20 мая 2024, понедельник, 22:14
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Любовь. История в пяти фантазиях

Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу Барбары Розенвейн «Любовь. История в пяти фантазиях» (перевод Константина Бандуровского).

Представление о любви в западной культурной традиции складывается из огромного количества переплетающихся между собой сюжетов. В своей монографии ведущий американский историк эмоций Барбара Розенвейн, профессор-эмерита Чикагского университета Лойолы, виртуозно реконструирует пять самых устойчивых культурных фантазий о любви: союз единомышленников, трансцендентный опыт, самоотверженность, одержимость и ненасытное желание. Материалом ее анализа становятся разнообразные источники — от литературы и объектов искусства до частных писем, мемуаров и эпитафий. Как показывает автор, у каждой из фантазий была долгая и интересная эволюция, оказавшая влияние на общие представления о любви сегодня, а связанные с ней мифологемы способны привести нас к неожиданным выводам о том, ради чего мы продолжаем строить наши отношения.

Предлагаем прочитать фрагмент книги.

 

Фантазия о любви как обязательствах подразумевает, что на пути от прошлого к настоящему произошла существенная трансформация: если раньше люди приносили публичные клятвы, то теперь мы утверждаем, что всё, что нам нужно, — это любовь. Однако я полагаю, что любовь — если речь идет о продолжительных чувствах — связана с обязательствами, сегодня так же, как прежде. Безусловно, в ходе западной истории произошли огромные изменения как в характере этих обязательств, так и в значении и ощущении любви. Ныне, на мой взгляд, обязательства «бескорыстной» любви, если угодно, больше и столь требовательны, нежели те, что закреплялись в брачных контрактах и подобных документах. Любовь без обязательств предполагает, что когда мы любим, то всё, что мы делаем, исходит из любви. Иногда в результате появляется шутливое обязательство делать всё что угодно по любви, ожидая, что наш любимый человек будет поступать так же. Но когда и если то, что мы делаем, кажется нам тяжелой работой или когда наш партнер утверждает, что наши встречные ожидания представляются ему или ей тяжелой работой, мы чувствуем разочарование в любви.

Неправильное представление о любовных обязательствах является следствием некорректного понимания истории западного института брака, в которой прослеживается прогресс от чистого долга до полной свободы. Современная фантазия состоит в том, что сегодня люди, в отличие от партнеров в прошлом, вступают в брак (или формируют интимные партнерские отношения) не из-за внешнего давления, родительского или культурного, а исключительно по любви. Поэтому считается, что сегодняшние браки отличаются или должны отличаться от браков прошлого, которые наверняка были ограничены внешними силами и нагружены обременительными обязанностями наподобие «покладистости и послушания» в постели или за ее пределами.

Однако в прошлом браки редко оказывались столь уж вынужденными или принудительными, как мы себе это представляем (в особенности для мужчин), а сегодня в любви не настолько присутствует свободный выбор или отсутствуют обязательства, как нам хотелось бы верить. Обязательства стали иными вместе с изменением способов ощущения и переживания любви — так можно вкратце сформулировать содержание этой главы. Но представление о том, будто «всё, что нам нужно, — это любовь», будто всё, что мы и наши партнеры делаем друг для друга сегодня, это непременно дар любви, не требующий быть «должным» или «обязанным», — это представление является миражом.

Зазоры в патриархальном греческом укладе

В течение семи лет, если верить Гомеру, Одиссей был пленником прекрасной нимфы Калипсо, не имея никаких «обязательств», кроме как оставаться на ее райском острове и заниматься с ней любовью. Днем Калипсо, подобно послушной древнегреческой домохозяйке, сидит за своим ткацким станком и, пока летает его золотой челнок, поет, как сирены, которые завлекают моряков на смерть своими чудесными, непреодолимо манящими песнями. А ночью, когда они с Одиссеем ложатся спать вместе, она жаждет его нежностей, «волшебством коварно-ласкательных слов об Итаке // Память надеяся в нем истребить» (I, 56)1. Но вот после семи лет этого мнимого блаженства Одиссей сидит «на прибрежном утесе, // Горем, и плачем, и вздохами душу питая» (V, 156–157) и хочет вернуться домой.

