Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу литовского историка Дарюса Сталюнаса «Польша или Русь? Литва в составе Российской империи» (перевод Татьяны Тимченко).
История становления России как империи и доминирование в ней националистического дискурса наглядно отражается в той политике, которую страна проводила в отношении своих «окраин». Среди них — земли Великого княжества Литовского, названные в официальной номенклатуре XIX века Северо-Западным краем. Государственная идеология, создавшая образ этих территорий как исконно русских, загнала себя в «дискурсивный капкан»: этнокультурная реальность края была иной. Книга Дарюса Сталюнаса анализирует национальную политику в отношении каждой из наиболее многочисленных этнических групп этого региона — белорусов, литовцев, евреев и поляков. Его исследование показывает, что в Литве большинство мер, направленных на «обрусение», «исправление», «слияние» или «сближение» нерусского населения, оказалось либо безрезультатным, либо привело совсем не к тем последствиям, на которые надеялись власти. Причины этих неудач были прежде всего связаны с господствующими идеологическими стереотипами, мешавшими увидеть сложную конфигурацию социальной действительности.
Предлагаем прочитать фрагмент главы «Земли Великого княжества Литовского на ментальных картах».
Уже упоминалось, что в конце XVIII века в риторике имперских властей появляются исторические и этнические аргументы, призванные обосновать легитимность присоединения к империи новых земель. Однако в то время такая аргументация еще не является превалирующей. Этнический аргумент в пользу политической легитимности будет использован позднее. Интерес к этническому составу присоединенных земель, как и к этническому составу других частей империи, был вызван не только политической конъюнктурой, особенно в первой половине XIX века1. До середины века государственные учреждения практически не интересовались этническим составом жителей.
В предоставленной в 1837–1840 годах чиновниками низших рангов комитету статистики Виленской губернии информации об отдельных населенных пунктах указывалось, что «жители по племенам и вере разны: большею частью христиане и евреи»2.
Но и в тех случаях, когда в комитет статистики попадала более точная информация об этническом составе населения, критерии ее сбора и обработки сильно отличались от критериев, используемых наукой того времени: литовцами в таких документах считались католики, униаты и «новые православные» (то есть бывшие униаты), а поляками — только те, кто родился в Царстве Польском3.
Статистические и географические описания империи также дают неполные и часто очень неточные данные об этническом составе жителей. Так, в составленном Карлом Федоровичем Германом статистическом описании Российской империи все жители бывшего Великого княжества Литовского и Правобережной Украины называются поляками4, поскольку экспертам в области статистики национальности важны лишь тогда, «когда они могут иметь значительное влияние на благосостояние государства»5. Автор множества книг и учебников по географии Евдоким Филипович Зябловский в общих чертах описывает населенную литовцами территорию: «Литва находится в Виленской, Гродненской, Минской губерниях и во всех местах бывшего Герцогства Литовского»6.
Первым ученым, предпринявшим значимую для имперского дискурса научную попытку не только выяснить, кто такие литовцы и где они живут, но и нанести населенную литовцами территорию на карту, может считаться Павел Йозеф Шафарик (Pavel Josef Šafárik), работавший в империи Габсбургов, но поддерживавший связи со многими российскими учеными7. Важно то, что работы Шафарика, посвященные славянской этнографии, сразу после публикации переводились на русский язык. Они стали отправной точной многих публикаций (в том числе и карт), посвященных славянам и литовцам.
Важнейшим критерием этнической принадлежности П. Й. Шафарик считал язык и к литовцам относил все те группы, которые мы сегодня называем балтами (в эту группу попадают и латыши). Литовцев он считал более близкими славянам, чем какая бы то ни было другая этническая группа. В своем известном труде Slowanský národopis (1842) П. Й. Шафарик обозначил территории проживания литовцев и латышей8. Литовцев он локализовал практически по всей территории Виленской губернии (белорусское доминирование он видел только в трех восточных и юго-восточных уездах (Братславском, Завилейском и Ошмянском), в северной части Гродненской губернии, то есть в Лидском и Гродненском уездах, в северной части Августовской губернии (Мариямпольском, Кальварийском и Сейнском уездах до Сейн и Сувалок) и в значительной части Восточной Пруссии)9.
В Российской империи территория проживания литовцев впервые была нанесена на карту в 1848 году в «Этнографическом атласе Европейской России»10, изданном поддерживавшим связи с П. Й. Шафариком Петром Ивановичем Кёппеном , и следующим изданием стала «Этнографическая карта Европейской России»11 (1851). Несмотря на то что подходы П. Й. Шафарика и П. И. Кёппена схожи (П. И. Кёппен также основным идентификатором этнической группы считал язык и относил к литовцам и латышей), многолетние исследования П. И. Кёппена привели к совершенно иным результатам; кроме того, со временем претерпела изменения интерпретация П. И. Кёппена , изложенная в первой публикации о литовцах (1827).
