Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу Стивена Пинкера «Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна» (перевод Галины Бородиной).
Прямо сейчас человечество достигает новых высот научного понимания — и в то же время, кажется, постепенно сходит с ума. Почему вид, меньше чем за год разработавший вакцины против ковида, погряз в фальшивых новостях, медицинском шарлатанстве и теориях заговора? Пинкер сразу отказывается от циничного клише, гласящего, что человек попросту нерационален — что это вечный троглодит, готовый среагировать на льва в траве ворохом предрассудков, слепых пятен, ложных умозаключений и иллюзий. В конце концов, это мы смогли открыть законы природы, преобразить планету, продлить и обогатить свою собственную жизнь и (не в последнюю очередь) вывести правила рациональности. На самом деле наш разум приспособлен не к одной только саванне плейстоценовой эпохи. Он прекрасно справляется везде, где не решаются научные или технологические вопросы, а люди, собственно, редко сталкиваются с чем-то подобным. Но они, увы, не умеют в полной мере пользоваться инструментами познания, которые сами и выработали за последние тысячелетия: логикой, критическим мышлением, теорией вероятности, представлениями о корреляции и причинности, а также оптимальными способами уточнять мнения и проводить в жизнь принятые решения — как в одиночку, так и коллективно. Этим инструментам не обучают в рамках типичных образовательных программ и о них никогда до сих пор не рассказывали доходчиво в одной книге.
Рациональность важна. Она помогает нам делать правильный выбор как на индивидуальном уровне, так и на уровне общества в целом и в конечном итоге является первопричиной роста социальной справедливости и нравственного прогресса. Пропитанная характерными для Стивена Пинкера проницательностью и юмором, книга «Рациональность» просвещает, вдохновляет и ободряет.
Предлагаем прочитать фрагмент из книги.
Что же это за недобрая теория? Она гласит, что, оказавшись перед рискованным решением, рациональные агенты должны выбирать вариант, который максимизирует «ожидаемую полезность», то есть сумму потенциальных вознаграждений, взвешенных по их вероятностям. За пределами экономики и некоторых областей политологии эту теорию любят, примерно, как Эбенизера Скруджа. Люди понимают ее как заявление, будто человеческие существа являются — или должны быть — эгоистичными психопатами, ну, или сверхрациональными бухгалтерами, которые, прежде чем влюбиться, подсчитывают вероятности и полезности. Едва из какой-нибудь психологической лаборатории просочится известие, что поведение людей не удовлетворяет этому описанию, такую новость используют, чтобы поставить под сомнение принципы классической экономической теории, а вместе с ними и целесообразность рыночных подходов.
Однако в исходном виде теория рационального выбора представляет собой математическую теорему, которую ценители считают довольно красивой, и в ней ничего не говорится о том, как должны рассуждать и принимать решения представители нашего вида. Многие полагают, что эта теорема дает нам самое строгое определение рациональности — критерий оценки человеческой рассудительности. Как мы увидим далее, это можно поставить под сомнение: порой, когда поведение людей противоречит теории рационального выбора, неясно, люди ли тут нерациональны или предполагаемые стандарты рациональности. В любом случае эта теория проливает свет на загадку рациональности, и, несмотря на свое чисто математическое происхождение, она способна преподать нам несколько важных жизненных уроков.
Теория рационального выбора уходит корнями во времена становления теории вероятности, когда Блез Паскаль (1623–1662) сформулировал свой известный аргумент, объясняющий, почему вам стоит уверовать в бога: если вы верите, а бога нет, вы всего-навсего произнесете впустую сколько-то молитв, но если вы в него не верите, а он есть, вы навлечете на себя его вечный гнев. В 1944 г. математик Джон фон Нейман и экономист Оскар Моргенштерн изложили эту мысль формальным языком. В отличие от папы римского, фон Нейман действительно мог быть инопланетянином — по крайней мере, его коллеги задумывались о такой возможности: фон Нейман был нечеловечески умен. Кроме того, он разработал теорию игр (речь о которой пойдет в главе 8), цифровой компьютер, самореплицирующиеся механизмы, квантовую логику и ключевые компоненты ядерного оружия, а также совершил еще несколько десятков эпохальных открытий в математике, физике и компьютерных науках.
