Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института этнологии и антропологии РАН Дмитрия Громова «АУЕ. Криминализация молодежи и моральная паника». (Движение АУЕ признано экстремистским и запрещено в России)
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием АУЕ*, экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление АУЕ* стало таким заметным медийным событием. Как слово, появившееся в информационном пространстве в 2014–2022 годах, превратилось в один из главных брендов страха перед преступностью? Какие факторы повлияли на конструирование этого бренда? И стоит ли за ним реальная проблема криминализации молодежи? Ответы на эти вопросы автор стремится найти, опираясь на концепцию моральной паники.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Заключение 1: результаты исследования
Поводом для написания данной книги стало появление в русскоязычном информационном пространстве нового слова и понятия — АУЕ*. Ранее это слово не имело широкого хождения, оно не было отмечено словарями, в том числе словарями уголовного жаргона, однако на протяжении нескольких лет стало практически общеизвестным, прочно вошло и в повседневный язык, и в язык журналистики, и даже в язык юридических документов. Книга посвящена исследованию информационных процессов, связанных с тематикой АУЕ* и протекающих согласно сценариям моральной паники.
Глава I представляет собой хронику событий, связанных с АУЕ*, с начала 2010-х годов до настоящего времени. Толчком для осмысления темы и формирования процесса моральной паники стал всплеск преступности, произошедший в 2013–2015 годах в Забайкальском крае, когда при обсуждении криминальной ситуации представителем прокуратуры было произнесено слово АУЕ*. Очень скоро под слово был подверстан ряд мало связанных друг с другом событий, произошедших ранее, начиная с 2010 года. Таким образом выстроилась ретроспективная «история» криминального молодежного «движения», в эту фантомную «историю» впоследствии встраивались новые события [параграф I.1].
В июле и декабре 2016 года политик Я. В. Лантратова заявила о существовании «криминальной субкультуры под названием АУЕ* — арестантско-уркаганское единство», являющейся «проблемой национальной безопасности» и организованно действующей не только в Забайкальском крае, но и еще в 17 регионах России. По результатам этих заявлений на высшем уровне власти была создана межведомственная рабочая группа по предотвращению криминализации подростковой среды. Таким образом, политиками высокого уровня была произведена легитимация термина и понятия АУЕ*: если раньше новостная повестка, упоминающая АУЕ*, не выходила за пределы Забайкальского региона, то теперь она стала общероссийской. Слово АУЕ* из термина малозначительных новостных сообщений превратилось в бренд [параграф I.2].
С 2017 по август 2020 года «история» «криминальной субкультуры АУЕ»* продолжалась, теперь в нее встраивались события, происходившие по всей стране, причем отнесение тех или иных эпизодов к тематике АУЕ* было очень произвольным. Наличие бренда АУЕ* и установка на борьбу с этой «субкультурой» привели к тому, что данная тема обнаруживалась в явлениях, раньше рассматривавшихся как подростковая преступность, подростковый бандитизм, влияние криминала. Стремление ограничить влияние АУЕ* привело к появлению ряда законодательных инициатив [параграф I.3].
Информационная напряженность, связанная с тематикой АУЕ*, достигла своего пика 17 августа 2020 года, когда решением Верховного Суда РФ было удовлетворено исковое заявление Генерального прокурора РФ о признании «движения АУЕ»* экстремистской организацией. Данным решением было юридически закреплено, что «движение АУЕ»* существует и является «хорошо структурированной и управляемой молодежной организацией», хотя об этой «организации» не было сказано ничего конкретного: ни сейчас, ни позже не сообщалось о ее руководстве, организационной структуре, основных мероприятиях и т. д. [параграф I.4].
В целом ключевыми моментами развития информационной кампании можно считать три заявления, сделанных официальными лицами (причем статус официальных лиц с каждым разом повышался): 1) выступление 17 октября 2014 года представителя прокуратуры Забайкалья Е. Л. Синельникова, упомянувшего слово «АУЕ»*; 2) выступление в июне и декабре 2016 года Ответственного секретаря Совета по правам человека в России Я. В. Лантратовой, заявившей о существовании «субкультуры АУЕ»*; 3) решение Верховного Суда РФ от 17 августа 2020 года, признавшего существование хорошо организованной и структурированной организации «движение АУЕ»*.
Кампания против «движения АУЕ»* как экстремистской организации привела к появлению ряда уголовных и административных дел; сделала возможным и применение новой правовой нормы в дальнейшем [параграф I.5]. Хотя об этом ни разу не говорилось официально, но решение Верховного Суда РФ от 17 августа 2020 года стоит рассматривать в общем контексте борьбы с «воровской средой» — профессиональной преступностью, основой которой являются воры в законе [параграф I.6].
При общем настрое на борьбу с «движением АУЕ»* совершенно не определены его основные параметры. В частности, нет однозначной расшифровки аббревиатуры АУЕ*, служащей названием; названная решением от 17 августа 2020 года расшифровка «Арестантское уголовное единство» является только одним из вариантов, хотя после решения Верховного Суда РФ этот вариант стал наиболее употребляемым.