Таков образцовый греческий мужчина, женатый на образцовой гречанке Пенелопе, которая остается верной ему, пока он отсутствует дома: сначала Одиссей проводит на войне примерно десять лет, а затем еще десять лет уходит на обратное путешествие, в котором его задерживают различные приключения, в том числе связь с Калипсо и продолжавшаяся год интрижка с Цирцеей, еще одной богиней. Тем не менее за двадцать лет своего отсутствия Одиссей всё же остается по-своему верным Пенелопе. Греческие мужья могли иметь любовные связи: в поэме Гесиода «Теогония», написанной примерно в то же время, что и поэма Гомера, сообщается, что у Одиссея было двое детей от Калипсо и трое от Цирцеи2, — однако мужья не забывали о своих женах. Матримониальные обязательства были четкими: добродетельным мужьям наподобие Одиссея не следовало выставлять напоказ свои любовные дела, так что после того, как Одиссей с Пенелопой наконец воссоединяются и восторженно занимаются любовью, он сообщает жене обо всех своих подвигах — за исключением любовных эпизодов. Точно так же отец Одиссея воздерживался от того, чтобы иметь связь с рабыней, «опасаяся ревности женской» (I, 433). Таким образом, греческие мужья по-своему уважали чувства своих жен.

Одна из причин, по которой Калипсо не может убедить Одиссея остаться с ней, заключается в том, что он ей не доверяет — даже, а возможно, в особенности после того, как она разыгрывает свою козырную карту, обещая Одиссею бессмертие, если он останется с ней. Подобное недоверие почти «встроено» в западную культуру — этим и объясняется позиция некоторых комментаторов (но не самого Гомера!), утверждавших, что даже Пенелопа была соблазнена одним из своих женихов. Гомер не делает здесь акцента, но хитроумный Одиссей открывается своей жене только после того, как убеждается, что она была ему абсолютно верна.

Все древнегреческие браки предполагали двойные стандарты. Гомер ясно дает это понять в самом начале «Одиссеи», причем так обстояло дело даже среди богов. Зевс заставил Калипсо — богиню3, в обычной ситуации не подчиняющуюся человеческим законам, — позволить Одиссею оставить ее, хотя и сам Зевс, и другие боги-мужчины могли развлекаться с любыми женщинами, которые им нравились. Верная Пенелопа отвергает близость со всяким мужчиной, кроме Одиссея. Конечно, она могла бы снова выйти замуж, и никто не смог бы ее за это упрекнуть. Перед тем, как отправиться на войну, Одиссей и правда сказал ей: «Когда ж наш сын возмужает, ты замуж // Выдь, за кого пожелаешь, и дом наш покинь» (XVIII, 269–270). Этот момент почти наступил: Пенелопа оказалась в отчаянном положении, поскольку соперничающие за ее руку женихи поселились в доме, принадлежащем ей и Одиссею, пировали за их счет и разрушали домашнее хозяйство, которое придавало смысл гомеровскому «единодушию».

Если бы в их жизни всё происходило надлежащим образом, то Пенелопа руководила бы хозяйственными делами — ткачеством, управлением домашними слугами и рабами, а прежде всего занималась бы взращиванием и воспитанием детей. Raison d’être [смысл существования — фр.] греческой жены состоял в том, чтобы рожать детей, и Пенелопа по-прежнему была на это способна: если она вышла замуж в возрасте четырнадцати лет, как это делали многие греческие девушки, то к моменту возвращения Одиссея она всё еще была достаточно молода. Что же касается работ за пределами дома — ухода за скотом, виноградниками и полями с зерном, — то они находились бы под присмотром ее мужа. Однако в результате у супругов всё идет не так, как должно: Одиссей блуждает по свету, а Пенелопа плачет.