Рациональный выбор — это не психологическая теория, описывающая, как человеческие существа выбирают, и не нормативная теория, указывающая, как они должны выбирать; это теория, объясняющая, как результаты выбора согласуются с ценностями выбирающего и друг с другом. Это тесно увязывает ее с концепцией рациональности, объясняющей, как делать выбор, согласующийся с целями, которые мы преследуем. Стремление Ромео к Джульетте рационально, а стремление железной стружки к магниту — нет, потому что только Ромео выбирает тот путь, который приведет его к цели (глава 2). С другой стороны, мы называем людей сумасшедшими, если они совершают поступки, которые заведомо противоречат их же собственным интересам: бросают деньги на ветер или выбегают голыми на мороз.
Красота этой теории в том, что она исходит из горстки простых для понимания аксиом — самых общих требований, которые соблюдает любой принимающий решения субъект, претендующий на звание рационального. После этого она определяет, как этому субъекту нужно принимать решения, чтобы не нарушить эти требования. Аксиомы теории рационального выбора то сливали друг с другом, то по-всякому разделяли; версию, которой я здесь придерживаюсь, сформулировал математик Леонард Сэвидж, а систематизировали психологи Рейд Хасти и Робин Дауэс.
Теория рационального выбора
Первую аксиому можно назвать аксиомой соизмеримости: какими бы ни были выборы А и В, человек, принимающий решение, предпочитает либо А, либо В, либо они для него равноценны. Звучит не особенно впечатляюще — это же вроде не более чем здравый смысл? Но эта аксиома требует выбрать что-то одно, пусть даже это будет безразличие. Она лишает нас возможности прибегнуть к оправданию «нельзя сравнивать яблоки с апельсинами». Аксиому соизмеримости можно интерпретировать как условие, что рациональный агент должен быть неравнодушным и предпочитать одни вещи другим. Нерациональные сущности вроде камней и овощей этому условию не удовлетворяют.
Вторая аксиома, аксиома транзитивности, уже интереснее. Сравнивая варианты попарно и отдавая предпочтение А перед В и В перед С, вы обязаны отдавать предпочтение А перед С. Легко увидеть, почему это требование не подлежит обсуждению: из любого, кто его нарушает, деньги можно выкачивать бесконечно. Допустим, смартфон Apple нравится вам больше, чем Samsung, но вы вынуждены ходить с Samsung Galaxу. Тогда вы согласитесь на мое предложение доплатить 100 долларов и обменять ваш гэлакси на элегантный айфон. Предположим, Google Pixel нравится вам даже больше айфона. Великолепно! Вы с радостью обменяете свой медленный айфон на мощный пиксель с доплатой, скажем, 100 долларов. И допустим, вы предпочитаете гэлакси пикселю — это нетранзитивность. Вы наверняка догадываетесь, к чему я веду. С доплатой в 100 долларов я продаю вам гэлакси. Вуаля: вы оказались в исходной точке, обеднев на 300 долларов, и готовы к следующему раунду обдираловки. Что бы вы ни думали о рациональности, это явно не она.
Третья аксиома — аксиома законченности. Учитывая, что бог играет с нами в кости и всё такое, выбор наш не всегда однозначен — не так прост, как выбор сорта мороженого. Часто нам приходится выбирать между исходами, которые могут случиться с той или иной вероятностью — как при покупке лотерейного билета. Аксиома законченности гласит: если субъект, принимающий решения, способен выбирать между А и В, он может также учесть в своих размышлениях и лотерею, которая с вероятностью р вознаградит его призом А, а с дополняющей вероятностью 1 р — призом В.
