Издательский дом «Городец» представляет книгу Андрея Кагадеева «НОМ. Хроники драматического идиотизма».
Как пишутся песни и снимается кино? Что такое метод драматизации идиотических проявлений действительности и идиотизации драматических? Кто такой Одлопез? Сколько можно пить? Ответы на эти и многие другие вопросы вы узнаете, прочитав увлекательную книгу — правдивую историю «Неформального объединения молодежи», группы «НОМ», живой легенды Ленинградского Рок-клуба.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
К чортям собачьим!
Второй альбом имеет повышенное значение в творческой биографии любого рок-коллектива. Многим хватает оригинальных идей и запала лишь на первый, а всё остальное — самоповторы. Песни, составившие «Брутто», у нас родились спонтанно, как дуракаваляние в свободное от работы и учебы время. Теперь же мы превратились в организованную творческую единицу, члены которой сознательно занимаются сочинительством, и ничем другим. Поиск новых форм и своего, отличного от других, музыкально-поэтического языка занимал нас в первую очередь. Мы никогда не понимали туповатых артистов, старательно копирующих какой-нибудь заграничный образец типа The Cure или Duran Duran, и таких было много. Зачем имитировать то, что уже до тебя сделали другие? Массовый спрос нам был не указ, мы его не изучали и просто игнорировали. Работа должна вестись по принципу and now something completely different — удивляй себя и публику. Про «Летающий цирк» Монти Пайтона мы тогда слыхом не слыхали.
Для новых песен, помимо собственных, я отобрал множество перспективных текстов различных авторов: Бутузова, моего брата Сергея, Геннадия Чербышьева и писателя Андрея Платонова (хор затейников из повести «Фро»). Традиционно мы опробовали новые замыслы опытно-репетиционным путем, музицируя и импровизируя, пока конечный результат не устроит всех. Порою процесс занимал изрядное количество времени — так, песня «Червивый гений» хоть и входила в состав концертных программ, несколько раз подвергалась переаранжировкам, но в студийный альбом так и не была включена. В начальной стадии зависли произведения «Эй, дяденька!», «Северное сияние» и «Супостат» — что- то в них нас пока не устраивало. Но зато неплохо продвигались «Баллада о летчике Камышине», «Случай в пионэрской комнате» и «Ярмарка». Собственно, мы их уже исполняли на Седьмом фестивале рок-клуба, и новенький брезентово-рукотворный задник подвешивали на сцену. Титул для новой программы утвердили давно — «К чортям собачьим», так назывался небольшой тетрадный рисунок Сергея Кагадеева, изображавший осатанелое деревенское семейство с чемоданами на железнодорожных путях. Претерпевали изменения и наши сценические образы — Ливер облачился в белый военно-морской китель своего отца, нам с братом приглянулись театральные трико, я начал также практиковать накладную бороду. Помню, первое появление в обновленных костюмах на фестивале журнала «Аврора» вызвало негативную реакцию зрителей, они даже хором покричали «пошли на хуй!» в наш адрес, когда мы исполняли «Случай в пионэрской комнате». «Рок-дилетант» Александр Николаевич Житинский, душа и организатор праздника на Елагином острове, очень тогда сокрушался, что публике не хватило интеллигентности, чтобы понять замысел артистов.
В Советском Союзе действующих церквей почти не было. В ленинградском Исаакиевском соборе туристам демонстрировали работу маятника Фуко, в Казанском — орудия пыток святой инквизиции. Службы проходили, кажется, в Никольском соборе, но мы туда отродясь не ходили — крещеных в группе не имелось. Может быть, поэтому мне запомнился визит из любопытства в воронежскую церковь осенью 1988 года. Храм был полон прихожан, вероятно, из-за религиозного праздника, и там задушевно пели что-то про Богородицу. Постепенно жалобная мелодия церковного хора наложилась у меня в голове на бутузовский текст «листья падают с деревьев тихо вниз, люди хмурые по улице идут...». Так и зародилась «Ярмарка» — первое произведение нового альбома. С ее последующей аранжировкой проблем не возникло, всё складывалось на редкость гармонично — исходник был убедительным. Еще мы создали сложносочиненную песню на стихи Бутузова «Памяти Крякутного» — мелодичную пьесу, в которой солировал Александр Ливер.
