Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу старшего научного сотрудника Института истории Сибирского отделения РАН Алексея Теплякова «Красные партизаны на востоке России. 1918–1922: девиации, анархия и террор».
Красные партизаны — одни из самых мифологизированных участников Гражданской войны. Реальность, запечатленная в мемуарах, сводках белогвардейских штабов и газетной хронике, вступает в противоречие с героическим образом, который на протяжении долгого времени создавала советская пропаганда. Алексей Тепляков в своем исследовании показывает, как радикализм городских активистов соединился с маргинальной стихией расколотой социальными катаклизмами деревни и породил феномен партизанщины как погромного движения. Основываясь на многочисленных первоисточниках, автор книги раскрывает причастность партизан к классовым чисткам в селах и городах, приведшим к гибели десятков тысяч человек, большая часть которых относилась к коренному населению восточных регионов.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Разбой как способ существования
В годы безвластия азарт безнаказанного грабежа и стяжания охватил и массы, и верхушку, которая неприкрыто подавала пример злоупотребления властью. Большевистская элита сразу начала создавать для себя особые условия и законы, несмотря на суровые правила военного коммунизма. В сейфе Я. М. Свердлова, вскрытом только 16 лет спустя после смерти его хозяина, умершего весной 1919 года, были обнаружены 108,5 тыс. рублей в золотых монетах, 705 золотых изделий и 750 тыс. рублей царскими кредитками. Петроградские чекисты в 1920 году сообщали Г. Е. Зиновьеву, что взяточничество и хищения «особенно широко процветают» среди советских служащих и об отсутствии вообще учреждений, «где бы не чувствовалось взяточничество»1.
Хотя корыстную подоплеку революционных действий особенно активно подчеркивали белые мемуаристы, она находила отражение и в писаниях большевистских авторов. Некоторые вожди использовали именно понятие «грабеж» для оправдания уравнительной социальной политики и достижения военной победы любой ценой. Глава ВЦСПС М. П. Томский в 1920 году выразился с предельной откровенностью: «Так как мы гениально грабили всю Россию для Красной армии, [то] приступим к такому же широкому грабежу всей России во имя улучшения интересов рабочего класса…»2
В своей брошюре видный военный деятель С. И. Гусев в 1921 году, в разгар красного бандитизма в Сибири и партизанщины на Дальнем Востоке, четко фиксировал черты революционного повстанчества, уже известные на остальных территориях России: «В эпоху социалистической революции, идущей под лозунгом "экспроприация экспроприаторов", партизанство неминуемо извращает этот лозунг и скатывается к бандитизму…»3. Крупные партийные и трибунальские чиновники в начале 20-х годов соглашались с тем, что сибирское партизанское движение «нередко выражалось во внезапных нападениях на хозяйства состоятельных собственников»4.
Гражданская война была войной откровенно мародерской, где армейский произвол шел рука об руку с постоянными приказами красных властей о материальном ущемлении как зажиточных классов, так и самых широких масс. Яркую оценку морально-политического состояния 1-й Конной армии дал заместитель заведующего ее политотделом А. М. Бодров: «Грабежи, насилия, бандитизм, самоуправства, разбой и убийства бойцами и комсоставом политкомов, расхищение трофеев остаются безнаказанными. <…> Продвижением вперед Конармия уничтожает контрреволюцию, но своим поведением в занимаемых местностях способствует возрождению контрреволюции»5. В Белой армии мародерство также было очень распространено и значительно усиливало разложение войск. Военный теоретик отмечал: «Хищничество готовит гражданскую войну (и это расчет ленинцев), но и гражданская война всегда приводит к хищничеству (и это [моральное] падение колчаковцев, деникинцев и др.)»6. Гражданская война превратила грандиозную бойню также в массовый бизнес, и в эти годы «…военная добыча являлась важным стимулом для той и другой армии»7.