В рамках теории рационального выбора исход рискованного выбора предсказать невозможно, однако вероятности определены — как в казино. Это риск, и его нужно отличать от неопределенности, когда тот, кому нужно принять решение, не знает вероятностей и полностью не способен предсказать исход. В 2002 г. министр обороны США Дональд Рамсфелд отлично объяснил эту разницу:
Есть… известные неизвестные — вещи, о которых мы знаем, что мы их не знаем. Но еще есть неизвестные неизвестные — это вещи, о которых мы не знаем, что мы их не знаем.
Теория рационального выбора объясняет, как принимать решения с известными неизвестными — рискуя, но не обязательно в условиях неопределенности.
Четвертую аксиому я назову аксиомой консолидации. Жизнь не просто подсовывает нам лотерейные билеты — она подсовывает нам билеты, выигрыш по которым может оказаться еще одной лотереей. Если непредсказуемое первое свидание пройдет хорошо, может состояться и второе, которое принесет с собой новый набор рисков. Аксиома консолидации утверждает: столкнувшись с серией ситуаций рискованного выбора, субъект, принимающий решение, вычисляет общий риск согласно законам вероятности, изложенным в главе 4. Если первый лотерейный билет может выиграть с вероятностью один к десяти, а призом будет второй билет с вероятностью выиграть один к пяти, выбирающий сочтет его таким же желанным, как и билет, вероятность выигрыша по которому составляет один к пятидесяти. (Мы не учитываем дополнительное удовольствие от второй возможности посмотреть на подпрыгивающие шарики с номерами или соскрести с билетика краску.) Этот критерий рациональности кажется достаточно очевидным. Подобно ограничению скорости или всемирному тяготению, теория вероятности — не просто хорошая идея. Это закон.
Пятая аксиома, аксиома независимости, также довольно занимательна. Если вы отдаете предпочтение А перед В, тогда вы должны предпочитать лотерею, в которой можно выиграть А или С, лотерее, в которой можно выиграть В или С (если вероятность выигрыша одинакова). То есть шанс получить С в обоих вариантах не должен менять ваших предпочтений. Можно сказать иначе: то, как вы преподносите выбор, как задаете его в контексте, не должно играть никакой роли. Роза, как ее ни назови, будет пахнуть так же сладко. Рациональному субъекту положено фокусироваться на самом выборе и не позволять отвлекающим факторам, присущим обоим вариантам, сбивать его с толку.
Независимость от нерелевантных альтернатив (так в общем виде называется аксиома независимости) — требование, обозначенное в большинстве теорий рационального выбора. Проще говоря, если, выбирая между А и В, вы отдаете предпочтение А, вы не можете выбрать В просто потому, что к выбору добавили какую-нибудь третью опцию, С. Рассказывают, как логик Сидни Моргенбессер (с которым мы уже встречались в главе 3) сидел однажды в ресторане, и ему предложили выбор между яблочным и черничным пирогом. Он выбрал яблочный, но вскоре официантка вернулась и сообщила, что сегодня в меню есть еще и вишневый пирог. Словно всю жизнь ждал этого момента, Моргенбессер ответил: «Ну, тогда я возьму черничный». Если анекдот вас рассмешил, значит, вы понимаете, почему независимость от нерелевантных альтернатив служит критерием рациональности.
Шестая аксиома — аксиома последовательности: если вы предпочитаете А, а не В, то гарантированному получению В вы предпочтете лотерею, по условиям которой с определенной вероятностью вы получаете А, а в противном случае — В. Полшанса лучше, чем ничего.