Памяти Крякутного
Когда машину машинист
Любовно тряпкой протирает,
Машина нежно пар пускает
И медной помпою блестит.
Когда лихой кавалерист
От крови шашку очищает,
Он мышцы шеи напрягает,
В глазах его огонь горит.
Когда тяжелый самолет
Шасси под брюхо убирает,
Ревет, бежит и в небе тает,
Пилот от радости кричит.
А я в салоне самолета
На кресле скрючившись лежу
В иллюминатор свой гляжу
Под крик счастливого пилота...
Какой-то рядом пассажир
Бортпроводницу вызывает,
Она в проходе убирает,
Когда машину машинист...
И вижу — горизонт мой чист,
Пропеллер с треском воздух крошит,
А так же птиц и мелких мошек,
Когда лихой кавалерист...
Лечу, а где-то в облаках,
Куда мой взгляд не проникает,
Схватившись за руки, летят
И пар усиленно пускают
От напряженья шейных мышц
Кавалерист и машинист,
Они от сырости чихают
И медной помпою блестят!
Наш солист к тому времени, надобно заметить, стал тяготиться ролью «честного человека» — отца семейства, и, оставив жену с младенцем в общаге, предпочитал скакать козлом по различным адресам, где водилось дармовое спиртное. Занятия в институте, равно как и репетиции, он за ненадобностью пропускал. Не отставал от него и друг-собутыльник Юрий (Иван Турист), с тою лишь разницей, что армия ему уже не грозила, а свой текстильный институт он постепенно посещать перестал. Прогулы и опоздания у нас скрупулезно фиксировались в специальном графике на доске объявлений, а накопившиеся штрафы взимались с нарушителей при ближайшем оплачиваемом концерте в фонд коллектива. В воспитательных целях также издавалась сатирическая стенгазета «Кактус», но ее воспитательный эффект оказался невелик. Время повышенного спроса на рок-группы из Ленинграда в СССР быстро прошло, и зарабатывать на жизнь концертами стало не очень-то легко, по крайней мере нам. Поездки по стране теперь случались нечасто. Но тем летом мы предприняли давно запланированный гастрольный вояж в Севастополь. Посредником выступал небезызвестный Олег Гнатив — в Крыму жил и работал его бывший однокурсник. Специфическое творчество группы «НОМ» не вызвало должного ажиотажа в черноморском курортном городе, там больше уважали, скажем, Софию Ротару. Зато мы сдружились с местными организаторами гастролей — интеллигентными бизнесменами Александром Серебряковым и Олегом Мальчиком, которые смело брались за любые темы, в том числе попробовали себя и в шоу-бизнесе. Весело проведя несколько дней на пляжах Балаклавы, мы условились встречаться в Севастополе всей компанией ежегодно.
В Ленинграде мы продолжили работу над новой программой. На очереди стояло перспективное произведение «Приключения инженеров», текст которого был создан нами еще в НИИ «Поиск», а мелодический рисунок и аранжировочные ходы Бутузов предоставил индивидуально на суд коллектива для последующей реализации.
Приключения инженеров
Инженеры Шноль и Шнырь
Обустроили пустырь —
Шноль воздвигнул оперетту,
Шнырь построил монастырь.
Поселился в монастырь
Только серый нетопырь,
А монахи отказались —
Ишь, орут, какой-то Шнырь!
Наш послушник, тоже шнырь,
Так был форменный упырь!
Шнырь закрыл лицо руками
И покинул монастырь...
Шноль сначала преуспел,
Тут игумен подоспел —
Отлучил от церкви Шноля,
Оперетту сжечь велел.
Обратился Шноль в Синод —
От ворот да поворот!
Шнырь ходил по наркоматам —
Результат опять же тот.
Как-то встретились в пивной:
Шнырь уж старый и больной,
К Шнолю злые пацанята
Хвост приделали свиной!
