Война Алой и Белой розы

Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу Дэна Джонса «Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров» (перевод Анастасии Макаровой, научный редактор Николай Сайнаков).

Автор бестселлеров «Тамплиеры» и «Плантагенеты» рассказывает об одной из самых захватывающих и трагических глав британской истории. В XV веке страна пережила череду длительных и кровопролитных гражданских войн. Корона Англии семь раз переходила из рук в руки, пока представители знатных родов боролись за право на власть. Дэн Джонс завершает свою эпическую историю средневековой Британии книгой о Войне Алой и Белой розы и показывает, как Тюдоры разгромили Плантагенетов и заполучили корону. Он ярко описывает блеск королевского двора и постигшие страну бедствия, интриги и заговоры, а также знаменитые сражения — и среди них битву при Таутоне, в которой погибло 28 000 человек, и при Босворте, где в бою пал последний король из династии Плантагенетов. Это реальные события, стоящие за знаменитыми историческими хрониками Шекспира, а также популярным сериалом Би-би-си и послужившие основой «Игры престолов».

Предлагаем прочитать начало одной из глав книги.

Без пощады

Девятнадцатилетний лондонский студент Климент Пэстон был умным и рассудительным молодым человеком. В столицу он перебрался в конце 1450-х годов, чтобы получить профессиональное образование, отучившись до этого в Кембридже. Он рос в неспокойное время, и состояние его семьи то увеличивалось, то уменьшалось в зависимости от положения дел в английской политике и положения их патронов при королевском дворе. С юных лет Климент привык к резким поворотам колеса фортуны, но 23 января 1461 года в письме родным в провинцию он признался брату Джону, что пишет «в спешке» и «не совсем спокоен»¹.

Хотя всё последнее десятилетие на лондонских улицах было неспокойно, зима 1460/61 года выдалась особенно тревожной. О поражении Йорка в битве при Уэйкфилде теперь знали по всей Англии. Но с его кончиной в королевство не вернулось благоденствие. На западе разгневанный сын Йорка Эдуард, в свои восемнадцать превратившийся в крепкого мужчину ростом шесть футов четыре дюйма с нравом настоящего воина, собрал войско, чтобы сразиться с Джаспером Тюдором, единоутробным братом Генриха VI. В то же время граф Уорик продолжал держать Генриха в плену, чтобы предотвратить пусть даже гипотетически возможное возвращение «привычного» королевского правления. Но наибольшее беспокойство вызывала королева Маргарита на севере, которая оставалась на свободе и, воодушевленная победой своих союзников, как поговаривали, собиралась двинуться на юг, чтобы отомстить и захватить столицу. Витавшие повсюду слухи сливались в «общий хор», и Климент Пэстон пересказал кое-что из того, что слышал. Он написал о рыцарях знакомого их семьи, которым пришлось выбирать «между пленом и смертью», о том, что симпатии лондонцев явно были на стороне йоркистов, а не королевы. Он также поделился своими опасениями относительно того, что французским и шотландским наемникам, а также вассалам английских лордов с севера, которые составляли большую часть армии королевы, позволят «грабить и захватывать» в тех городах, через которые будут проходить войска. Ни один лондонец не желал бы себе такой участи. Климент советовал старшему брату собрать в Восточной Англии «пехоту и всадников» и быть готовым к сражению, убедившись, что набранные солдаты одеты чисто и опрятно и не посрамят честь семьи. «Да охранит [тебя] Господь», — завершал письмо молодой человек, и в данном случае эти слова не были пустой любезностью.

