Новый 61-й номер журнала «Зеркало» по многолетней традиции открывается подборкой стихов. В первой части – современная израильская поэзия – Меир Визельтир и Эфрат Мишори в переводе Шломо Крола. И начинает этот раздел стихотворение «Плод» недавно умершего Меира Визельтира:
Далее идут стихи Никиты Рыжих, Алексея Сурина, Виталия Савровова, Валерия Леденёва, Владимира Коркунова, Петра Попова, Тани Скарынкиной; и стихи эти, как уже приучило «Зеркало» своих читателей, очень разные – по стилистике, интонации, по высоте голоса, обращению со словом и поэтической традицией, и всегда стихи это «новые», никого не повторяющие, скажем, вот такое стихотворение-заклинание Петра Попова: «никому не хочет/ ставить ногу на грудь.../ то есть/ хочет над всеми сразу/ вспорхнуть/ голубем мира/ дорогой,/ милый,/ постой!/ нас так просто не обмануть/ да и себя не стоит».
Раздел «Проза плюс» открывает Евгений Из с «Рассказами, присланными из Луганска». Название подборки не должно обманывать – это не художественные репортажи о идущей войне, хотя там и есть рассказ, сюжет которого развивается в городе под постоянными бомбежками, ставшими для горожан, увы, просто бытом. Рассказы Евгения – это прежде всего полноценная сложная метафорическая художественная проза, а не зарисовки военного быта, проза неожиданная во всех отношениях. Повествование ее начинается с истории Земли – геологической, а потом биологической, и так до наших дней – то есть с сотворения мира, центром которого для автора является Донецкий кряж. В рассказах этих, отчасти фантасмагоричных, но отнюдь не фантастических, предметом художественного исследования являются выплески древней энергии этой земли в наши дни, скажем, в виде монстра, которого откапывают солдаты, роющие по своим военным надобностям глубокую яму, или в виде мелков в руках маленькой девочки, рисующей на асфальте, и делающих ее почти всесильной.
Далее следует «спокойный» рассказ Георгия Кизевальтера «Романтика и метафизика» про, соответственно, романтику и метафизику, просвечивающую сквозь как вполне реалистичное описание нескольких эпизодов из жизни автора, оказавшегося в далекой Якутии в качестве сельского учителя в 70-е годы.
Продолжает прозаический раздел текст Рустама Мавлиханова «Лили Марлен» – лирико-философская проза, составленная из 49 миниатюр, жанр которых можно было бы обозначить как прозаические развернутых хокку, каждое из которых – со своим сюжетом, при этом продолжающий предыдущие, с парадоксально выстроенным образным рядом, с неожиданными скрещениями метафор. Цитата: «Пришёл Тувинец. Прошёл тест. Результат: «Ваш собутыльник – Франц Кафка. Всё плохо. Всё очень-очень плохо. Тлен, безысходность, самоуничтожение и другие слова, изображенные на пачках сигарет, характеризуют вас в последнее время. Остается только встретиться с Кафкой за бутылкой водки. Он, как никто другой, поймет вас и, возможно, придумает несколько новых сюжетов для своих рассказов после общения с вами». / Надо соответствовать, пока хендмейд-алкоголь имеет послевкусие рома. Или ром – самогона. / Пока дождь сытно, медленно, плавно падает с неба цвета осени брежневских похорон».
В рассказе Аллы Дубровской «Большая Берта» – такое прозвище было у героини рассказа, девяностолетней старухи из немецкой деревни под Берлином, ставшей ныне спальным районом столицы – предстает история Европы прошлого века, главным событием которой стала для Берты Вторая мировая война. Жизненный кругозор героини сужен работой в деревенской лавке, которую она содержала, но именно это – война глазами глубокой провинциалки, погруженной в быт, – и обеспечивает выразительность повествования.
Повесть-триптих Ульи Нова «Летания несвятого Петра» – это повествование о человеке, вдруг ощутившем полную исчерпанность своей жизни, явившуюся ему в образах заселивших его дом невидимых птиц. Он делает попытку вырваться из этой жизни, то есть уйти от своего прошлого в желанное – счастливое для него – будущее, но прошлое постепенно окружает его в новом, незнакомом образе со своим неожиданным для него содержанием и требует неких дополнительных решительных телодвижений.
В разделе «Время и место»:
Игорь Холин. «Письма Михаилу Гробману из Москвы в Израиль»
Несколько писем Холина 70-х и начала 90-х годов, в которых можно почувствовать атмосферу московской жизни тех лет и тонус дружеского общения людей тогдашнего московского андерграунда.
Михаил Гробман. «Дневники. 1993». Записи, сделанные с 16 по 28 января 1993 года, которые, несмотря на свою краткость и жесткость интонации, а скорее – благодаря им, образуют цельный текст, выразительный и насыщенный не только информационно, но и эмоционально. Это рассказ о встрече через годы с друзьями и соратниками по Второму русскому авангарду, ставшими в Париже местными русскими художниками. Среди персонажей этого повествования Владимир Янкилевский, Эдуард Штейнберг, Оскар Рабин, Валентин Кропивницкий, Эрик Булатов, Олег Целков, Виталий Комар, Алик Меламид и другие.
Григорий (Гиллель) Казовский. «Каталог без выставки»
В московском Еврейском музее и Центре толерантности должна была состояться важная международная выставка «Каббала. Тайны мироздания». На выставке должны были быть представлены, в частности, каббалистические схемы и рисунки Даниила Хармса, эскизы костюмов Игнатия Нивинского композиции Михаила Гробмана – «едва ли не единственного художника Второго русского авангарда, обратившегося к еврейской мистической доктрине». В качестве важнейших художественных артефактов автор отмечает цикл работ израильской художницы Сигалит Ландау. Из-за начавшейся войны выставка не состоялась, но каталог вышел, что, может быть, даже важнее, ибо выставки проходят, а каталоги остаются.
«In memoriam». Памяти Меира Визельтира. «Стихи Визельтира, как и его взгляд на мир, ироничны, мрачноваты, в них страсть – страсть умного человека, лишенного иллюзий. В формальном отношении его стихи практически лишены риторических украшений, они как будто не стремятся произвести на читателя легкий эффект, не льстят, не пытаются ему понравиться. Не этим они берут, а потрясающей художественной убедительностью, чистотой голоса, прямотой, искренностью, умом» (Шломо Крол).