Посидели Шноль и Шнырь
И поперлись на пустырь
Вспомнить, как в былые годы
Возводился монастырь.
Посмотрите, Шнырь сказал,
Эту балку я считал!..
Шноль завистливо заплакал,
Шнырь затрясся и упал.
Не заглушат эту боль
Ни табак, ни алкоголь,
И повисли на стропиле
Инженеры Шнырь и Шноль.
И тут процесс застопорился. Что-то не шло, хотя мелодия была красивой, стихотворение безупречным — бери да реализовывай, ан нет. На волне успеха песни «Карлик», когда все партии удачнейшим образом сложились в голове у одного автора, Бутузов стал требовать того же в «Инженерах», но не смог внятно донести свои мысли до коллег и начал кипятиться, но при этом никого слушать не хотел. Я убежден, что весь смысл групповой творческой деятельности состоит как раз в непредсказуемости конечного результата, когда участники процесса привносят каждый что- то свое. Нота за нотой, слово за слово, дело у нас дошло до «я вам запрещаю использовать мои идеи» и «ищите себе другого гитариста»... Такого никто не ожидал, это был удар. Повисла гробовая тишина. Тем не менее решение было принято — Сергей Бутузов больше не собирался работать в группе «НОМ». Он, конечно, выполнит все имеющиеся на тот момент обязательства, но в планах на будущее просит его не учитывать, так как он желает вернуться к инженерно-технической деятельности. Наш рабочий день стал делиться на две части — сначала мы повторяли старую программу, чтобы оставаться в форме, потом Бутузов уходил по своим новым делам, а оставшиеся работники принимались за сочинительство и музыкально-сценические эксперименты. Нового гитариста никто искать не стал, было принято оригинальное решение — отныне мы будем рок-группой без электрогитары. Барабаны, синтезатор, бас, детский ксилофон и три вокала — вот каким составом мы пойдем дальше по пути идиотизации драматических проявлений окружающей нас действительности.
Прощальная осенняя гастроль «Брутто» состоялась в режимном городе подводников Северодвинске. Устроителем выступил директор группы «Аукцион» Сергей Скворцов. Он зафрахтовал для музыкантов аж спецрейс самолета Ан-24 до Архангельска, при этом звуковую аппаратуру доставляли по земле выехавшие заранее фуры. Концерты происходили на городском травяном стадиончике при большом стечении народа, среди публики встречались персонажи, ряженые под Гаркушу. Мы впервые выступали на одной сцене с «Аукционом», это уникальный коллектив, тогда они исполняли шоу «Как я стал предателем» — «Осколки», «Старый пионер», «Лети, лейтенант»... Очень атмосферно и виртуозно. Вернувшись поездом в Ленинград, мы окончательно распрощались с коллегой Бутузовым —запланированных на конкретные даты концертов у нас пока не было, так что чего уж зря раздражать друг друга. Разошлись пути-дорожки, может, встретимся опять...
Коллектив жизнеспособен, пока в кризисной ситуации его участники забывают о собственных крысиных интересах, а думают в первую очередь о выживании организации, всех объединяющей. Уход Бутузова подтолкнул оставшихся работников группы к интенсивной деятельности: нужно было срочно готовить слушабельную концертную программу без гитариста, то есть переделать избранные старые песни и разучить совсем новые, а к ним еще и сценическое движение присовокупить. На некоторое время все забыли о разногласиях, и производительность труда в тот период достигла небывалых высот. «Случай в пионэрской комнате» избавился от невнятной нойзоватости и превратился в музыкально-театральный номер высокохудожественного уровня, к «Ярмарке» добавился пролог на основе стихов Чербышьева «по траве ползут жуки, в гору лезут мужики», его же куплеты «Рыбак и гроза» постепенно стали превращаться в авангардную мини-оперу, и «Баллада о летчике Камышине» обрела изысканную музыкальную завершенность. Из журнала «Корея» мы позаимствовали фрагмент оперы «Цветочница», скрестив его с моей притчей «Подражание Конфуцию». Школьные уроки ритмики подтолкнули Ивана Туриста и Сергея Кагадеева к работе на сцене в качестве танцевального дуэта, причем движения тщательно обдумывались заранее, чтобы потом вдалбливаться до автоматизма на репетициях — нам, непрофессионалам, это было необходимо. Вспомнился кстати один из образов ведущего фестивальных концертов — Самба Гопкинс. Ливер предложил для него плодотворную идею в стиле негритянского джазового гопака. А еще он очень заинтересовался детской песенкой «Свинух», про которую мы ему как-то поведали, что также привело к творческому продолжению. Ну, и платоновские строки «ах ель, что за ель, ну что за шишечки на ней» зазвучали всё убедительней. Программа «К чортям собачьим» на глазах обретала звук и форму. Я думаю, период работы над ней был одним из самых плодотворных в жизни коллектива, и наличие прекрасного дармового репетиционного помещения в центре Пушкина играло не последнюю роль.
