Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу историка Михаила Давыдова «Цена утопии. История российской модернизации».
Почему все попытки модернизации и либерализации России за последние 160 лет заканчивались неудачей? Этот ключевой для нашей истории вопрос ставит в своей книге Михаил Давыдов. Чтобы попытаться на него ответить, автор предлагает обратиться ко второй половине XIX века — времени, когда, по его словам, Россия пыталась реализовать первую в своей истории антикапиталистическую утопию. Власть и часть общества соглашались, что в индустриальную эпоху можно быть «самобытной» великой державой, то есть влиять на судьбы мира, принципиально отвергая всё, за счет чего конкуренты и противники добились процветания, и в первую очередь — общегражданский правовой строй и соответствующие права всех слоев населения. В итоге в начале ХХ века Российская империя была единственной мировой державой, которая обходилась без парламента и на которую не распространялось понятие правового государства. Какие социально-экономические процессы помогли сформировать эту утопию? Как Витте и Столыпину удалась модернизация страны и почему, по мнению автора, она происходила вопреки активному противодействию элит? И самое главное: как эта утопия предопределила судьбу страны на много лет вперед? Михаил Давыдов — доктор исторических наук, профессор Школы исторических наук Высшей школы экономики, специалист по истории России конца XIX — начала XX века.
Предлагаем прочитать фрагмент главы «На путях к реформе», посвященной событиям первого десятилетия XX века.
С июня 1902 года в МВД начало создаваться новое крестьянское законодательство, фактически новое Положение, и в декабре 1903 года были опубликованы пять томов с проектами реформ. В них МВД намеревалось законодательно закрепить линию на правовую изоляцию крестьянства, которая восторжествовала при Толстом и Дурново.
И в проектах это намерение было реализовано по всем позициям — за одним очень важным исключением.
Правительство впервые признало несостоятельность надежд на то, что община сохранит однородность крестьянства, что она препятствует пролетаризации и дифференциации крестьянства. Оно провозгласило нейтралитет по отношению к общине и даже, условно говоря, открыло узкую калитку для выхода из нее.
Эта немыслимая еще пять лет история связана с именем начальника Земского отдела МВД Владимира Иосифовича Гурко, принципиального противника общины. Он сумел убедить министра В. К. Плеве, что некоторые крестьяне переросли уровень общины и нужно дать им возможность уйти на хутора и отруба, чтобы сохранить однородность остальных общинников.
При этом Гурко выдвинул хутора как идеальную цель конечной эволюции крестьянского хозяйства, причем прямо назвал их идеалом.
По его словам, в той обстановке «провести этот контрабандный товар можно было лишь с крайней осмотрительностью и под весьма консервативным флагом», что он успешно и сделал.
Серьезным аргументом стал обнаруженный в 1901 году А. А. Кофодом факт самостоятельных (!), то есть предпринятых крестьянами по своей инициативе, разверстаний общинных земель на хутора. Они начались под влиянием примера соседей-хуторян, латышей и немцев. Кофод отыскал в Волынской, Гродненской, Ковенской, Витебской, Могилевской и Смоленской губерниях 10 районов расселения, захвативших 64 волости и 947 селений, образовавших 20 253 хутора на площади в 223,5 тыс. десятин земли. Очаги разверстаний возникали независимо друг от друга, начиная с 1870-х годов.
Написанный Гурко «Очерк работ Редакционной комиссии МВД» — по сути, конспект будущей Столыпинской реформы.
Его проект предусматривал три основных способа образования хуторов и отрубов при общинном владении: 1) расселение крупных многолюдных селений и образование поселков; 2) выдел участков отдельным лицам; 3) переход целых сельских обществ «к владению в отрубных участках» (от общинного владения к подворному).
Были разработаны подробные правила землеустройства, позволяющие консолидировать наделы после уничтожения дробности и чересполосности крестьянских земель, а также дально- и длинноземелья. Облегчены все существовавшие формальные препятствия к расселению.
Особый раздел посвящен проблеме «отграничения крестьянских наделов и разверстания их с чересполосными угодьями смежного владения», крестьянскими, помещичьими, казенными и др.
Проекты МВД не были реализованы. Однако разработки Гурко сыграли очень важную роль в русской истории, поскольку, во-первых, они стали основой и исходной точкой Высочайшего указа от 9 ноября 1906 года о праве свободного выхода из общины, а во-вторых, на их же основании позже были утверждены правила о землеустройстве крестьян.
