Издательство Livebook представляет книгу Клодии Хэммонд «Искусство доброты. Как и зачем быть добрее к себе, миру и окружающим».
Правда ли, что в современном мире доброте не осталось места? Что ее вытеснили жестокость, насилие и конфликты? Исследовательница Клодия Хэммонд уверяет: в обычной жизни мы окружены гораздо большим количеством эмпатии и заботы, чем нам кажется. Добрые дела творятся повсюду! Их делают наши соседи, родные, коллеги по работе, прохожие на улице, да и кто только не делает. Опираясь на многочисленные исследования в области психологии и неврологии, автор книги доказывает, что взаимопомощь и сочувствие выгодны всем. Ее рецепты доброты только лишний раз подтверждают: мы можем быть добрее и открытее — с огромной пользой для нашего психического здоровья и благополучия.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Доброта проистекает из способности ставить себя на место других
«Аттикус, а на самом деле он хороший…» — «Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь»1. Эти слова можно увидеть на последней странице одной из самых популярных книг в истории литературы — «Убить пересмешника» авторства Харпер Ли. Аттикус Финч читает своей дочери по прозвищу Глазастик историю про никем не понятого мальчишку Стоунера. Читателю сразу становится понятно, что этот персонаж на самом деле символизирует соседа Финчей Страшилу Рэдли.
Страшила — чудак и отшельник, к которому все жители вымышленного округа Мейкомб в штате Алабама относятся с недоверием и враждебностью. Под влиянием такого отношения окружающих дети Финча Джим и Глазастик сочиняют про Страшилу диковатые и жуткие истории и считают, что он убивает чужих питомцев. Они даже не пытаются понять Страшилу или поставить себя на его место. Но по мере развития сюжета дети начинают симпатизировать ему и в конце концов понимают, что он на самом деле добрый и старается их оберегать.
Отчасти такой своей метаморфозе Джим и Глазастик обязаны отцу, выступающему для них примером для подражания, — Аттикусу, которого можно считать, пожалуй, одним из самых добрых персонажей в мировой литературе. Он видит хорошее буквально в каждом, даже в расистах, таких как миссис Дюбоз, и поистине отвратительных типах вроде Боба Юэла. Как и в случае с князем Мышкиным, о котором я упоминала в четвертой главе, щедрость и доброта Аттикуса иногда могут казаться нестерпимо наивными и даже ставить под угрозу его собственных детей — настолько он привык видеть в людях лучшее. Однако в итоге его доброта превозмогает все невзгоды, и посыл книги Харпер Ли предельно ясен: мир был бы гораздо лучшим местом, если бы мы все следовали примеру Аттикуса и проявляли больше терпимости и сочувствия к окружающим.
Думаю, большинство из нас согласятся с этой простой мыслью, однако складывается впечатление, что за годы, прошедшие после публикации этой книги в 1960-м, наша готовность ставить себя на место других людей словно не выросла, а наоборот — снизилась. Нынешнее общественное положение вещей, ключевую роль в котором играют социальные сети, характеризуется крайней поляризацией позиций и готовностью вступать в диалог с представителями противоположного лагеря исключительно с целью оскорбить и унизить их. Кажется, мы так ничему и не научились у Уильяма Хэзлитта, который весьма мудро написал в XIX веке: «Если бы человечество стремилось к справедливости, оно давно ее добилось бы… Худшая его черта — отсутствие тяги к благотворительности: и величание одними других глупцами и подлецами на каждом шагу этого недуга ни в коем случае не излечит».
Похоже, в повседневной жизни мы на деле окружены гораздо большим количеством толерантности и эмпатии, чем нам самим подчас кажется. Во всяком случае, я надеюсь, что это так, поскольку твердо верю в правоту позиции Аттикуса: почти во всех случаях люди и впрямь оказываются «на самом деле хорошими», когда их «в конце концов поймешь». Всё сводится — хоть на практике это зачастую легче сказать, чем сделать, — лишь к способности перешагнуть через собственные предрассудки и точки зрения и признать, что взгляды окружающих тоже по-своему ценны.