Правила этой игры, похоже, были созданы для мужчин. Либо Одиссей вернется, чтобы всё исправить, либо придет один из мужчин Итаки и заберет Пенелопу и всё ее имущество в собственный дом. Или же Пенелопа вернется к отцу — без сомнения, именно он устроил ее брак с Одиссеем, — и тот выберет для нее другого мужа. Таким образом, складывается впечатление, что в гомеровском обществе у женщин есть только обязанности и нет никаких свобод. Однако женщины вроде Пенелопы знают, как выполнять свою роль и при этом обладать свободой действий. Днем Пенелопа, как послушная домохозяйка, ткет полотно, но по ночам его распускает — чтобы обнаружить этот трюк, ее поклонникам требуется почти четыре года. Пенелопа оставляет возможность выбора за собой, в связи с чем один из женихов утверждает, что,

…нами играя, она подает нам надежду,
Всем и каждому порознь себя обещает и вести
Добрые шлет к нам, недоброе в сердце для нас замышляя
(II, 90–92).

Блистая красотой, Пенелопа спускается в палату, где находятся мужчины, и

…колена
Их задрожали при виде ее красоты, и сильнее
Вспыхнуло в каждом желание ложе ее разделить с ней
(XVIII, 212–213).

У Пенелопы даже находится собственный способ проверить Одиссея, когда тот объявляет ей, кто он такой. Она притворяется, что передвинула их кровать, и только ярость Одиссея, когда он слышит об этом ложе, которое он буквально пригвоздил к земле, построив его вокруг оливкового дерева, наконец доказывает Пенелопе, кто перед ней находится. Только тогда Пенелопа покрывает Одиссея слезами, поцелуями и объятиями. Таким образом, она обнаруживает зазоры в господствующем патриархальном укладе и использует их.

При переходе от эллинских монархий времен Гомера к полисам классической Греции институт брака сохранил почти те же обязательства, правила и свободы. И даже когда браки, как следствие перемен, перестали служить союзу целых семейств, а сутью брака стали сама семейная пара и ее обязательства перед политией, главной целью брака оставалось продолжение рода. В «Законах» Платона, где рассматривается законодательство, необходимое для создания с нуля нового политического устройства, провозглашается, что первым шагом при формировании полиса является «союз двух людей в партнерстве брака»4. Брак оказывается градообразующей единицей — ячейкой, из которой рождается всё остальное. Работа семейной пары, заявляет Платон , состоит в том, чтобы пополнять население города, хотя к тому времени это была уже заезженная идея. Примерно за полвека до Платона афинский лидер Перикл предостерегал своих сограждан после того, как они потеряли много людей в одном из первых сражений Пелопоннесской войны: «Те из вас, кому возраст еще позволяет иметь других детей, пусть утешатся этой надеждой. Новые дети станут родителям утешением, а город наш получит от этого двойную пользу: не оскудеет число граждан, и сохранится безопасность»5.