Глава II посвящена этимологии и употреблению слова АУЕ*. Выясняется, что многими оно используется не только как аббревиатура, но и как восклицание, причем не исключено, что восклицание, не предполагающее расшифровки, и есть его первоначальная форма. Разнообразие показывает, что слово и понятие АУЕ* формировались спонтанно, подчиняясь законам фольклорной вариативности, а не вводились целенаправленно каким-либо направляющим и координирующим центром.
Неопределенность просматривается и в рассмотрении версий происхождения гипотетического «движения АУЕ»*. Ни одна из них не кажется убедительной и достаточной [глава III].
С самого начала общественного обсуждения тематики АУЕ* большое внимание уделялось влиянию Интернета, в частности ВК-сообществ и YouTube-каналов, связанных с криминальной тематикой; поэтому глава IV посвящена медийной составляющей рассматриваемого явления. ВК-сообщества, имеющие в названии слово АУЕ* (и близкие к ним по содержанию), представляют собой большей частью «мужские паблики», предназначенные для просмотра, но не для комментариев (которые часто вообще отключены); сообществ со сколь-либо заметной коммуникацией среди них не обнаружено. Основное содержание пабликов — т. н. «пацанские цитаты» (изречения), сопровождаемые фотографиями; посты в формате «изречение + фото» создают образ романтичного и брутального молодого мужчины, вершителя своей судьбы; много внимания уделяется дружбе, любви, семье — иначе говоря, ценностям, мало связанным (а порой и вовсе не связанным) с криминальной карьерой. Только в небольшой доле постов встречаются недостаточно уважительные высказывания о сотрудниках правоохранительных органов; ВК- и Fb-сообщества не содержат пропаганды тюремно-уголовной карьеры: здесь практически нет призывов к систематическому осуществлению преступной деятельности, следованию криминальным ценностям и уголовному образу жизни; нет практических руководств подобного рода; нет пропаганды лидеров преступного сообщества; не заметно живой вербовки в криминал [параграф IV.1]. Примерно такая же картина на платформе YouTube — тюрьме посвящено много материалов, но они практически всегда носят ознакомительный характер, не содержат призывов к криминальной деятельности и арестантской карьере и даже отговаривают от нее [параграф IV.2].
Динамику общественного интереса к теме АУЕ* позволил выявить сервис Google Trends, подсчитывающий количество запросов, вводимых в поисковую строку сайта Google, в том числе по регионам России. На основании нескольких графиков, полученных по разным ключевым словам, удалось выявить следующие закономерности. До конца 2016 года тема АУЕ* не вызывала заметного интереса. Выступления политиков по теме АУЕ* в 2016 году действительно повлияли на рост интереса к ней: они легализовали эту тему как государственно важную, вывели ее на уровень центральных СМИ, довели до широкого круга граждан в стране, поспособствовали созданию бренда. Но рост количества запросов произошел не из-за этих заявлений, а из-за взрыва интереса к медийным продуктам, появившимся в конце 2016 — начале 2017 года и связанным с АУЕ*. Это музыка, видеоклипы, онлайн-шоу, «пацанские цитаты». Судя по показателям Google Trends, мода на использование слова и понятия АУЕ* приходится на 2017 год. Заметна эстетическая составляющая интереса к теме; например, видеосюжеты, связанные с темой АУЕ*, воспринимаются пользователями с точки зрения кинематографичности и зрелищности. Именно ради знакомства с развлекательным контентом большинство пользователей Интернета и набирает в поисковике слово АУЕ*. Исключение составили два новостных события, имевших большой резонанс, — инциденты в Челябинске (29.05.2017) и Санкт-Петербурге (24.08.2018). Их успех показателен: пока события, связанные с АУЕ*, происходили на Дальнем Востоке, они не вызывали серьезного интереса, но когда новостная повестка вторглась в европейскую часть страны, это взволновало пользователей как проявление личной угрозы [глава V].
Рассматривая информационные процессы, связанные с тематикой АУЕ*, невозможно обойти стороной вопрос: какова же социальная реальность, ставшая основой для возникновения суждений о «движении АУЕ»*? В главе VI осуществлена попытка это сделать по возможности корректно. На основании данных статистических служб рассмотрена осведомленность населения об АУЕ* [параграф VI.1]. Отдельные параграфы посвящены обстановке в Забайкалье, считающемся местом возникновения «движения АУЕ»* [параграф VI.2], и в группировках Татарстана [параграф VI.3].
Описаны формы деятельности, связанной с АУЕ* в школах, приведены данные онлайн-опроса по этой теме [параграф VI.4]. На основании экспертных интервью и других имеющихся данных рассмотрено влияние мест заключения на подростков — в частности, практики сбора средств на нужды заключенных [параграф VI.5]. Для каждой из социальных сфер, перечисленных в главе, рассматривались два аспекта: реальная криминальная социализация и игровая деятельность, никак не предполагающая тюремно-уголовной жизненной траектории. Безусловно, именно игровая деятельность захватывает большинство интересующихся тематикой АУЕ*; такой интерес соответствует потребностям социально-возрастного развития, особенно мальчиков и юношей. Но при этом, рассматривая доступные социальные пространства, так или иначе связанные с тематикой АУЕ*, мы не видим никаких указаний на существование какого-либо молодежного «движения АУЕ»*, чем-либо отличающегося от ранее известных нам проявлений преступности [параграф VI.6].