В 1827 году П. И. Кёппен считал, что «племя литовское», славянское по происхождению12 и лишь позже смешавшееся с другими племенами, состоит из трех частей одного таксономического уровня: латышей, прусских литовцев и литовцев (и «жмуди»), проживающих в Российской империи13. Через несколько десятилетий он отказался от идеи «самостоятельности» прусских литовцев и стал вычленять в «литовском племени» (Der litauische Volksstamm) две группы — литовцев и латышей, особо выделяя в первой группе Schemaiter («жмудь», жемайтицы), к которым относил и литовцев, живших в Царстве Польском14.
Значительно отличалась в интерпретации П. И. Кёппена и площадь территории проживания литовцев. Поскольку П. Й. Шафарик , как мы уже говорили, получил информацию в том числе и от П. И. Кёппена, неудивительно, что описанная П. И. Кёппеном в 1827 году территория проживания литовцев в принципе совпадает с той, которую приводит в своем труде П. И. Шафарик15. Однако через несколько десятилетий П. И. Кёппен как территорию проживания литовцев указывает гораздо меньший ареал16: если сначала восточная граница с севера на юг идет почти так же, как в работе П. Й. Шафарика, то за Свенцянами площадь проживания литовцев уже значительно меньше — к славянскому ареалу отнесены Вильна и Ошмяны17.
П. И. Кёппен корректировал свое представление о литовцах, поскольку в течение нескольких десятилетий ему удалось получить информацию не только у интеллигенции Северо-Западного края, но и в различных государственных учреждениях, а также в Российской академии наук. Ученого прежде всего интересовало научное знание, и прямых политических мотивов уменьшения ареала проживания литовцев у него, скорее всего, не было.
И всё же сбор этнографических сведений даже в академическом дискурсе не следует рассматривать как абсолютно не связанный с политической сферой. П. И. Кёппен был одним из основателей Русского географического общества (основано в 1845 году, с 1849 года — Императорское Русское географическое общество; далее — ИРГО). Это общество не следует рассматривать как чисто научное учреждение, назначение которого совершенно отлично от определенных государственных учреждений. Как уже не раз упоминалось в исторической литературе, внутреннюю борьбу ИРГО выиграла не немецкая, а русская фракция, которая стремилась направить деятельность общества на проведение исследований, необходимых для решения практических задач, стоявших перед империей. В центре внимания русской фракции, связанной прежде всего с Николаем Ивановичем Надеждиным , сначала были восточные славяне (в терминах того времени — русские), позже в фокус попали и другие подданные империи. Важно то, что подход, использовавшийся для исследования русского народа, позже был перенесен и на исследования других этнических групп. В работе ИРГО преобладала дескриптивная практика: подчеркивалась уникальность конкретной этнической группы, этнические группы редко сравнивались между собой, ученые избегали обобщений оценочного характера18. Таким образом, в формирующейся в середине XIX века практике российских этнографических исследований было запрограммировано достаточно толерантное отношение к разным этническим группам.
Именно в издании ИРГО в 1861 году была опубликована статья М. О. Лебедкина , в которой четко прослеживалась идеологическая позиция автора19. Описывая прошлое Литвы, Лебедкин полностью следовал схеме Н. Г. Устрялова, трактовавшего Великое княжество Литовское как Западную Русь, которую абсолютно правомочно в XVIII веке вернула Екатерина II, кроме того, в тексте подчеркивалось, что только славяне и литовцы являются коренными жителями этой территории, все остальные (прежде всего — поляки) — пришлые, и большинство жителей края составляют русские. И всё же, несмотря на такую интерпретацию истории края, в статье приводятся неожиданные данные этнической статистики. Лебедкин пишет о гораздо большем по сравнению с данными, опубликованными в том же 1851 году П. И. Кёппеном, числе литовцев20. Согласно М. О. Лебедкину, Виленская губерния, за исключением Вилейского и Дисненского уездов, является ареалом доминирования литовцев, поскольку их здесь насчитывается гораздо больше, чем восточных славян (почти 419 тысяч литовцев и менее 162 тысяч славян)21. Следует отметить, что использование М. О. Лебедкиным обычных для этнографии и статистики того времени критериев, то есть прежде всего языка, равно как и использование наиболее часто употреблявшегося в политической практике того времени маркера — религии, должно было дать гораздо более скромное число литовцев.