Где же тут любовь? Мы увидим ее мельком примерно столетие спустя в списке множества обязательств, описанных в «Домострое» («Диалоге о домашнем хозяйстве») Ксенофонта (ум. в 356 году до н. э.), современника Платона, с которым они вместе учились у Сократа. Стремясь рассмотреть радости и многообразные обязанности жены аристократа, Ксенофонт представляет читателю образцового мужа Исхомаха, беседующего с Сократом. Когда жена, которую Исхомах никогда не называет по имени, впервые вошла в его дом, она была необразованной четырнадцатилетней девочкой, которую он приютил. Но затем, дав ей время привыкнуть к новой жизни, Исхомах твердо берет жену в оборот, обучая тем задачам, которые она должна выполнять. Подобно тому как боги повелевают «предводительнице пчел», матке, оставаться в своем улье, пока она «ткет» соты, кормит детенышей, прежде чем они полностью вырастут, и посылает рабочих пчел собирать пыльцу, жена должна оставаться в своем доме. Ее работа состоит в доведении до ума всего, что попадает в дом через дверь, — зерна для хлеба, шерсти для одежды и прочего. Если же ей понадобится нечто извне, она посылает своих рабов, а внутри дома жена отвечает за то, чтобы всё пребывало в порядке и находилось на своем месте. Жена заботится о детях семейной пары, ибо бог «наделил ее и большей любовью к новорожденным младенцам, чем мужчину» (VII, 24)6. Соответственно, место мужа — вне дома: он должен наблюдать за всеми делами за его пределами. Это разделение труда, радостно провозглашает Исхомах, работает идеально: муж и жена являются «партнерами» в уходе за домашним хозяйством.

Любовь в этом оживленном улье оказывается обязанностью жены, если ее муж честен и откровенен с ней, какой и она должна быть с ним. Исхомах поясняет этот момент, вспоминая времена, когда его жена еще наносила на лицо румяна и носила туфли на высокой подошве, желая выглядеть красивой. Но Исхомах не желает терпеть ничего подобного: «Скажи мне, жена, — спросил я, — когда бы ты считала меня как владельца общего с тобою состояния более заслуживающим любви — если бы я показал тебе, что есть в действительности: не хвастался бы, что у меня больше, чем есть, и не скрывал бы ничего, что есть; или же если бы вздумал обмануть тебя: рассказывал бы, что у меня больше, чем есть». Благоразумная жена быстро отвечает: «Я не хочу, чтоб ты был таким. Если бы ты стал таким, я не смогла бы любить тебя от всей души» (Домострой, Х, 3–4). Она обязана любить своего мужа — если он честен с ней.

Однако и муж обязан любить свою жену, если она поступает правильно по отношению к нему, хотя Исхомах говорит об этом косвенно. Поскольку супруги являются «партнерами в телах друг друга», разве он, задается риторическим вопрошанием Исхомах, не «заслуживал бы больше любви», если бы заботился о том, чтобы тело его было сильным, а не разукрашивал себя суриком, дабы казаться более привлекательным? Разумеется, так и есть, из чего следует, что муж сочтет жену «заслуживающей большей любви», если она предстанет перед ним без украшений. Жена улавливает этот намек: «Мне меньше удовольствия было бы касаться сурика, чем тебя… смотреть на цвет краски, чем на твой собственный» (Х, 6–7).

Обязательство любить требует определенных условий, образцового поведения с обеих сторон — и дает женам шанс заключить более выгодную сделку. Именно поэтому жена Исхомаха застенчиво спрашивает его, действительно ли жена является «предводителем» своего улья, ведь «роль главы принадлежит скорее тебе, чем мне: я удивилась бы, если бы это было не так. Хранение и распределение мною того, что находится в доме, казалось бы, думаю, смешным, если бы ты не стал заботиться о внесении в дом чего-нибудь снаружи» (VIII, 39). От жизни, которую Исхомах рисует для своей жены, она не рассчитывает на большее удовольствие, и оба это знают. Это заставляет Исхомаха заверять жену, что некоторые аспекты домашней работы ей понравятся, а затем он предлагает ей серьезную уступку: ей будет «всего приятнее», если она станет настолько деловита, что окажется лучше, чем он: ведь «тебе нечего будет бояться, что с годами тебе будет в доме меньше почета» (VIII, 43). Немощи и морщины старческого возраста представляют серьезную проблему для женщины, которая является «партнером» для тела ее мужа. Пожизненная честь, которую Исхомах обещает своей прилежной жене, дает ей определенное пространство для маневра в рамках параметров, заданных патриархальным укладом.