Глава VII является ключевой частью книги. Эмпирические данные, изложенные в предыдущих главах, приводятся здесь к единой схеме, показывающей, насколько происходящее можно рассматривать как моральную панику. Теория моральных паник разрабатывалась на протяжении многих десятилетий, им посвящена обширная литература [параграф VII.1]. В параграфе VII.2 дается общая схема моральной паники, связанной с «движением АУЕ»*, в остальной части главы более подробно разбираются отдельные элементы этой схемы. Рост общественной тревожности, связанной с «движением АУЕ»*, и криминализации подростков происходит на фоне значительного (в два раза за десять лет) снижения преступности несовершеннолетних и еще большего уменьшения количества несовершеннолетних заключенных, что говорит о неадекватности восприятия обществом темы [параграф VII.3].
Двумя группами «народных дьяволов» являются профессиональные преступники, стремящиеся распространить ценности тюремно-уголовной среды на благонадежную и законопослушную часть общества (особенно на детей, подростков и молодежь), и, собственно, те самые подростки и молодежь, которые увлечены тюремно-уголовной идеологией, юные преступники, несущие опасность обществу и всем его членам. «Народные дьяволы» страшны тем, что они проявляют насилие и настойчивую манипуляцию, вторгаясь в пространство законопослушных граждан [параграф VII.4].
В рядах «моральных предпринимателей» — медиа, агенты формального общественного контроля (правоохранительные органы, системы образования, социального обеспечения, здравоохранения и проч.), законодатели и политики, инициативные группы действий (в том числе много общественных организаций, созданных государственными структурами), публика. Моральная паника, связанная с «движением АУЕ»*, представляет для многочисленных и разнообразных «моральных предпринимателей» интерес ввиду своей высокой значимости (так как затрагивает значимые категории, вызывающие живой интерес и у государства, и у общества, и у частных лиц) и медийности (интересна для потребителя информации). Многие «моральные предприниматели» институционально заинтересованы в обсуждении темы АУЕ*.
Кроме того, тема конъюнктурна — она встраивается в некоторые объективно существующие социально-политические процессы, среди которых: расширение понятия «экстремизм»; высокая тревожность, связанная с Интернетом; удобство оперативной работы в интернет-пространстве; установка на запретительное законодательное творчество [параграф VII.5].
Популярность моральной паники, связанной с «движением АУЕ»*, обусловлена неопределенностью и фобиями, которые существуют в обществе. Неопределенность связана с рядом системных факторов: большой протяженностью страны, ее социальной разделенностью, традициями осмысления тюремно-уголовных реалий, закрытостью преступного мира, разрывом между поколениями, различием отношения поколений к Интернету [параграф VII.2]. Фобии, помимо прочего, проявляются в формировании конспирологических теорий, объясняющих активность «движения АУЕ»* тайным руководством из-за рубежа при поддержке «пятой колонны» внутри страны [параграф VII.6]; в распространении информации проявляется недоверие к правоохранительным органам [параграф VII.7]. Кроме того, разрабатывается тема связи «движения АУЕ»* и политического активизма; причем эта тема звучит и в верхах, и среди моральных предпринимателей среднего уровня [параграф VII.8].
В параграфе VII.9 рассмотрены приемы манипуляции информацией, которые допускаются в алармистских высказываниях. Это безосновательное использование бренда АУЕ* в отношении событий, напрямую с темой не связанных; представление частных случаев как типичных; манипуляция численностью участников «движения», мнениями экспертов, визуальным рядом, заголовками; ссылки на неинформативные источники; прямое искажение фактов; замалчивание фактов, противоречащих алармистской концепции (как, например, общее снижение преступности и наличие в Уголовном кодексе статьи 150, затрудняющей вербовку несовершеннолетних в криминал).
Моральная паника, связанная с «движением АУЕ»*, была также рассмотрена в историческом контексте. Было вкратце описано еще несколько эпизодов отечественных моральных паник, связанных с хулиганством и стилягами (1954–1955), неофашистами (1982), люберами (1987), эмо и готами (2008), «группами смерти» (2016–2017); показаны их общие черты и различия [параграф VIII.1]. Особо был проведен сравнительный анализ близких по времени моральных паник, связанных с «группами смерти» и «движением АУЕ»* [параграф VIII.2].
В целом анализ, произведенный в книге, показал, что события вокруг «движения АУЕ»* имеют черты моральной паники, хотя и основываются на реальных социальных проблемах. Моральные паники, связанные с молодежной преступностью, много раз описывались в мировой научной литературе, и надо сказать, что процессы, сопутствующие «движению АУЕ»*, значительно ближе к происходившим в западных демократических государствах, чем к моральным паникам советского прошлого, имевшим место в значительно отличающихся социально-политических условиях.
* Движение АУЕ признано экстремистским и запрещено в России.