Англия находилась в состоянии гражданской войны. Сражения, которые шли с 1455 года, были единичными и нерегулярными вспышками насилия. Но теперь войска заняли всю Англию и Уэльс, в них входили наемники-иностранцы, подготовленные вассалы из дворян и мобилизованные арендаторы земель. 2 февраля 1461 года армия Эдуарда встретилась с силами Джаспера и Оуэна Тюдоров и Джеймса Батлера, графа Уилтшира, при Мортимерс-Кросс, неподалеку от замка Вигмор вблизи валлийской границы, там, где проходила дорога из Лондона в Аберистуит. После этого дня овеянный славой восемнадцатилетний Эдуард стал легендой. К «Розе Руана», как его называли сторонники из йоркистов, присоединились несколько стойких защитников земель его покойного отца в Уэльсе: сэр Уолтер Деверё, братья Герберты — сэр Уильям и Ричард Герберт из Раглана. Их враги получили солидное подкрепление, так как с собой Уилтшир привел большие отряды бретонских и французских наемников и вассалов из своих ирландских владений. Но они быстро прошли расстояние от Пембрука через весь Уэльс и были измотаны. К тому же в лице Эдуарда они встретились с полководцем, который учился вдохновлять солдат на бой с поистине религиозным пылом.

Утром перед сражением зимнее небо было охвачено ослепительным и необъяснимым явлением: над горизонтом одновременно поднималось три солнца, которые потом слились в одно пылающее светило². Эдуард расценил это как божественное предзнаменование грядущей победы, и его войска, прорвав линию армии Уилтшира и Тюдоров, стремительно разгромили неприятеля. Джаспер Тюдор и граф Уилтшир бежали с поля боя, но Оуэн Тюдор, которому было около шестидесяти лет, сэр Джон Трокмортон и семеро других военачальников из армии Ланкастеров попали в плен. Их отвезли в находившийся неподалеку город Херефорд, где на рыночной площади соорудили плаху. По свидетельству современника, Оуэн Тюдор ожидал, что враги проявят к нему снисхождение, хотя с его стороны это было невероятно наивно, ведь с ужасающей резни в битве при Уэйкфилде прошло всего шесть недель. Вся еще остававшаяся в нем решимость покинула Тюдора, когда «он увидел топор и плаху». Раздетый до алого бархатного дублета старик стоял перед собравшимися горожанами Херефорда и молил о «прощении и милости». Затем воротник его дублета грубо оторвали, а самого Тюдора подвели к палачу.

Один хронист записал, что в своем последнем слове Оуэн Тюдор вспомнил о жене, принцессе Франции и королеве Англии, которая посчитала возможным выйти замуж за скромного валлийца и родить от него детей. «Эта голова ляжет на колоду так же, как на колени королевы Екатерины», — сказал он. Затем он вручил «всецело свое сердце и разум Господу и смиренно принял смерть»³.

Окровавленную голову Оуэна Тюдора насадили на крест на рыночной площади. Чуть позже свидетели видели женщину, возможно, любовницу Оуэна и мать его маленького незаконнорожденного сына Дэвида Оуэна, которая омывала кровь с изуродованной головы, причесывала волосы казненного и поставила вокруг более сотни свечей. Если кто-то из толпы и обратил на это внимание, то счел женщину сумасшедшей⁴.

Но триумф йоркистов после Мортимерс- Кросс был так же краток, как сияние трех солнц, которое ему предшествовало. Джаспер Тюдор и Уилтшир бежали и в конце концов нашли пристанище в Шотландии. Но у Ланкастеров оставались еще силы. Пока Эдуард перегруппировывал армию под Херефордом, королева Маргарита собирала других своих союзников: герцогов Сомерсета и Эксетера, графов Нортумберленда и Шрусбери, внушительную группировку лордов с севера и вездесущего перебежчика из Кале Эндрю Троллопа. К 10 февраля эта безжалостная армия, состоявшая из закаленных в боях северян и наемников-иностранцев, мародерствуя и прокладывая себе путь огнем и мечом, добралась до Кембриджшира. 16 февраля они прорвали оборону Данстейбла в Бедфордшире. До Лондона было рукой подать, и Уорик, отвечавший и за короля, и за власть в стране, был вынужден действовать.

Ранее в том же году граф писал папе Пию II: «Вашему святейшеству не стоит беспокоиться, услышав о том, что произошло в Англии, и о том, что некоторые мои родные пали в бою с врагами. С Божьей помощью и при поддержке короля, который прекрасно к нам расположен, всё кончится благополучно»⁵. Теперь пришло время испытать его решимость и веру в победу.