Революционные власти создавали многочисленные грабительские структуры — заградительные отряды на транспорте, охотившиеся за миллионами «мешочников», продовольственные отряды, занимавшиеся повсеместно бандитизмом чистой воды (Дзержинский, будучи в Сибири, в начале 1922 года прямо писал, что Красная армия, наблюдавшая бесчинства продотрядовцев, видя, «как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают всё, разложилась»8). Наиболее значительные конфискации в годы Гражданской войны предпринимались частями действующей армии. Тот же комдив В. И. Чапаев всячески поощрял партизанщину, в его полках процветали грабежи и изнасилования9. Полковник и резидент белой разведки в Царицыне Ф. Н. Адамс летом 1919 года показывал Комиссии по расследованию злодеяний большевиков, что опорой красных властей региона были партизанские части украинцев, морозовцев, донцов Ставрополья, «сплоченные общими грабежами и убийствами мирного населения…»10.
Наблюдательный И. Г. Эренбург устами героев сатирического романа «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» отмечал погромно-грабительские настроения что украинских крестьян, что красных властей:
…крестьяне… в промежутках между сражениями делились с нами своими взглядами… Господа Бога, по их словам, не имелось, и выдуман он попами для треб, но церкви оставить нужно, какое же это село без храма божьего? Еще лучше перерезать жидов. Которые против большевиков — князья и баре, их мало еще резали, снова придется. Но коммунистов тоже вырезать не мешает. Главное, сжечь все города, потому что от них все горе. Но перед этим следует добро оттуда вывезти, пригодится… Это программа. Что касается тактики, то главное, иметь в деревне дюжину пулеметов. Посторонних никого к себе не пускать, а товарообмен заменить гораздо более разумными нападениями на поезда и реквизицией багажа пассажиров.
<…> «Неужели эти внучата дедушки Пугача и являются апостолами организации человечества?»
<…> Все интеллигенты… хотят поженить овдовевшего Стеньку Разина вместо персидской княжны на мудреной Коммунии. …Дух «разиновщины», разор, раздор, жажда еще немного порезать для власти теперь то же, что для паровоза дрова11.
В мае 1920 года части 11-й армии, вторгшейся в Азербайджан, грабили и производили насилие над всем населением республики12. Красные войска, громившие и грабившие в мае–июне 1920 года восставшую Гянджу, прямо заявляли о своем праве на военные трофеи13. При штурме Бухары М. В. Фрунзе разрешил бойцам брать трофеи, в результате чего масса жителей лишилась имущества, а неисчислимые ханские сокровища оказались разграблены: красноармейцы «сжигали мечети, употребляли листы Корана для естественных потребностей» и ходили обвешанные драгоценностями. Известный партийный деятель Туркестана Н. Ходжаев писал Ленину в 1920 году, что на Ферганском фронте красноармейцы «под видом разбойников» уничтожали мирных жителей, насиловали женщин, разрушали деревни, в результате чего «чаша терпения переполнилась до крайности»14.
Советская пресса писала о конниках Б. М. Думенко: «Во время нахождения корпуса в Новочеркасске пьянство и дебоши достигли небывалых размеров. Чины штаба устраивали оргии с женщинами, производили незаконные реквизиции и конфискации»15. О самом Думенко и его штабистах И. Т. Смилга докладывал следующее: «Ненависть и клевета на коммунистов и комиссаров — вот отличительная черта этой компании, которая к тому же не прочь и пограбить и понасиловать»16.
В феврале 1920 года Я. Х. Петерс и Ю. В. Ломоносов сообщали Ленину, Троцкому и Красину, что армия Будённого «разлагается с каждым днем: установлены грабежи, пьянство, пребывание в штабе подозрительных женщин… Будённый перестает считаться с кем[-]либо. Бесчинства, творимые им на жел[езной] дор[оге] совершенно невероятны…». В противовес этому Г. К. Орджоникидзе в спокойном тоне телеграфировал Ленину, что боеспособность частей Будённого не пострадала, а «пьянство и грабежи у них старое явление»17.
Исаак Бабель в дневнике 1920 года отмечал следующие характеристики конармейцев: «…барахольство, удальство, профессионализм, революционность, звериная жестокость. <…> Надо проникнуть в душу бойца, проникаю, все это ужасно, зверье с принципами. <…> Разговор с комартдивизионом Максимовым, [говорит, что] наша армия идет зарабатывать, [у нас] не революция, а восстание дикой вольницы. Это просто средство, которым не брезгует партия»18. Перлюстрированное письмо красноармейца с Польского фронта (сентябрь 1920 года) сообщало, что красные войска при отступлении от Минска «страшно» опустошали все деревни, кроме тех, где жители, уплатив военным крупные суммы, тем «избавлялись от погромов»19.