Необходимая эмпатия
Психолог Дэвид Кантер известен своей методикой составления психологического профиля нарушителей правопорядка и исследованиями мотивации различных преступников. Газетчики иногда зовут его «настоящим Крекером» — это отсылка к главному герою популярного в 1990-х годах телесериала, судебному психологу, которого играл Робби Колтрейн. Не так хорошо известны исследования профессора Кантера в области доброты, плодом которых стало его авторское деление доброты на три типа: великодушная толерантность, эмпатическая чувствительность и принципиальная активность (намеренное побуждение к добрым делам). В этой главе мы рассмотрим второй тип — эмпатическую чувствительность. Как я уже упоминала во вступлении, в академических кругах не утихают споры по поводу формулировок и конкретных значений тех или иных слов, и в частности слова «эмпатия».
Более того, всё дополнительно осложняется (или обогащается?) тем, что само понятие «эмпатия» можно также разделить на несколько видов. Существует так называемая когнитивная эмпатия, проявляющаяся в наших попытках прочесть мысли другого человека, чтобы понять его чаяния, желания, знания, взгляды или намерения. При помощи такого процесса, известного в психологии как ментализация, мы пытаемся понять, что думают и чувствуют окружающие нас люди, не пытаясь при этом думать так же, как они, или ощутить то же, что они чувствуют. Существует эмоциональная эмпатия, когда мы глубже разделяем чувства других людей, замечаем их радость или беспокойство и — по крайней мере, до некоторой степени — «чувствуем» то, что чувствуют они.
На первый взгляд кажется, что это два диаметрально противоположных подхода: один рациональный, другой — добросердечный; один интеллектуальный, другой — интуитивный. Однако сами мы в повседневной жизни обычно не делаем различия между когнитивной и эмоциональной эмпатией. К примеру, увидев в вагоне позднего вечернего поезда одинокую плачущую девушку, я, наверное, решу, что она поссорилась с любимым или что ее бросили. Я знаю, каково это — быть на ее месте, поскольку сама оказывалась в подобном положении, и в этом смысле я «понимаю ее боль». Однако в то же время я не нахожусь на ее месте, то есть по определению пребываю в некотором удалении от страданий, которые она в данный момент ощущает. Психолог и писатель из Гарварда Пол Блум считает, что эти два типа не столько разводят эмпатию в две разные стороны, сколько «наслаиваются» друг на друга. Проявляя эмпатию, мы беспрепятственно и неосознанно перемещаемся между этими двумя слоями, а вовсе не переключаем мысленный рубильник из положения «когнитивное» в положение «эмоциональное» или наоборот. Крайне редко встречаются люди, способные полностью отделять один из этих типов эмпатии от другого, — наглядным примером такого человека является психопат-мучитель, способный залезть в голову своей жертвы для того, чтобы максимально жестоко ею манипулировать и не ощущать при этом и толики ее боли.
Результаты исследований в сфере нейробиологии показывают, что в случае физической боли мозг большинства людей (не считая психопатов) проявляет нейронную активность, сходную с активностью мозга при наблюдении за чужой болью. В этой области исследований, пожалуй, самой видной фигурой является немецкий психолог Таня Зингер. В рамках своих типичных экспериментов она кладет участника в томограф, после чего колет его иголкой (сразу отмечу, что с разрешения испытуемого), а другому участнику показывают видео с происходящим. В обоих случаях обыкновенно активируются два конкретных участка головного мозга (часть передней островковой доли большого мозга и определенная область передней поясной коры), вне зависимости от того, испытывал носитель реальную боль или наблюдал за тем, как ее причиняют другому. (К слову, похожий эффект наблюдается и в случаях, когда одного человека трогают, а другой на это смотрит, или когда один поедает пищу с ярко выраженным вкусом, а другой наблюдает за этим процессом.) Это демонстрирует тот факт, что наш мозг, по-видимому, дает нам возможность ощущать эмоционально то, что другие ощущают физически. Мы как бы страдаем вместе с ними, поскольку способны представить себе их боль. В особенности этот эффект заметен, когда страдают те, с кем мы можем легко себя сопоставить, поскольку они принадлежат к группе, в которую входим и мы, — скажем, болеют за ту же футбольную команду.