Уорик вместе с многочисленным войском покинул Лондон. К нему присоединились Джон Моубрей, Джон де ла Поль, герцог Саффолк, Уильям Фицалан, граф Арандел с товарищами, среди которых были его брат Джон Невилл, дядя барон Фоконберг и казначей барон Бонвилль. После ухода войска лондонцев охватила тревога. Все ждали очередного сражения, о котором один современник написал так: «Невозможно избежать большого кровопролития, и, кто бы ни победил, к большому сожалению, английская корона проиграет»⁶.

Во второй раз за неполные шесть лет противоборствующие стороны встретились в городе Сент-Олбанс. Но если в 1455 году на улицах происходили отдельные стычки и бои, то в Жирный вторник 17 февраля 1461 года здесь развернулась полномасштабная война. С каждой стороны в сражении участвовали тысячи человек — до миланского посла во Франции позже дошли слухи, что под командованием королевы и Сомерсета находилось по тридцать тысяч человек⁷. Эти цифры невероятно завышены, но, несомненно, две огромные армии вселяли ужас в сердца простых горожан Сент-Олбанса. Аббат Джон Уитхэмстед сделал запись о свирепости, богохульствах и тяге северян к разрушению. По его мнению, в любом вторжении южнее реки Трент они видели дарованную свыше возможность для грабежей и воровства⁸.

На самом деле армия с севера представляла собой нечто гораздо большее, чем сборище мародеров. Как доказала битва при Уэйкфилде, ее командование умело вести боевые действия и поддерживать дисциплину. Солдат объединяла личность Эдуарда, принца Уэльского: у каждого к одежде был приколот его знак — черно-красная лента со страусиными перьями. Уорика и его людей ошарашило то, что около часа дня силы врага начали прибывать в Сент-Олбанс не с северо-востока, а с северо-запада. После ожесточенной схватки авангард йоркистов был разгромлен и под топот копыт преследовавшей их кавалерии разбежался в разные стороны. Аббат Уитхэмстед писал о солдатах, которых жаждавшие мести враги окружили со всех сторон и пронзили копьями. Ланкастеры преследовали йоркистов примерно до шести вечера, когда зимние сумерки окончательно сгустились и продолжать погоню стало невозможно⁹. Пока солдаты спасались бегством, сам Уорик и большинство его товарищей и военачальников также скрылись. На поле боя остался только один человек благородного происхождения.

Пока вокруг бушевала битва, король Генрих VI сидел под деревом, смеялся и пел. Надзиратели короля — барон Бонвилл и сэр Томас Кириелл — были схвачены и без промедления казнены по приказу королевы, которая позволила восьмилетнему принцу произнести приговор. Генриха тем временем вернули семье — в очередной раз он, как тряпичная кукла, перешел из одних рук в другие. Аббат Уитхэмстед встретился с королем в монастыре и умолял его выступить с воззванием против мародерства. Как всегда, Генрих VI сделал то, что ему сказали. Его собственная армия не обратила на это никакого внимания, и любимый Уитхэмстедом Сент-Олбанс погрузился во мрак насилия и грабежей, как будто, по словам аббата, его наводнили бешеные звери¹⁰.