Возможность лично участвовать в распределении чужого добра в сильнейшей степени стимулировала партизанщину. Когда в конце 1919 года на железных дорогах Сибири появилось несметное число вагонов с разнообразным имуществом, брошенных отступавшими белыми, окрестные крестьяне с подводами собирались целыми деревнями и опустошали «ничейное»20. На путях отхода белых через тайгу тоже было брошено много ценного. Щегловский уревком Томской губернии 7 марта 1920 года отмечал, что население таежных районов уезда (в Арсеньевской, Барзасской и других волостях) припрятало массу такого имущества, а в волостных ревкомах «процветало укрывательство» расхитителей21.
И это были относительно невинные примеры, ведь вообще объектом перераспределения становилось отнюдь не только казенное имущество. Сводка Красноярской губЧК в апреле 1920 года сообщала, что жители Красноярского уезда на правом берегу Енисея в Торгашино, Чанчиково, Ладейках, Свищёво, Шумково, Пузырёво, Красной Горке, Зыково, Карлово, Кулаково, Лопатино, Кузнецово (в которых обвинялось казачество, сочувствовавшее белым) во время отступления манских партизан Степно-Баджейского района сначала от души попользовались добром ушедших в партизаны — «почти поголовно производили грабежи и тащили в свои селения: швейные машины, земледельческие орудия, молотилки, жнейки и проч., а также всякий скот и разное домашнее имущество», — а при отступлении войск Каппеля «много припрятали военного имущества и снаряжения»22.
Как следует поживилось сибирское население и деятельно участвуя в раздевании и ограблении многочисленных пленных. В январе 1920 года в Красноярске и окрестностях, где сдались десятки тысяч белых, их в мороз крестьяне не пускали ни ночевать, ни греться: «Особенно жуткая была картина, когда приходили офицерские обозы. Сейчас же их окружала толпа. Обыватели старались забрать лошадей, упряжь и сани. <…> Так было с обозами, которые попадали в руки власти; те же, кто попадал в руки населения[,] — раздевались чуть не донага. Больные и раненые, по рассказу одного врача, были выброшены из подвод и лошади захватывались». Автор отмечал, что партизаны, особенно активно обиравшие пленных и за это арестованные, получали от красноярских военных властей внушение и выпускались на свободу23.
Крестьянский мир был настроен пограбить «ничейное», «казенное», но и внутри него самого процветали аналогичные настроения — в отношении частного чужого добра. Еще советские историки признавали, что среди бедноты были распространены тенденции «к введению всеобщего уравнительного дележа всего имущества среди крестьян»24, с чем иные партизанские командиры вынужденно боролись, боясь взрыва недовольства со стороны крестьян зажиточных, среди которых многие поддерживали партизан. Например, алтайские повстанцы во время Зиминского восстания летом 1919 года не разрешили обобществления крестьянского имущества на контролируемой ими территории25.
Другие (анархисты-роговцы) в это же время практиковали уравнительность, впоследствии утверждая, что партизаны вели себя в высшей степени справедливо: «В период действия отряда во многих деревнях проводили военный коммунизм, отбирали у богачей и наделяли всех бедняков (машинами, постройками и др[угими] видами продуктов) и[,] за небольшим исключением[, принудительные] вознаграждения встречались со стороны примазавшихся партизан (шкурников)[, а всё] остальное говорит о [должном] качестве состава партизан»26. Руководящие партизаны по окончании войны сразу стали выстраивать свою концепцию сугубо мирных взаимоотношений повстанцев с населением. Так, по уверению С. М. Серышева, в ходе действий партизан Амурской области наблюдался лишь «малый процент каких-либо несправедливостей (не говоря уже о насилии), проявляемых… к населению»27.