Последнюю аксиому можно назвать аксиомой взаимозаменяемости: она описывает поиск баланса между силой желания и вероятностью его осуществить. Если субъект предпочитает А, а не В, и В, а не С, существует такое значение вероятности, при котором ему будет безразлично, что выбрать: гарантированное В (второе по предпочтительности) или лотерею, где с указанной вероятностью выигрыш принесет А (приоритетный выбор), а проигрыш — С. Чтобы это прочувствовать, представьте, что вероятность выиграть А высока — 99 %, а шанс удовольствоваться С — всего 1 %. При таком раскладе разумнее рискнуть, чем смириться со второй по предпочтительности опцией, В. Теперь представьте себе другую крайность: по условиям лотереи вероятность выиграть А равна 1 %, а шанс остаться с С, которое вам нравится меньше всего, составляет 99 %. Теперь всё наоборот: гарантированный компромисс, В, уверенно бьет вариант, в котором вы почти наверняка получите самое неинтересное вознаграждение. Теперь представьте ряд вероятностей от «почти наверняка А» до «почти наверняка С». Если вам кажется, что, по мере того как шансы плавно меняются, сначала лотерея кажется заманчивей, потом вам всё равно, рискнуть или сразу взять В, а ближе к концу вы безропотно соглашаетесь на В, значит, вы согласны с рациональностью аксиомы взаимозаменяемости.
Что же следует из этой теории? Чтобы удовлетворять перечисленным критериям рациональности, субъект, принимающий решение, должен прикинуть ценность каждого исхода на непрерывной шкале желательности, умножить ее на вероятность этого исхода и суммировать все полученные произведения, вычислив «ожидаемую полезность» всего выбора. (В этом контексте «ожидаемая» означает «средняя в долгой перспективе», а не «предвкушаемая», а «полезность» означает «предпочтительность по мнению выбирающего», а не «пользу» или «практичность».) Вычисления не обязательно должны быть сознательными или выраженными в цифрах — они могут представлять собой качественные представления. В итоге субъект, принимающий решение, должен выбрать вариант с наивысшей ожидаемой полезностью. Это гарантирует, что выбор будет рациональным согласно всем семи критериям. Тот, кто выбирает рационально, максимизирует полезность; также верно и обратное.
Рассмотрим это на конкретном примере. Допустим, вы находитесь в казино и думаете, во что бы вам сыграть. В игре в кости вероятность выпадения семерки составляет 1 к 6, а выигрыш принесет вам 4 доллара; в случае проигрыша вы лишитесь 1 доллара, уплаченного за участие в игре. Будем считать, что полезность исчисляется в долларах. Тогда ожидаемая полезность ставки на семерку при игре в кости составит (1/6 × 4$) + (5/6 × (–1$)), или –0,17 долларов. Сравним с рулеткой. Вероятность выпадения семерки — 1 к 38, и, если она выпадет, вы выиграете 35 долларов; в противном случае зря потратите тот же самый 1 доллар. Ожидаемая полезность игры в рулетку составляет (1/38 × 35$) + (37/38 × (–1)$), то есть –0,05 долларов. Ожидаемая полезность ставки на семь при игре в кости ниже, чем при игре в рулетку, так что никто не назовет вас нерациональным, если вы выберете рулетку. (Безусловно, найдутся такие, кто назовет вас нерациональным потому, что вы вообще играете в азартные игры, поскольку ожидаемая полезность обеих ставок отрицательна: игорный дом взимает свою плату, так что чем дольше вы играете, тем больше проигрываете. Но раз уж вы явились в казино, значит, атмосфера Монте-Карло и трепет неизвестности обладают для вас некоторой положительной полезностью, которая сдвигает суммарную полезность обоих вариантов в область положительных чисел, и вам остается только выбрать игру.)
Азартные игры — пример, на котором проще всего объяснять теорию рационального выбора: они обеспечивают нас точными числами, которые можно умножать и складывать. Но обыденная жизнь подсовывает нам бесчисленные ситуации выбора, который мы также интуитивно оцениваем в терминах ожидаемой полезности. Я стою в супермаркете и безуспешно пытаюсь вспомнить, есть ли дома молоко; может, мне стоит купить пакет? Я подозреваю, что молоко закончилось; если это действительно так, а я откажусь от покупки, утром мне придется завтракать кукурузными хлопьями всухомятку. С другой стороны, если молоко в холодильнике осталось, а я куплю еще, худшее, что может случиться, — молоко прокиснет, что маловероятно; но даже если и так, я впустую потрачу всего лишь пару долларов. Так что лучше я все-таки куплю молока. Теория рационального выбора просто-напросто раскрывает смысл такого рода размышлений.