Пока колесо фортуны бешено вращалось и удача сопутствовала то одной стороне, то другой, отчаявшихся англичан заботило лишь спасение собственных жизней. После битвы при Сент-Олбансе королева вознамерилась двинуться на Лондон. Город же решил дать ей отпор. Накануне своего приезда Маргарита послала в столицу гонцов с просьбой приготовить еду и всё, что поможет солдатам восстановить силы. Мэр отреагировал на эти послания нервно, но благосклонно. Однако когда подводы, груженные продовольствием, ехали по городу к воротам Криплгейт и дороге, ведущей на север, группа горожан перекрыла улицу. «Городские простолюдины забрали припасы из телег и не пропускали их дальше», — писал хронист. Они настояли на том, что городские власти должны послать к королеве делегацию с сообщением, что ее не впустят в город, пока наводящие ужас «люди с севера» остаются в ее армии. Климент Пэстон пересказал брату еще один прочно укоренившийся слух: все были уверены, что, окажись ланкастерская армия внутри городских стен, Лондон, как и Сент-Олбанс, будет «разграблен и разорен»¹¹. Маргарите ничего не оставалось, как снова вместе с мужем и сыном отправиться на север. Это отступление, а также решение лондонцев поддержать проигравших йоркистов, а не победоносную королеву в будущем обернется катастрофой.

Тем временем Уорик, сбежавший из Сент- Олбанса, сумел встретиться с Эдуардом, графом Марчем . В конце месяца они объединили силы в Котсуолдсе и приняли дерзкое решение. Уорик упустил Генриха VI, а значит, и гарантию легитимности йоркистов. Но по акту cогласия между Генрихом и покойным Ричардом, герцогом Йоркским, теперь наследником престола был Марч. И так как солдаты, верные Генриху VI, убили Йорка в битве при Уэйкфилде, Марч мог настаивать на законности своего статуса, упирая на то, что соглашение было нарушено. Ему больше не нужно было ждать смерти Генриха, чтобы претендовать на корону, которая, как считали Йорки, принадлежала им по праву крови. Он мог получить ее на совершенно законных основаниях.

Однако всё это оставалось теорией. В четверг 26 февраля граф Марч в сопровождении Уорика и их знатных союзников приехал в Лондон¹². Шли первые дни Великого поста, но, если верить хронистам (несколько предвзятым), горожане радостно их приветствовали. О прибытии в столицу Уорика сочиняли стихи и куплеты, в одном из них его отождествляли с изображением белой розы Йорков, которая была одной из эмблем и символов семьи: «Пройдемся же по новому винограднику и повеселимся в саду в марте месяце в окружении трав и подле этой прекрасной белой розы, графа Марча»¹³.

В воскресенье 1 марта брат Уорика, Джордж Невилл, епископ Эксетера и канцлер Англии, выступил с речью перед тысячами солдат и горожан, собравшихся за городскими стенами в Сент-Джонс-Филдс. Невилл разъяснил свои претензии к Генриху VI и спросил у толпы, желают ли они, чтобы тот продолжал править. По словам хрониста, «люди закричали: "Нет! Нет!" А когда их спросили, хотели бы они, чтобы граф Марч стал их королем, они сказали: "Да! Да!"»¹⁴. Наутро в понедельник Лондон был увешан листовками, в которых разъяснялись притязания Эдуарда на корону. Во вторник, 3 марта, в своей фамильной лондонской резиденции, замке Бейнардс, Эдуард собрал совет, на котором горстка епископов и лордов согласились с его правом на престол. 4 марта в соборе Святого Павла пропели гимн «Тебя, Бога, хвалим», снаружи у креста епископ Невилл выступил с политической проповедью, и Эдуард с процессией выехал из города и двинулся к Вестминстерскому дворцу.

Там в Вестминстер- холле на заседании Канцлерского суда, традиционно ассоциировавшегося с высшей справедливостью и правосудием, которое вершил король, и, соответственно, с окончательным проявлением королевской воли в действии, «он поклялся перед епископом Кентербери, канцлером Англии и лордами в том, что будет по правде и справедливости управлять страной и соблюдать законы отныне как истинный и подлинный король»¹⁵. Марч облачился в королевскую мантию и головной убор, заменявший корону, так как коронацию на некоторое время пришлось отложить. Затем в рамках церемонии Эдуард сел на Королевскую скамью — мраморное кресло в одном из двух высших судов Англии, которое символизировало личную власть монарха как судьи. И наконец, он отправился в Вестминстерский собор, чтобы отблагодарить своего покровителя, святого Эдуарда Исповедника. Впереди были помазание и коронация. Но в глазах своих сторонников он уже был королем Эдуардом IV, «истинным наследником английской и французской короны и правителем Ирландии»¹⁶.