Однако наличие многочисленных повстанческих формирований подразумевало огромную нагрузку на местное население, которое в добровольно-принудительном порядке должно было снабжать партизан всем необходимым. При этом границы «необходимого» определял, разумеется, человек с ружьем, часто видевший в приобретении трофеев главный смысл своей личной войны. Например, воевавший на Юге России бывший партизан А. Панкратьев в 1926 году на стандартное требование «партизанской комиссии» Ростова-на-Дону описать свой боевой путь довольно развязно ответил: где и, главное, за что воевал, он не помнит, потому что их «…дело было такое[,] даеш[ь] новое Английское обмундирование и больше никаких [вопросов]…»28
Жажда легкой наживы была одним из сильнейших стимулов партизанщины. Отряды обычно начинались с разбойных шаек, копивших ресурс популярности за счет удачных, более или менее безнаказанных налетов на волостные органы управления, почтовые отделения и на зажиточных сограждан. Затем шайка могла вырасти в крупный (с сотнями участников) или очень крупный отряд, контролировавший значительную территорию — так называемую партизанскую республику. Один из видных партизанских комиссаров, большевик П. Ф. Федорец, в начале 1920 года пояснял, что грабежи (он брал это слово в кавычки, подразумевая право партизан широко снабжаться за счет местного населения) представляли собой «общее явление для всех партизанских отрядов»29. Предводитель партизан севера Западной Сибири П. И. Лопарёв вспоминал, как отлично питались его бойцы, занимая «лучшие дома купцов и других паразитов», а «поджавшие хвост хозяева из кожи лезли вон, чтобы… не попасть на тотсветную "переделку"»30.
Партизаны Приморья признавали: «Не совсем последним источником пополнения наших финансовых ресурсов нужно считать так называемые "выкупы"… [когда]… арестовывали наиболее крупного капиталиста и затем под угрозой смерти предлагали пленнику внести определенных размеров контрибуцию». Так, Н. Ильюхов с ротой партизан в мае 1919 года на станции Раздольная Уссурийской железной дороги захватил хозяина водочного завода И. Пьянкова, вынужденного отдать до полумиллиона рублей. Аналогично сучанскими партизанами были взяты выкупы с шахтовладельца Артца и некоторых других капиталистов; облагались крупными поборами и богатые крестьяне. Приморским лесопромышленникам повстанцы давали работать «лишь при условии выплаты… [им, партизанам] специального налога или доставки продовольствия и других предметов из Владивостока»31. Поступали и проще: весной 1922 года многие рыбаки Уссурийского залива в Приморье платили дань повстанцам за разрешение на ловлю32.
Один из партизанских лидеров Алтая признавал, что от «партизан крестьянство восставшего района материально страдало больше, чем от колчаковских налогов…», другой констатировал: снабжение 20-тысячной повстанческой армии Мамонтова–Громова «громаднейшей тяжестью ложилось на плечи крестьянства…»33. В прибайкальском Ацийском сомоне потери бурят от семёновцев исчислялись в 174 тыс. рублей, а расходы на содержание партизан — в 213 тыс.34 Прибайкальские в ласти признавали, что к началу 1920 года все лучшие работники были мобилизованы партизанами, крестьянские хозяйства запущены, а все кони, взятые повстанцами, измучены и «разбиты»35.
Крайне разорительной оказалась партизанщина и для забайкальских крестьян, на чьих лошадях разъезжала многочисленная красная конница: после окончания военных действий против Семёнова лошади были переданы в сформированные из партизан части НРА ДВР и де-факто конфискованы — и затем, добавим, проданы либо съедены голодными бойцами.
В феврале 1921 года начальник Забайкальской кавдивизии Я. Н. Каратаев писал главкому НРА, что крестьяне требуют обратно коней и обмундирование, которые были забраны в свое время партизанами, и две трети всей переписки дивизии — это вопросы о реквизированном повстанцами имуществе. Что по ним отвечать — неизвестно, ибо штаб Главкома и правительство никак не откликаются на запросы командования дивизии36. В одном Сучанском районе Приморской области в августе 1921 года находилось до 1,5 тыс. партизан, в связи с чем командование НРА отмечало, что население не в состоянии их снабжать37.
Рассказывая о партизанском движении в Восточном Забайкалье, А. Н. Кожина привела воспоминания известного красного командира В. М. Сокола-Номоконова, незамысловато охарактеризовавшего обе стороны: «…большевиками считались только потому люди, что имели возможность вооруженной силой отобрать добро у другого и переложить в свой карман, с другой стороны, считались семёновцами те, которые жили посправнее и переложили в свой карман уже давно чужое добро, а теперь уже считали [его] своею собственностью и свято охраняли таковую»38.