Спор об определяющих этническую принадлежность критериях разгорелся через десятилетие. В то время правящей и интеллектуальной элите империи информация об этническом составе населения была необходима как по практическим соображениям (например, при планировании введения преподавания на родном языке в начальных школах следовало знать, на каком языке говорят местные жители), так и по соображениям идеологического порядка (аргументы в споре с поляками о том, кому должен принадлежать Западный край).
Инструментализация этнической статистики в политических целях ясно прослеживается как в большинстве официальных и полуофициальных публикаций 1860-х годов, так и в опубликованных офицерами Генерального штаба описаниях губерний. Павел Осипович Бобровский, собирая сведения о Гродненской губернии, писал, что результаты работы должны будут опровергнуть измышления поляков об этом крае22. Часть авторов подчеркивает, что, согласно имеющимся у них статистическим данным, этот край русский, а не польский. Правда, если в одном случае наиболее весомым аргументом была конфессиональная принадлежность жителей (православные в Минской губернии составляют большинство)23, то в другом случае упор делался на происхождение и язык (Гродненская губерния)24.
Более труден для интерпретации случай русского и французского атласов, подготовленных к печати Родериком Федоровичем Эркертом (Roderich von Erckert). Витаутас Пятронис (Vytautas Petronis) отмечает, что во французской версии территории проживания входящих, согласно главенствующей в то время в российском дискурсе идее, вместе с великороссами в состав триединой русской народности белорусов и украинцев занимают большую территорию, чем в русской версии атласа. При этом в русской версии в сравнении с французской бóльшую территорию занимают поляки. Таким образом, атлас, предназначенный для Западной Европы, должен был опровергнуть польскую пропаганду, утверждавшую, что эта территория является польской; русская же версия атласа демонстрировала, какую большую опасность представляют собой поляки, и таким образом подталкивала к применению радикальных антипольских мер25.
Желание во французской версии атласа показать максимально бóльшую площадь населенного «русскими» ареала достаточно понятно26. Однако в случае русского атласа такая логика выглядит довольно странно. Дело в том, что большинство ревнителей «русского дела» считало, что и российскому обществу недостает знаний о Западном крае, оно не до конца понимает, что этот край с этнической точки зрения является русским. То есть такая же пропаганда, что и в отношении Западной Европы, была необходима и внутри империи. Помимо прочего, подтверждает такое мнение и сравнение атласов. Так, в русской версии территория доминирования русского населения в Белостокском уезде занимает значительно бóльшую площадь, чем во французском атласе; а на литовской территории Свенцянского, Виленского и Лидского уездов в русском атласе появляется множество «русских» островов, отсутствующих во французской версии27.
При этом интерпретация другого атласа, вышедшего в то же время, не вызывает таких сложностей. «Атлас народонаселения Западно-Русского края по вероисповеданиям» (подготовка атласа была начата Помпеем Николаевичем Батюшковым, но бóльшая часть работы выполнена офицером Генерального штаба Александром Федоровичем Риттихом) является еще более ярким примером манипуляции этнической статистикой28. М. Д. Долбилов, сравнивая два издания этого атласа (1863 и 1864 годов), отмечает, что число славян-католиков увеличилось ровно на столько, на сколько уменьшилось число литовцев-католиков, то есть на 268 176. Очевидно, что никакое новое исследование не проводилось, просто несколько тысяч католиков были перенесены в другую графу29.
Русская этническая составляющая Западного края в то время превратилась в популярный инструмент политической риторики, к которому имперские чиновники прибегали при необходимости обоснования применения антипольских мер. Так, в знаменитом указе от 10 декабря 1865 года, запрещавшем «лицам польского происхождения» приобретать землю, этот шаг обосновывается в том числе и пропорциями этнических групп: относительно малое число поляков мешает нормально развиваться составляющим большинство малороссам, белорусам и литовцам. Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьёв также объяснял применение радикальных мер национальной политики доминированием в крае «русского» населения (согласно данным генерал-губернатора, «русские» в крае составляли 5/6 населения)30. Практически не вызывает сомнения, что такие результаты виленский генерал-губернатор получил, отнеся пять из подчиненных ему в то время губерний Северо-Западного края к ареалу доминирования русского населения. Оставшаяся 1/6 — это не что иное, как Ковенская губерния, большинство жителей которой говорили по-литовски. Осуществляя национальную политику, имперские чиновники иногда вовсе не замечали литовцев, живших в других губерниях Северо-Западного края. Такой подход мы видим, например, в сфере начального образования после подавления восстания 1863–1864 годов. Но эксперты в области статистики и этнографии, конечно, должны были приводить более точные данные.