Пока Эдуард восседал на мраморном троне в Лондоне, Ланкастеры отступали дальше на север. По мере продвижения партия королевы рассылала отчаянные приказы местным знатным семьям оказать им военную помощь. Одно такое письмо получил сэр Уильям Пламптон, пятидесятипятилетний сторонник семьи Перси из Нортумберленда, богатый влиятельный джентльмен, владевший землями и имениями в Йоркшире, Дербишире и Ноттингемшире. Это письмо было отправлено из Йорка 13 марта 1461 года, на нем стояла восковая печать Генриха VI. Послание гласило: «Наш величайший предатель… [граф Марч] собрал множество буйных и склонных к смуте людей [и] …призвал без пощады уничтожить всех наших верных вассалов и подданных, их жен, детей и имущество». Сэр Уильям должен был собрать «всех, кого возможно будет вооружить» и «явиться со всей возможной поспешностью… чтобы дать отпор преступным намерениям и стремлениям означенного изменника и не отступать»¹⁷. Верный подданный и старый солдат, сэр Уильям не заставил себя долго ждать.

Королева Маргарита с союзниками пыталась поднять на борьбу север Англии, а соратники Эдуарда — области ниже по течению реки Трент. Они разослали указания шерифам более чем тридцати южных графств и, проклиная «того, кто именует себя Генрихом VI», призывали «собрать всех готовых к обороне мужчин от шестидесяти до шестнадцати и как можно скорее прибыть с ними для службы королю»¹⁸. Сборы на войну были делом нешуточным и для закованных в броню рыцарей, которые верхом бросались в самую гущу боя, и для тысяч лучников, которые их прикрывали, и для легко вооруженных простых солдат, собираемых местными лордами. Доспехи, оружие и снаряжение были самыми разными: от баснословно дорогих, сделанных на заказ латных доспехов, которые носили богатейшие лорды и военачальники, до дубинок, клинков и палок у рядовых. Для того чтобы одеться перед сражением, человеку ранга Пламптона требовалось несколько пар рук. В одной из рукописей XV века встречается описание того, как оруженосцам надлежало одевать тяжеловооруженного латника. Он носил не рубашку, а дублет из саржи на шелковой подкладке с прорезями для проветривания. «Клинья из кольчуги должны быть вшиты в дублет… под рукой» — эти чрезвычайно важные вставки защищали всадника от ударов мечом по уязвимым местам, там, где коварное лезвие могло пробить соединение между щитками доспеха, повредить крупную артерию или задеть какой-либо жизненно важный орган. Поэтому шнур, соединявший броню с дублетом, был таким же прочным и долговечным, как тетива арбалета. Более плотное исподнее, включая лоскуты из шерстяной ткани, нашитые на колени, чтобы избежать трения, было сплошь прошито жесткими петлями из шнура, на которые прикрепляли пластины из закаленного и отполированного металла. Листы металла покрывали тело от горла до пальцев ног, на голову надевали тяжелый шлем с забралом, креплением для личных знаков отличия и крошечной прорезью, через которую воин мог видеть весь ужас побоища¹⁹.

Конь рыцаря должен был быть так же хорошо защищен, как и всадник. Оружие, помимо копья, было длинным, тяжелым или острым, а иногда совмещало в себе все три свой ства. Маленьким опасным кинжалом- ронделем в ближнем бою можно было пронзить сердце, глаз или голову противника, а мощный сорокадюймовый двуручный меч, с которым управлялись самые высокородные и искусные воины, мог существенно расширить радиус атаки. Возможно, самым смертоносным ручным оружием был полэкс, который представлял собой прочное деревянное древко до шести футов длиной, увенчанное тяжелым и остро наточенным изогнутым лезвием, с другой стороны от которого находился короткий, похожий на коготь клинок, а сверху — тонкая пика. При сильном ударе полэкс мог пробить доспехи, разорвать плоть и раздробить кости. Им можно было опрокинуть противника, а упавший латник был очень уязвим, так как из-за тяжелых доспехов ему было невероятно сложно подняться. Толстым клинком можно было отрубить конечности менее защищенным врагам или размозжить череп рыцаря, который снял шлем, чтобы лучше видеть, сказать что-то или попить.