У большинства из нас эмпатия развита настолько, что в моменты явного недостатка эмпатии со стороны окружающих мы начинаем переживать. Стандартный метод создания стресса у испытуемого в лабораторных условиях подразумевает сидящих с каменными лицами добровольцев, наблюдающих за тем, как испытуемый пытается доказать, почему именно он подходит на должность. Это называется социальный стресс-тест Триера.
«Вам следует говорить на протяжении всех отпущенных вам пяти минут, — говорит член команды исследователей "соискателю" на должность, перед тем как впустить того в комнату, а затем без промедления добавляет: — Пожалуйста, пройдите в помещение. Время пошло».
Тем временем «кадровикам» дают собственные инструкции: «Что бы ни произошло, ни в коем случае не шевелитесь. Не кивать, ни в коем случае не улыбаться, даже краешком рта. Ни единого проявления того, что вы понимаете или вообще слышите соискателя». Это настолько чуждое и искусственное поведение, что даже «кадровикам» оказывается тяжело играть свою роль в эксперименте, и им требуется специальная подготовка. Но когда у них получается — а всё происходящее, к слову, записывается на видео, что еще больше добавляет ситуации напряженности, — результаты выходят совершенно однозначными: «соискатель» испытывает явный и тяжелый стресс, будучи физически не способен справиться с полным отсутствием какой-либо эмпатии в отношении себя.
В нашей повседневной жизни частенько случаются ситуации, напоминающие социальный стресс-тест Триера, хоть и не в такой степени. Вспомните стендап-комиков, в особенности тех, которые выступают на «разогреве» у основного артиста; вспомните, как отчаянно они тщатся выжать смешок из зрителей, которые пришли вовсе не на их выступление и ждут появления основной звезды вечера. Еще есть феномен под названием ghosting2 — когда вы внезапно обнаруживаете, что человек, с которым вы встречались, полностью оборвал любые с вами контакты без какого-либо объяснения или предупреждения. Когда тебя бросают, это само по себе неприятно, но внезапное исчезновение человека, с которым, как тебе казалось, у вас потихоньку налаживались романтические отношения, способно причинить особенную боль. К счастью, это не является нормой — обычно мы получаем отклики на свои действия и как бы подпитываемся положительными реакциями.
Одна из причин, почему многим так тяжело давалась работа из дома на удаленке во время пандемии, заключается как раз в том, что личные встречи оказались заменены онлайн-конференциями. Вместо того чтобы находиться в одном помещении с эмоциональными и участливыми коллегами, мы оказывались наедине с экраном, поделенным на прямоугольники, с достаточно безразличными лицами. Все свои публичные лекции на протяжении почти двух лет пандемии я проводила онлайн. Чтобы справиться с отвратительным опытом общения с виртуальной и словно не реагирующей на мои слова аудиторией, я вылавливала слушателей с включенной камерой, выбирала самого улыбчивого и фокусировала внимание на нем, чтобы случайно не оказаться самой в рамках социального стресс-теста Триера собственного творения.
Наши попытки справиться с недостатком эмпатической реакции окружающих проявляются уже в глубоком детстве — младенцы мгновенно начинают проявлять признаки острого недовольства и стресса, как только видят, что родитель смотрит на них холодно и безэмоционально, а не улыбается и сюсюкает. И подобно тому как нас раздражает и нервирует непонимание и безразличие со стороны собеседника, обратное неизменно радует. С людьми, которые активно реагируют на наши слова и действия, мы налаживаем более прочные социальные связи и на их примере учимся лучше понимать мысли и чувства других людей, и в итоге начинаем сами отвечать другим тем же. Так начинается и не перестает крутиться всю нашу жизнь благодатный круг эмпатии.
Но это при благоприятном развитии событий. Иногда круг начинает закручиваться обратно и сужаться, и в таких случаях нам иногда требуется помощь, чтобы понимать других. Психоаналитик и психотерапевт профессор Питер Фонаги разработал собственный метод психотерапии — терапию, основанную на ментализации. MBT помогает людям, которым трудно дается общение и сложно опознавать реакции других людей, и поэтому склонным не доверять окружающим.