* * *

Беглый взгляд на классическую греческую семью позволяет предположить, что женщины в самом деле могли находить зазоры в патриархальных порядках, хотя и рисковали слишком сильно их расшатать. Из одного дела, которое рассматривалось в афинском суде, до нас дошли слова некоего Эвфилета , обвинявшегося в убийстве любовника своей жены. В его показаниях говорится:

Когда я решил жениться, афиняне, и ввел в свой дом жену, то сначала я держался такого правила, чтобы не докучать ей строгостью, но и не слишком много давать ей воли делать что хочет; смотрел за нею по мере возможности и наблюдал, как и следовало. Но, когда у меня родился ребенок, я уже стал доверять ей и отдал ей на руки всё, что у меня есть, находя, что ребенок является самой прочной связью супружества7.

Поскольку каждый раз, когда жена хотела искупать ребенка, ей было необходимо спускаться вниз, Эвфилет переселился в женскую половину дома наверху. Их брачное ложе оставалось там же, наверху, но жена часто спускалась вниз, чтобы покормить ребенка и поспать с ним. В конце концов там у нее и завелся любовник. Нам нет нужды знать, чем закончилась эта история, — самое главное, что через некоторое время после заключения брака между мужем и женой возникло своего рода доверие, которое было достаточно сильным, чтобы нарушить правила устройства греческого дома, буквально перевернув его вверх ногами. Но, по-видимому, жена Эвфилета слишком заигралась: как и любовь Исхомаха и его супруги, эта разновидность любви оказалась совершенно условной.

1. В этом разделе цитаты приведены по изд.: Гомер. Одиссея. С. 29, 92, 38, 278, 42, 277. — Прим. пер.

2. Hesiod. Works and Days (1012–1018) // Theo ony and Works and Days / Transl. by C. M. Schle el and H. Weinfield. Ann Arbor, 2006. P. 4 (рус. пер. цит. по: Гесиод. Теогония // Гесиод. Полное собрание текстов. — М., 2001. С. 51; пер. В. Вересаева, О. Цыбенко).

3. В русской традиции Калипсо, дочь Океана, Атланта или Нерея и одной из Океанид, обычно именуется не богиней, а нимфой острова Огигия. — Прим. ред.

4. Plato. Laws 4.721a / Transl. by T. J. Saunders // Plato: Complete Works / Ed. by J. M. Cooper. Indianapolis, 1997. P. 1407 (перевод А. Егунова дает несколько иную версию: «Основа же для рождения детей во всех государствах — это брачные отношения и союзы», см.: Платон. Законы. С. 210. — Прим. пер.).

5. Thucydides. History of the Peloponnesian War 2.44 / Transl. by R. Warner. — London, 1972. P. 150 (рус. пер. цит. по: Фукидид. История / Пер. Г. Стратановского. — Л., 1981. С. 83).

6. Xenophon. Oeconomicus / Transl. by C. Lord // The Shorter Socratic Writins / Ed. by R. C. Bartlett. Ithaca; New York, 1996, в скобках указаны номера глав и разделов (рус. пер. цит. по: Ксенофонт. Домострой // Ксенофонт. Воспоминания о Сократе / Пер. С. Соболевского. — М., 1993. С. 221, 231, 222–223).

7. Freeman K. The Murder of Herodes and Other Trials from the Athenian Law Courts. — Indianapolis, 1994. P. 44 (рус. пер. цит. по: Лисий. Речи / Пер. С. Соболевского. — М., 1994. С. 49. О деле Эвфилета известно из речи афинского оратора Лисия (ум. 380 до н. э.). Эвфилет подстерег любовника своей жены Эратосфена на месте прелюбодеяния и убил его. Чем закончился суд, доподлинно неизвестно — возможно, Эвфилет был оправдан, так как убийство в таком случае считалось допустимым. Впрочем, существует предположение, что Лисий описал вымышленную ситуацию и персонажей. — Прим. пер.).

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.