В этом году будет впервые присуждена новая книжная премия «ПолитПросвет».
«После 24 февраля разговор о просвещении невозможен вне этического и политического контекста. Поэтому в этом году учреждена специальная награда "ПолитПросвет" — за книгу, посвященную текущему общественно-политическому процессу и помогающую понять его природу», — говорит Борис Зимин, глава Zimin Foundation, при поддержке которого вручается «ПолитПросвет».
На конкурс были присланы не только книги, но и циклы статей, мультимедийные проекты, подкасты и YouTube-шоу, однако отборочный комитет принял решение остановиться в этом году только на книжном формате: настолько значимыми оказались эти издания. В длинный список «ПолитПросвета» включены 10 книг российских издательств — из них в октябре жюри выберет 5 финалистов, а в декабре — лауреата.
Издательство Ивана Лимбаха представлено в длинном списке книгой Оксаны Тимофеевой «Это не то». Оксана Тимофеева — доктор философских наук, профессор Центра практической философии «Стасис» Европейского университета в Санкт-Петербурге, член группы «Что делать», заместитель главного редактора журнала «Стасис», автор книг Solar Politics (Polity, 2022), «Родина» (М.: Сигма, 2020), How to Love a Homeland (Kayfa ta, 2020), History of Animals (Jan van Eyck, 2012; Bloomsbury, 2018), «История животных» (M.: НЛО, 2017), «Введение в эротическую философию Ж. Батая» (М.: НЛО, 2009).
В книге собраны эссе, философские дневники и заметки последних лет. Это наблюдения и размышления о том, что происходит с современным обществом. Философ пишет о любви и сексе, работе и депрессии, власти и знании, регистрируя собственное «здесь и сейчас» в реальных исторических координатах и задаваясь не самыми привычными вопросами: как связаны война и порнография, что сказал бы Гегель по поводу закона об иностранных агентах, может ли вирус убить Бога, о чем топают коты? События большой истории — пандемия, войны, политика — встраиваются в хроники частной жизни с ее маленькими радостями и бедами и превращаются в конкретный проживаемый опыт.
Предлагаем прочитать одну из вошедших в книгу заметок.
Леопардовые штаны
Однажды летом 2015-го я случайно подслушала, как две магистрантки обсуждали между собой популярные штаны с леопардовым принтом. Как можно — и можно ли вообще — их носить? Не всякий осмелился бы надеть пусть даже модный, но так близко граничащий с вульгарностью предмет гардероба. И, однако, именно такие штаны через полгода после этого разговора мы купили с одной из его участниц. Мы привезли их из Рамаллы, где проходила конференция, посвященная Вальтеру Беньямину. Рамалла не из тех мест, до которых легко добраться, и, определенно, не самое безопасное поселение на Западном берегу реки Иордан, в центре оккупированных Израилем и окруженных стеной палестинских территорий. Тем не менее более сотни человек со всего мира проделали этот путь, чтобы понять, как на самом деле должен выглядеть Ангел истории.
От Дамасских ворот в Иерусалиме до Рамаллы мы с Машей и Ксенией ехали настолько усталые, что даже не заметили, как автобус пересек чекпойнт, а когда вышли, было уже темно и холодно. По традиции старые арабские города не имеют улиц в привычном нам смысле, у них какая-то другая география, поэтому, следуя скорее условной карте, мы не сразу нашли свои апартаменты. На улицах велась оживленная торговля. Весь центр города был похож на большой базар, где в изобилии представлены популярные товары повседневного спроса, и особенно домашняя одежда. На улице торговали толстовками, мягкими тапочками, пушистыми носками и, конечно, забавными леопардовыми брюками и лосинами, шутками о которых мы обменивались весь вечер.
Квартира оказалась в целом неплохая, но совершенно остывшая — очевидно, до нас в ней долго никто не жил. В первую ночь нам так и не удалось понять, как настроить кондиционер, чтобы прогреть помещение, и включить бойлер, чтобы принять душ. На улице было около нуля, и, наверное, то же самое внутри. Пришлось спать, не снимая куртки, шапки, шарфа и даже перчаток, накрывшись тремя одеялами. Мы думали о беженцах, о том, как они живут в своих палатках всю зиму, без тепла и горячей воды, — а наутро вышли в город и первым же делом купили толстовки, мягкие тапочки, пушистые носки и леопардовые штаны.