Количественный состав группы с уходом гитариста не изменился — к нам сразу попросился на должность директора- администратора бывший одноклассник моего брата Вова Логинов — работник торговли по специальности, ну и собутыльник, само собой. Опыта организации концертов он не имел, но обладал коммерческой смекалкой, которая со временем должна была принести плоды. Пока же Вова вынашивал такой план обогащения: взять на чужое имя в пункте проката дорогой катер с мотором и загнать его на черном рынке. К этой идее его подтолкнул паспорт некоего гражданина Муравейского, который он случайно нашел на улице. Логинов отрастил бороду, сфотографировался в фотоателье и ловко заменил фотографию на найденном документе, став таким образом обладателем двух советских паспортов — Логинова и Муравейского. Афера с катером так и не была реализована, зато у директора группы «НОМ» появился псевдоним — Муравейский.
Снижение количества концертов на просторах деградирующего Советского Союза нас, конечно, расстраивало, но не очень: почти все группы ЛРК к тому времени обзавелись заграничными контактами и время от времени ездили выступать за рубеж, а товарный голод в стране и валютный курс на черном рынке, напомню, решали все самые сложные финансовые проблемы. Пока на западе действовала мода на «красную волну», поступали и заманчивые предложения, в частности, нашему Рок-клубу по организации фестивалей русского рока. Президент клуба Николай Михайлов как-то приезжал к нам в Пушкин с таким представителем из итальянского города Бари. Впереди маячили золотые горы и заморские страны. Для их осваивания нужны были хотя бы заграничные паспорта. В те времена их просто так не выдавали всем желающим — всё было централизованно и подконтрольно КГБ. Вскоре мы узнали, что Комитет по культуре в выдаче загранпаспортов нам отказывает. Это было уже слишком — все планы на будущее рушились. Но зря, что ли, в стране шла перестройка: узнал о ближайшей встрече с избирателями какого-то районного депутата и в урочное время прибыл в Павловск на спортплощадку, где депутат отвечал на вопросы. Я и задал ему свой вопрос — по какому праву мне, гражданину свободной страны, отказывают в выдаче заграничного паспорта. Молодой депутат тут же выдрал пронумерованный лист из своего типографского спецблокнота и настрочил на нем запрос в Комитет по культуре: мол, почему это права моего избирателя Кагадеева Андрея Владимировича нарушают? Я этот депутатский запрос упаковал в конверт и лично отвез в приемную председателя Комитета. Мне позвонили на следующий день и со словами «ну зачем же вы так» пригласили на беседу. Выяснилось, что наши заграничные планы блокируют режимные отделы НИИ, в которых мы с Постниченко прежде работали. Однако четких формулировок нигде не существовало, поэтому председатель попросил меня написать ему личное письменное обещание не разглашать секретов в поездке за рубеж, после чего дал добро, и процесс оформления паспортов и виз в Италию сдвинулся с мертвой точки. А я еще накатал жалобу в КГБ, выражая гражданское несогласие с тем, что родное государство видит во мне потенциального шпиона, и отнес ее в ящик для доносов на Литейный, 4.