился на одной из фрейлин без ее дозволения), а потом ее преемником Яковом I, заточившим Рэли в темницу на целых тринадцать лет — между 1603 и 1616 годами. Причиной был заговор против короля — преступление, за которое обычно приговаривали к смерти.
Интересно, что в конце концов 29 октября 1618 года Рэли был обезглавлен по требованию испанского посла в Лондоне графа Гондомара за нападения на испанские поселения, в том числе на город Санто-Томе в Гайане (ныне Сьюдад-Боливар, Венесуэла). Все это происходило в 1617–1618 годах, во время второй экспедиции, снаряженной Рэли в поисках золота легендарного Эльдорадо, — ожидаемые огромные прибыли были главной причиной, по которой его выпустили из Тауэра. К несчастью для Рэли, он не нашел ни Эльдорадо, ни золота, так что — в отличие от Дрейка, который без нужных разрешений нападал на испанские поселения и корабли с сокровищами, но все-таки возвращался с большим количеством награбленного, — смягчающих его вину обстоятельств не было.
Постоянный приток ценных трофеев объясняет, почему власти повсеместно не вдавались в подробности их захвата, — такая практика начиналась на уровне начальников гаваней и городских чиновников и, за редкими похвальными исключениями, поддерживалась всеми вплоть до монарха. Необходимость придать нечестно полученной, но богатой добыче законный статус требовала юридической изворотливости, что способствовало размыванию границы между каперством и пиратством, добавляя еще один оттенок серого в картину «санкционированного задним числом» пиратства. Потребность в постоянных барышах объясняла ту легкость, с которой правительство Республики Соединенных провинций не замечало, если это сулило выгоду, юридических различий между каперством и пиратством и рассматривало их как «явления одного порядка», а не полные противоположности. Аналогичным образом и, в сущности, с той же аргументацией елизаветинская Англия без всяких колебаний использовала «безнравственный инструмент внешней политики, капера», когда это соответствовало национальным интересам, как бы их ни определяли в контексте постоянно меняющихся альянсов.
Всегда можно было снять с себя ответственность за действия пиратов или просто отрицать, что они каким-либо образом связаны с официальной политикой, — принцип этот до сих пор используется в международной политике и известен как «правдоподобное отрицание».
1. Автор несколько упрощает: первое европейское укрепление в этой точке создал Колумб во время высадки на Ямайке в 1494 году, а с 1509 года здесь находилась постоянная испанская колония Кагуй. В 1655 году англичане захватили ее, но название оставалось прежним (записывалось как «Кагуэй»). Порт-Ройал стало общеупотребительным названием лишь с 1660 года. — Прим. науч. ред.
2. Автор несколько упрощает: остров Холо, как и весь архипелаг Сулу, не находится в Южно-Китайском море, которое лежит заметно севернее. С севера архипелаг омывает одноименное море Сулу, с юга — море Сулавеси. — Прим. науч. ред.