Во время сеансов в рамках такой терапии пациент сосредотачивается на своих проблемах, чтобы, во первых, лучше понять самого себя, а во вторых — и в главных, — научиться лучше понимать окружающих. Профессор Фонаги уверен: чтобы стать по-настоящему добрым по отношению к другим, необходимо научиться разделять их переживания, а с этим у многих из нас возникают проблемы, на что и нацелен его терапевтический метод. Пытаясь научить своих склонных к подозрительности детей общаться со сверстниками или здороваться с соседями, родители не просто помогают им играть или прививают хорошие манеры. Они также, хоть и косвенно, дают понять, что другим людям можно доверять, что они «такие же, как и ты». Однако нам, разумеется, следует проявлять осторожность в наших взаимодействиях с окружающими, о чем предупреждает и сам Фонаги, — доверять, естественно, можно далеко не всем, однако нельзя давать излишней бдительности и подозрительности управлять нашей жизнью.
Конечно же, большинство из нас готовы с удовольствием заявить, что нам всегда важно чувствовать окружающих и понимать их. Кто же станет спорить? В конце концов, каждый имеет право на собственное мнение. Однако иногда нам стоит больших усилий проявлять такое качество на деле, при встрече с человеком, с чьими взглядами на мир мы совершенно не можем согласиться.
Я вот, к примеру, уверена (и не просто так, а исходя из значительного объема научных данных), что вакцинироваться от коронавируса — это полезно и правильно. Более того, я считаю, что вакцины помогли нам избежать самых худших вариантов развития пандемии. Как я уже говорила, помимо радиопередач и подкастов на тему психологии, я также веду две передачи на BBC World Service, посвященные охране здоровья. Это означает, что каждый день пандемии я вынуждена была следить за новыми научными и медицинскими данными. Я помню, как буквально запрыгала от радости, когда в один прекрасный день прошла новость о том, что через несколько часов опубликуют результаты самой первой вакцинации человека и что она прошла успешно. После более чем ста пятидесяти проведенных эфиров на тему коронавируса и интервью с некоторыми из людей, принимавших участие в разработке вакцин, что было для меня большой честью, никто меня не сможет убедить в том, что SARS-CoV 2 — это выдумка или что незначительные риски, связанные с самой вакцинацией, перевешивают риски, от которых она ограждает. Однако мне доподлинно известно, что существуют люди, столь же рьяно со мной не согласные. Причем нескольких из них я знаю лично, и это умные, хорошие и да — добрые люди.
Эта последняя категория людей (и мои ответы им) должны бы помогать мне испытывать эмпатию по отношению к противникам вакцин, которых я лично не знаю. В случае со знакомыми я по понятным причинам обычно готова простить им отношение к вакцинации, или по крайней мере заставить себя терпеть их дальше, остаться в дискуссии при своем мнении и не рвать с ними отношений. Дело в том, что мне легче представить себя на их месте, если и не в этом вопросе, то хотя бы по другим. В ряде случаев я точно знаю, что мы с ними разделяем некоторые взгляды и что все они — люди приятные и неглупые. А вот в случае с незнакомыми мне лично людьми (в особенности, с теми, которые попадаются мне в лентах соцсетей) я частенько попадаю в ловушку и начинаю думать, что их мысли на тему вакцин, которые лично мне кажутся до одури неправильными, делают их идиотами, причем, что хуже, идиотами опасными. У меня не получается хоть чем-то скомпенсировать свое мнение, сформированное их отношением к вакцинам.
Из этого следует весьма простой совет, как быть добрее в соцсетях. Прежде чем писать злой ответ на пост, с которым вы категорически не согласны, попробуйте сначала представить, как вы отреагировали бы, если бы это был пост вашего друга. Наверняка в таком случае вы умерили бы свою ярость — так почему бы не делать так всегда? В конце концов, в «Твиттере» и прочих соцсетях и без нас более чем достаточно «величания одними других глупцами и подлецами».
1. Перевод Норы Галь (Элеоноры Гальпериной) и Раисы Облонской. М.: Молодая гвардия, 1964. — Примеч. пер.
2. Игнорирование, дословно «призрачничество» (англ.). — Примеч. пер.