Как и раньше, в состав «литовского народа» включались и латыши, и всё же более серьезные ученые — такие, как известный славянофил А. Ф. Гильфердинг, — подчеркивали, что «Литва и латыши образуют два родственных, но отдельных народа». А. Ф. Гильфердинг также писал о близости литовского и славянских языков и о том, что «было время, когда славянское племя составляло с литовским одно целое в Европе».
1. Сбор информации об этническом составе жителей уже был предметом исследований. Целью работы В. Мяркиса было установление степени достоверности этих данных (Merkys V. Tautiniai santykiai Vilniaus vyskupijoje 1798–1918 m. Vilnius: Versus Aureus, 2006. P. 31–126), других исследователей в большей степени интересовала смена критериев (Sirutavičius V. Tautiškumo kriterijai multietnini, visuomeni, statistikoje. XIX a. vidurio Lietuvos pavyzdys // Lietuvos istorijos metraštis. 1998 metai. Vilnius, 1999. P. 74–85; Staliunas D. National Census in the Service of the Russian Empire. The Western Borderlands in the MidNineteenth Century. 1830–1870 // Defining Self. Essays on Emergent Identities in Russia. Seventeenth to Nineteenth Centuries / Ed. M. Branch. Helsinki: Finnish Literature Society. P. 435–448). В. Пятронис детально проанализировал этнографические карты: Petronis V. Constructing Lithuania: Ethnic Mapping in Tsarist Russia, ca. 1800-1914. Stockholm, 2007.
2. LVIA. F. 388. Ap. 1. B. 24. L. 2, 11; ten pat. B. 38. L. 25, 31.
3. LVIA. F. 388. Ap. 1. B. 17. L. 6, 37; B. 38. L. 27, 46, 48–49, 51, 54, 57–58, 59, 64; ten pat. B. 48. L. 44–45.
4. Герман К. Ф. Статистические исследования относительно Российской империи. Ч. I: О народонаселении. СПб., 1819. С. 65–71.
5. Там же. С. 62.
6. Зябловский Е. Ф. Краткое землеописание Российского государства в нынешнем его состоянии для пользы учащихся. СПб., 1807. С. 47. В книгах, изданных позже, называются и другие губернии, но это не устраняет путаницы. Правда, в издании 1842 года литовцы (и латыши) исчезают: Зябловский Е. Ф. Российская статистика. Ч. I. Издание второе. СПб., 1842. В отличие от более поздней традиции, Е. Ф. Зябловский называет и литовцев, и латышей латышами; правда, в издании 1815 года о литовском и латышском языках автор пишет как о литовском языке: Зябловский Е. Ф. Статистическое описание Российской империи в нынешнем ее состоянии и с общим обозрением Европы в статистическом виде. СПб., 1815. С. 148.
7. Сведения о западных окраинах Российской империи он получал от литовского общественного деятеля Дионизаса Пошки (Dionizas Poška), а также от одного из крупнейших специалистов в области этнографии того времени Петра Ивановича Кёппена.
8. Изображение Литвы см.: Petronis V. Constructing Lithuania. P. 179.
9. Шафарик П. Й. Славянское народописание. М., 1843. С. 105–106; Шафарик П. Й. Славянские древности. Т. I. Кн. II. М., 1847. C. 276–281. О влиянии установленной Шафариком территории проживания литовцев в Восточной Пруссии на более поздний немецкоязычный дискурс см.: Safronovas V. The Creation of National Spaces in a Pluricultural Region. The Case of Prussian Lithuania. Boston: Academic Studies Press, 2016. P. 80–81.
10. См. фрагмент атласа с изображением территории расселения литовцев: Petronis V. Constructing Lithuania. P. 189.
11. http://dacoromania.net/sites/default/fi les/maps/Koeppen-Ethnic_map.jpg (просмотрено 2 июня 2021).
12. Литовцев считал славянами и М. В. Ломоносов : Slezkin Yu. Naturalists versus Nations: Eighteenth-Century Russian Scholars Confront Ethnic Diversity // Representations. 1994. № 47. P. 189.
13. Кёппен П. И. О происхождении, языке и литературе Литовских народов. СПб., 1827. С. 3.
14. Köppen P. Der litauische Volksstamm. Ausbreitung und Stärke desselben in der Mitte des XIX. Jahrhunderts // Bulletin de la classe historico-philologique de L’ AcadémieImpériale des Sciences de Saint-Pétersbourg. 1851. T. VIII. № 18–19. P. 274.