Конференция шла своим чередом, хотя периодически прерывалась сообщениями, которые не увязывались с рутиной академического мероприятия: некоторые участники не смогли добраться, потому что их остановили на чекпойнте и не пустили за разделительный барьер; один из слушателей семинара остановился у своих друзей в университетском кампусе, куда ночью ворвались солдаты со слезоточивым газом; взрыв произошел напротив хостела, где проходила вечеринка; разрушили библиотеку… Местные объяснили нам, что это случается каждую ночь: израильские солдаты появляются без предупреждения, заходят в любой дом, переворачивают там всё вверх дном и уходят — иногда без объяснений, а иногда кого-нибудь арестуют или скажут, что предотвращали террористическую угрозу. Это называется оккупация.
На моих глазах ничего подобного не происходило вплоть до последней ночи в Рамалле, когда меня разбудили доносящиеся с улицы звуки. Лежа в постели, еще в полусне, я навострила уши, как зверь в своей норе. Голоса людей, время от времени раздающийся крик, убегающие шаги, тишина, снова голоса, что-то похожее на фейерверк, пугающая тишина. И тут раздался взрыв. Я никогда раньше не слышала взрывов, но этот звук невозможно ни с чем перепутать. Это точно был взрыв. Как будто где-то не здесь, где-то далеко, не то чтобы громкий, но глубокий, долгий, раскатистый звук. «Ба-бах!» — вот как он прозвучал, и всё наполнилось эхом. Я почувствовала страх. Не какой-нибудь экзистенциальный страх без субъекта и объекта, воспетый философами и поэтами, не паническую атаку, испытываемую жителями больших городов, но витальный, плотский страх, который, вероятно, чувствует любое животное, когда оно в опасности: тот страх, что выбивает почву из-под ног. Я буквально дрожала от страха, как будто в невесомости, с головой укрывшись одеялом, в смешных леопардовых штанах, которые служили мне пижамой.
Через некоторое время я все-таки встала и, не включая свет, осторожно, по стеночке, подошла к окну. Выглянула, прячась за шторой: пробежал человек — и больше никого не было, только какая-то кучка на асфальте прямо перед нашим зданием. Как мне позже объяснили, это были камни — палестинцы бросают их в израильских солдат. Причем камнями нередко кидаются дети. Солдаты перед ними тушуются, не хотят трогать детей. Я вернулась в постель и заснула беспокойным сном, в котором кошмар реальности нашел продолжение. Звуки всё еще раздавались. Я посадила своего кота в переноску и вышла из отеля. На улице уже собрались люди с вещами и даже какой-то мебелью вроде стульев и настольных ламп. Приехал автобус, и люди стали заталкивать свою утварь в багажный отсек. Дорога была живописной; в конце концов нас привезли в какой-то дворец, но внутрь не пустили; пока мы ждали снаружи, я поняла, что мы неправильно одеты — большинство из нас было в тапочках и в нелепой ночной одежде. В саду было холодно.
Утром улица снова бурлила жизнью — люди вели себя как ни в чем не бывало, здоровались, продавали и покупали мелкие товары, пили кофе с кардамоном, ели шаверму. В свете дня город выглядел приветливо и весело. В этот момент я наконец поняла, что имел в виду Славой Жижек, когда днем раньше, выступая в огромной аудитории университета Бирзейт, говорил о «достоинстве обыденной жизни». Проводя историческую параллель, Славой упомянул Балканские войны 1990-х и осаду Сараева. Вот что он пишет в книге «Метастазы наслаждения»:
Довольно будет вспомнить любой типичный репортаж из осажденного Сараева: репортеры тягаются друг с дружкой, кто найдет сцену тошнотворнее — истерзанные детские тела, изнасилованные женщины, изможденные узники; всё это — славный корм для оголодавшего западного ока. Однако медийщики куда скупее на слова, когда речь заходит о том, как жители Сараева отчаянно пытаются сохранять видимость нормальной жизни. Трагедия Сараева воплощена в пожилом конторщике, который ежедневно ходит на работу, как привык, но поневоле ускоряет шаг на определенных перекрестках, потому что за соседним пригорком прячется сербский снайпер; в дискотеке, работающей в «обычном режиме», где слышны фоном взрывы; в молоденькой девушке, которая пробирается между руинами к зданию суда, чтобы добиться развода и начать жить с возлюбленным; в выпуске боснийского кинообзора, вышедшего весной 1993 года, с очерками о Скорсезе и Альмодоваре...*
Приводя в пример женщин из Сараева, не забывавших подкрасить губы перед тем, как бежать куда-то под пулями, Жижек рассказал анекдот об обмене телеграммами между немецкими и австрийскими военными подразделениями в разгар Первой мировой войны, когда на немецкое сообщение: «На нашем фронте ситуация серьезная, но не катастрофическая» австрийцы ответили: «А у нас катастрофическая, но не серьезная».