Случалось, что повстанцы специально захватывали крупные села, когда там проводились ярмарки (мамонтовский начштаба Ф. И. Архипов с нотой осуждения отмечал, что партизаны «позволяли себе обирать на ярмарках»39), и завладевали особенно богатой добычей. Так, отряд Е. М. Мамонтова 6 июля 1919 года «занял село Вознесенское, разогнал собравшуюся там ярмарку, конфисковал у купцов весь товар и деньги»40. А объединенный отряд Г. Ф. Рогова и И. П. Новосёлова напал в том же месяце на село Тогул, узнав, что там проводилась ярмарка: партизанам «было соблазнительно захватить ее в свои руки, разбросать кулацко-купеческое добро бедноте, навести панику на весь район, ошарашить…». В Тогуле они, по воспоминаниям роговца Д. В. Пороховниченко, «потрепали основательно купчишек», причем «увезено было много товаров из магазинов бедным населением окрест с[ела] Тогул»41.
Взявший себе кличку Лубков и действовавший по соседству с отрядом П. К. Лубкова Василий Шевелёв-Лубков в конце 1918 года организовал из знакомых дезертиров и прочих маргиналов чисто грабительскую шайку, совершавшую практически ежедневные налеты. Убивали шевелёвцы тоже легко: выйдя из Каракана на деревню Терёшкино, партизаны обезоружили в ней и взяли в плен 17 милиционеров, которых затем по приказу Шевелёва-Лубкова изрубили42. Подобные банды нередко тщательно готовили свои налеты: так, по сведениям милиции Кузбасса, «шайкой Крылова в округе произведен ряд грабежей, при чем у являвшихся в села и деревни грабителей всегда имелся список предназначенных к ограблению лиц»43.
В мемуарах Н. В. Буинцева, соратника Шевелёва-Лубкова, есть эпизод с ограблением магазина «кулака» Губкина в селе Аил Щегловского уезда (где также было убито пять сторонников белых) в начале 1919 года: «Нами было собрано на митинг много народа… Чтобы заинтересовать массу в целях борьбы и материально[,] им предложено было разобрать товары… Мужчины стояли переминались и не решались на это дело, бойчей вели себя женщины. Тогда Шевелёв-Лубков[,] раздосадованный трусостью и забитостью населения[,] крикнул: "Что же вы стоите глядите напрасно. Ведь это всё ваше: вашим трудом создано всё… Берите, черт вас возьми…" Женщины, посмотрев одна на другую, бросились вдруг к магазину дружно, как стадо овец[,] и началась потеха. За женщинами пошли таскать товары и мужчины». Купец Губкин потерял на 50 тыс. товаров и на 20 тыс. домашнего имущества; у священника в Аиле вещей и одежды было взято на 4 тыс. рублей44.
Летом 1919 года шиткинские партизаны направили отряд в 110 бойцов под командованием Яна Пепула на Ангару грабить торговцев, выменивавших у тунгусов пушнину45. Этот отряд отметился и неразборчивыми массовыми грабежами, и убийствами. А власти Мариинского уезда отмечали, что с 20 октября по 16 ноября того же года отряды М. Х. Перевалова и И. М. Зубова-Буркова (до 150 человек, действовавшие обычно небольшими группами налетчиков) «произвели ограбление в огромных размерах разных лиц» в селениях Бороковской и Тяжинской волостей, причем брали все подряд, от зимней одежды до «женского платья»46.
Не слишком стесняясь писать о расправах над врагами, про грабительские свои «подвиги» партизаны чаще умалчивали.
1. Источник. 1994. № 1. С. 3–4; Кирпичников А. И. Взятка и коррупция в России. — СПб., 1997. С. 51.
2. Борисова Л. В. «Принудительная ускоренная самоорганизация рабочего класса»: дискуссия о принципах организации труда в Советской России в 1920 г. // Вестник РУДН. Серия «История России». 2010. № 3. С. 46.
3. Гусев С. И. Уроки гражданской войны. 2-е изд. — М., 1921. С. 19.
4. ГА РФ. Ф. 1005. Оп. 7. Д. 2516. Л. 8.
5. Генис В. Л. Первая Конная армия. С. 68.
6. Геруа А. Полчища. С. 294.