15. [Кёппен П. И.] О происхождении, языке и литературе литовских народов. СПб., 1827. С. 94–96. Следует отметить, что упомянуты и некоторые территории других губерний, где имелись населенные пункты, жители которых говорили по-литовски.
16. Разграничение литовцев и латышей было достаточно стабильным и проходило по административной границе, разделяющей Виленскую (позже — Ковенскую) и Курляндскую губернии (линия, разграничивавшая литовцев и латышей, была гораздо эже линии, разделявшей литовцев (и латышей) и славян, что также указывало на родство литовцев и латышей). Поскольку этнографическая карта охватывала только Российскую империю, прусские литовцы в данном случае локализованы не были.
17. http://dacoromania.net/sites/default/files/maps/Koeppen-Ethnic_map.jpg.
18. Knight N. Science, Empire, and Nationality. Ethnography in the Russian Geographical Society, 1845–1855 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Eds. Bur bank and D. Ransel. Bloomington, IN: Indiana UP, 1998. P. 108–141; Idem. Seeking the Self in the Other. Ethnographic Studies of non-Russians in the Russian Geographical Society, 1845–1860 // Defining Self. Essays on emergent identities in Russia. Seventeenth to Nineteenth Centuries / Ed. M. Branch. Helsinki: Finnish Society, 2009. P. 117–138.
19. Лебедкин М. О. О племенном составе народонаселения Западного края российской империи // Записки Императорского русского географического общества. 1861. Кн. 3. С. 131–160. М. О. Лебедкин, как и многие исследователи, работавшие позже, пользовался данными анкеты, составленной П. И. Кёппеном для приходских священников различных конфессий в 1856–1857 годах: Medišauskienė Z. Laikas-Erdvė-žmogus. P. 103.
20. Как и другие исследователи, М. О. Лебедкин относил латышей и литовцев к одной этнической группе.
21. М. О. Лебедкин и в Гродненской губернии обнаружил более 46 тысяч литовцев (значительная часть которых были православными).
22. LVIA. F. 605. Ap. 8. B. 249. L. 63.
23. Зеленский И. И. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Т. 3: Минская губерния. СПб., 1864. C. 418.
24. Там же. Т. 2: Гродненская губерния. СПб., 1863. C. 619–620.
25. Petronis V. Constructing Lithuania. P. 203.
26. Эркерт Р. Ф. Взгляд на историю и этнографию Западных губерний России. СПб., 1864. С. 1. Возможно, Р. Ф. Эркерт действительно верил в правильность выбранной им методики, поскольку открыто признавал, что показываемое им число поляков слишком большое. См.: Там же. С. 11; Эркерт Р. Ф. Этнографический атлас Западно-Русских губерний и соседних областей. СПб., 1863. Такое признание не было бы возможным, если бы Р. Ф. Эркерт руководствовался только идеологическими соображениями. С другой стороны, как это было принято в российском дискурсе того времени, он трактовал Великое княжество Литовское как русское государство. Эркерт Р. Ф. Взгляд на историю и этнографию. С. 12–53.
27. См. сравнение двух атласов: Petronis V. Constructing Lithuania. P. 201. Трудно согласиться с гипотезой В. Пятрониса, согласно которой увеличенная (в сравнении с работами других исследователей) площадь проживания литовцев «служила Эркерту для усиления антипольского аргумента» (p. 208). Площадь расселения литовцев могла быть увеличена только за счет восточных славян, а это никак не могло быть выгодно российской пропаганде. К вопросу об изображении Р. Ф. Эркертом литовского ареала я еще вернусь.
28. Этот атлас вызвал положительную реакцию русских публицистов: Заметка, по поводу издания Атласа народонаселения Западно-Русского края по вероисповеданиям // Вестник Юго-Западной и Западной России. Историко-литературный журнал. Декабрь. Год второй. Т. II. Киев, 1864. Отд. IV. С. 287–301; Атлас Риттиха (Библиографическая заметка) // Там же. Март. Год второй. Т. III. Киев, 1864. Отд. IV. С. 314–317; Еще библиографическая заметка об атласе Западной России, по вероисповеданиям // Там же. Май. Год второй. Т. IV. Киев, 1864. Отд. IV. С. 272–276.
29. Долбилов М. Д. Русский край, чужая вера. С. 191–192.
30. Четыре политические записки графа М. Н. Муравьёва Виленского // Русский архив. 1885. № 6. С. 186.