В марте тысячи мужчин с подобным оружием собирались по всей Англии и за ее пределами. Они прибывали отовсюду: из Уэльса и Восточной Англии, Шотландии и Кента. Благодаря теплым отношениям Уорика с заморскими лордами в армию Эдуарда вошли отряды солдат, посланные герцогом Филиппом Бургундским. Над ними развевалось знамя Людовика, французского дофина и старшего сына Карла VII. Под флагом Ланкастеров собралось гораздо больше представителей английской знати: помимо герцогов Сомерсета и Эксетера, здесь были граф Нортумберленд, Уилтшир, Девон, барон Риверс вместе с сыном Энтони Вудвилл ом, сэр Эндрю Троллоп (произведенный королевой в рыцари после второй битвы при Сент- Олбансе) и еще двенадцать-тринадцать пэров. Йоркисты, к которым на ходу присоединялись новые солдаты, медленно двигались из Лондона на север в сторону Понтефракта. Согласно подсчетам, сделанным много позже казначеями, к концу марта армия йоркистов насчитывала сорок восемь тысяч шестьсот шестьдесят человек²⁰. В ланкастерских вой сках было около шестидесяти тысяч солдат. Даже делая скидку на то, что цифры в то время сильно завышали, обе армии были огромными.

1. Paston Letters, III 250.

2. Сегодня это явление называют «паргелий», или «солнце с ушами», оно вызвано преломлением солнечного света в кристалликах льда, парящих в атмосфере. В хронике Холла (Hall, Chronicle, 251) впервые проведена связь между этим событием и изображением золотого солнца на гербе Эдуарда. Но, возможно, такая трактовка ошибочна, и «сияющее солнце» было одним из королевских символов по меньшей мере со времен Ричарда II (Stanford London, Royal Beasts, 30–31).

3. Gregory’s Chronicle, 211.

4. Gregory’s Chronicle, 211. О том, что эта женщина была любовницей Оуэна Тюдора и матерью Дэвида Тюдора, вполне убедительно рассказано в: L. De Lisle, Tudor: Th e Family Story (London, 2013), 25.

5. Письмо было отправлено 11 января, в этот же день Уорик также продиктовал письмо воинственному Франческо Сфорце, герцогу Миланскому. CSP Milan I, item 55.

6. CSP Milan I, item 63.

7. Там же, с. 54.

8. H. Riley (ed.), Registrum Abbatiae Johannis Whethamstede (London, 1872), 390–395.

9. H. Riley (ed.), Registrum Abbatiae Johannis Whethamstede (London, 1872), 390–395.

10. Там же.

11. Brut, II 531.

12. Дату въезда Марча в Лондон (26 февраля 1461 года), а также анализ символизма его инаугурации и коронации см.: C. Armstrong, ‘The Inauguration Ceremonies of the Yorkist Kings and Their Title to the Throne’ in Transactions of the Royal Historical Society 30 (1948), 55 n. 2.

13. Gregory’s Chronicle, 213.

14. Kingsford, Chronicles of London, 173.

15. MS Gough London in Flenley (ed.), Six Town Chronicles, 162.

16. CCR 1461–1468, 54–55.

17. T. Stapleton (ed.), Plumpton Correspondence (London, 1834), 1.

18. CCR 1461–1468, 54–55.

19. Pierpoint Morgan Library, New York, M 775 f. 122v. Текст процитирован целиком в: A. Boardman, The Medieval Soldier in the Wars of the Roses (Stroud, 1998), 126–127.

20. Hall, Chronicle, 255. На этот раз заведомо завышенная численность армии отчасти выглядит достоверно.