7. Зырянов П. Н. Адмирал Колчак. С. 474.
8. Ф. Э. Дзержинский — председатель ВЧК-ОГПУ. 1917–1926 / Сост. А. А. Плеханов, А. М. Плеханов. — М., 2007. С. 368.
9. Симонов А. А. Василий Иванович Чапаев: штрихи к портрету // Крестьянский фронт, 1918–1922. С. 560–561.
10. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 153. Л. 101 об.
11. Эренбург И. Необычайные похождения Хулио Хуренито. Жизнь и гибель Николая Курбова. М., 1991. С. 239.
12. Мамедов А. Ф. Из истории борьбы против большевистской власти в Азербайджане (по материалам Закатальского восстания 1920 г.) // Вопросы истории. 2020. № 3. С. 218.
13. Назарли А. Э. XI Красная армия в Северном Азербайджане: оккупация, расправы, бесчинства. — Баку, 2014.
14. Наше Отечество. Опыт политической истории / Сост. С. В. Кулешов и др. — М., 1991. Ч. 2. С. 146, 147.
15. Советский Дон. — Ростов-на-Дону, 1920. 9 марта.
16. Смилга И. Т. Ликвидация Думенко // Военно-исторический журнал. 1992. № 4–5. С. 83.
17. Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. С. 117.
18. Бабель И. Э. Соч.: В 2 т. — М., 1990. Т. 1. С. 381–382, 413, 419.
19. РГВА. Ф. 185. Оп. 6. Д. 24. Л. 354.
20. Кучкин А. П. В боях и походах от Волги до Енисея. С. 215.
21. ГАНО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 194. Л. 46.
22. ГАНО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 186. Л. 75.
23. Гусев А. Вчерашнее // Красноярский рабочий. 1920. 7 марта. № 49. С. 2.
24. Журов Ю. В. Партизанское движение и революционные преобразования в сибирской деревне (1918–1920 гг.) // Проблемы аграрной истории советского общества. — М., 1971. С. 53.
25. ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1160. Л. 32.
26. Там же. Оп. 4. Д. 1168. Л. 7.
27. Серышев С. Вооруженная борьба за власть Советов на Дальнем Востоке. С. 91.
28. Морозова О. «Инвалид ответственного поста»: социальная лексика красноармейца Кубракова // Родина. 2011. № 2. С. 136.
29. ГАТО. Ф. Р-236. Оп. 4. Д. 322. Л. 65.
30. Цысь В. В. Боевые действия на севере Западной Сибири в конце 1919 — начале 1920 гг. // Западная Сибирь: история и современность: Краеведческие записки / Сост. Л. Ф. Семёнова. — Тюмень, 2004. Вып. 4. С. 106.
31. Ильюхов Н., Титов М. Партизанское движение в Приморье. С. 58–60.
32. РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 1187. Л. 119 (указано Ф. А. Поповым).
33. Жигалин Я. Партизанское движение в Западной Сибири // Пролетарская революция. 1930. № 11. С. 110; ГАНО. Ф. П-5. Оп. 4. Д. 1544. Л. 30.
34. См.: Адгоков А. [Турунов А. Н.] Потери гражданской войны по Селенгинскому аймаку Бурят-Монгольской автономной области. — Иркутск, 1923.
35. Партизанское движение в Бурятии. С. 425.
36. РГВА. Ф. 221. Оп. 1. Д. 369. Л. 57.
37. Там же. Д. 470. Л. 55 об.
38. Кожина (Нарваткина) А. Н. История села Алеур Чернышевского района Читинской области. — Хабаровск, 1998. Ч. 1: 1700–1920. С. 131.
39. Доклад Ф. И. Архипова 22 апреля 1932 г. на заседании Сибирского землячества // ГАНО. Ф. П-5. Оп. 4. Д. 1544. Л. 26.
40. Громов И. В. За власть Советскую. С. 36.
41. ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1166. Л. 48; Д. 1168. Л. 2.
42. Там же. Оп. 4. Д. 1405. Л. 8, 11; Д. 1350. Л. 2 об.
43. Там же. Д. 1404. Л. 20.
44. Там же. Д. 1405. Л. 11.
45. Новиков П. А. Гражданская война в Восточной Сибири. С. 166.
46 ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1522. Л. 7–7 об.