Кампусы университета Бирзейт расположены за пределами Рамаллы, в двадцати минутах езды на автобусе. По дороге в город после этого выступления один из местных организаторов поделился историей. Когда-то здесь был дополнительный чекпойнт, разделявший университет и Рамаллу, где жило большинство студентов. Между городом и кампусом автобус тогда еще не курсировал, и, возвращаясь домой, студенты должны были проходить пешком пару километров между двумя зонами. Однажды случилась стычка. Группа студентов побежала на солдат с камнями. Два толстяка не могли быстро бежать и немного отстали от остальных, но всё равно продолжали участвовать в общем движении, пока не поняли: их камни не долетают до солдат, зато попадают в спины их же товарищей.
«Что? У них есть университет?» — спросила меня, имея в виду жителей Западного берега, сотрудница израильской таможни во время допроса на паспортном контроле, когда я летела обратно в Россию из Тель-Авива. Да, есть. Достоинство обыденной жизни — это что-то такое, что можно увидеть только будучи внутри ситуации — катастрофической, но не серьезной. У них есть университет, у них есть наука, у них есть искусство и любовь, у них есть уютные мохнатые леопардовые штаны и волшебный фалафель. Просто этого всего не существует для внешнего наблюдателя. За стеной есть жизнь, и она идет своим чередом. Чтобы ее увидеть, нужно пройти чекпойнт, а это унизительно.
Территории оккупированные, осажденные, охваченные войной, часто представляются какими-то совершенно другими, отдаленными, особыми зонами насилия и смерти. По этому поводу, однако, Жижек отмечает:
Не разница невыносима. Невыносим факт, что, в некотором смысле, разницы никакой: нет в Сараеве никаких кровожадных диковинных «балканцев», а есть обыкновенные граждане вроде нас с вами. Стоит только принять это целиком, как граница, отделяющая «нас» от «них», явлена во всей ее условности, и нам приходится отказываться от безопасного расстояния внешних наблюдателей: как на ленте Мёбиуса, часть и целое совпадают, и потому нет больше возможности ясно и четко отделить нас, живущих в «по-настоящему» мирных условиях, и их, обитателей Сараева, изо всех сил пытающихся делать вид, что они живут в мире, — приходится признать, что, в некотором смысле, мы тоже изображаем мирную жизнь, что мир и покой эти — липовые**.
Недавно я поняла, что то, что мы считаем мирными территориями, — на самом деле скорее тыл, и что война не где-то там, куда солдаты приходят убивать и быть убитыми, а прямо здесь, в том месте, из которого они отправляются (и куда иногда не возвращаются). Наш так называемый мир — это место, откуда фантазм сакральной области смерти и насилия постоянно проецируется на какое-то другое место по ту сторону линии фронта. Мы воображаем себе кровавые сцены настоящей и далекой войны — в Ираке, Сирии, Украине, и т. д., и, сравнивая их с нашей ситуацией, говорим себе: «Это не то». Однако само это «не», наше отрицание, надо понимать как симптом в духе Фрейда — как окольный путь, по которому просачивается истина, недопустимая с точки зрения нашего внутреннего цензора: истина зеркального отражения «здесь» в «там», истина войны, которую мы принимаем за мир.
* Жижек С. Метастазы удовольствия. Шесть очерков о женщинах и причинности / Пер. Шаши Мартыновой. М.: АСТ, 2016. С. 8.
** Жижек С. Метастазы удовольствия. С. 8–9.
Ранее в рубрике «Медленное чтение» были представлены следующие книги, вошедшие в длинной список премии «Полит.Просвет»:
Лев Гудков. Возвратный тоталитаризм. В 2-х т. — М.: Новое литературное обозрение, 2022.
Илья Жегулев. Ход царем. Тайная борьба за власть и влияние в современной России. От Ельцина до Путина. — М.: Говард Рорк, 2022.
Карин Клеман. Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?». — М.: Новое литературное обозрение, 2021.
Иван Курилла. Битва за прошлое. Как политика меняет историю. — М. : Альпина Паблишер, 2022.
Евгения Лёзина. ХX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной Европы. — М.: Новое литературное обозрение, 2021.
Михаил Фишман. Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом. — М.: CORPUS, 2022.