Особое совещание Витте открылось в феврале 1902 года. Оно включало крупных чиновников и видных экспертов, которые в течение 1902–1905 годов периодически собирались для обсуждения аграрной проблематики.
Уже на начальном этапе по инициативе Витте была выдвинута новаторская идея о создании в ряде губерний опытных хуторских и отрубных хозяйств, однако этому помешала Русско-японская война.
В марте 1902 года Витте добился разрешения учредить губернские и уездные комитеты Совещания, и в конце 1903 года были опубликованы 57 томов трудов местных комитетов, которые стали предметом обсуждения в конце 1904 — начале 1905 года.
Они зафиксировали заметный сдвиг в восприятии обществом крестьянского вопроса. В сравнении с 1890-ми годами контраст был разительным. Налицо было массовое разочарование в общине и политике правовой изоляции крестьянства. В десятках выступлений представителей разных губерний и уездов мы видим уничтожающую критику общинных порядков и их влияния на жизнь деревни.
В сущности, именно так в истории стихийно и формируется некий коллективный здравый смысл — вскоре он воплотится в реформе Столыпина.
В трудах Совещания, как и в тексте Гурко, фактически рассмотрены и обоснованы все направления будущей реформы.
Это и давно назревшая необходимость в землеустройстве, это и упорядочение переселения в Сибирь, и расширение деятельности Крестьянского поземельного банка, развитие мелкого кредита и народного просвещения, отмена выкупных платежей и многое другое.
О землеустройстве, то есть ликвидации упомянутых коренных недостатков общинного землепользования, надо сказать особо.
Труды Совещания изобилуют примерами фактической невозможности вести сколь-нибудь нормальное хозяйство в конкретных условиях той или иной местности.
Так, «почти все» комитеты говорят, что чересполосность и длинноземелье — «две главнейшие язвы крестьянского землевладения», из-за которых отнюдь не малоземельные крестьяне усиленно арендуют и покупают землю, переселяются, забрасывают наделы, сдают их внаем.
При этом полосы часто бывали так узки, что на них с трудом помещалась борона и их ширину мерили аршинами, лаптями, ступнями. Под разделявшими их межами часто пропадали десятки, а то и сотни десятин.
Дальноземелье — бич крупных обществ, расположенных большей частью в южной половине Европейской России, — вызывало непроизводительную потерю времени на переезды. Ведь даже при среднем расстоянии полос от жилья в 1,5 версты, что бывало и в небольших деревнях, хозяин надела в 10 десятин ежегодно проезжал 2–3 тысячи верст!
Кроме того, отдаленность наделов не позволяла удобрять так называемые запольные земли (навоз обычно вывозился не далее чем за 3–3,5 версты). Эти земли, площадь которых иногда доходила до 40 % общинного надела, совсем не удобрялись и давали урожай, пониженный в сравнении с другими землями почти на 30 %.
В Центральном Черноземье считалось, что если земля расположена далее чем в 5 верстах от усадьбы, то крестьянин работает себе в убыток, но именно в таком положении находилось, например, 40 % хозяйств Новооскольского уезда Курской губернии. О степных уездах и говорить нечего.
Тяжелой проблемой аграрного сектора было наличие в 37 губерниях Европейской России сложных, то есть состоящих из нескольких селений, земельных обществ, которые часто назывались однопланными, поскольку землю в 1861 году они получили по одному акту.
В таких селениях пашня у каждого отдельного селения была своя, обособленная, а луга, пастбища, леса, выгоны и т. д. полностью или частично были в общем пользовании всех или части селений. Эти общие угодья нередко ежегодно переделялись между селениями заново, что порождало массу конфликтов, а вражда доходила до прямых притеснений крупными селениями более мелких, включая захваты земли.
Площадь однопланных дач в отдельных губерниях составляла миллионы десятин. Законы практически не позволяли бороться с этим злом.
Серьезные трудности создавала вненадельная чересполосица, то есть чересполосность наделов с соседними землями частных владельцев, казны, церкви и т. п. Например, в Богородском уезде Московской губернии 59 селений имели общее владение площадью свыше 25 тысяч десятин более чем на 700 участках «с вкрапленными чересполосно землями, принадлежащими Уделам и Павловскому Посаду».
Однако самой распространенной формой была чересполосность с помещичьими землями, возникшая еще до 1861 года, когда наделы были нераздельной частью имений и с точки зрения политэкономии крепостничества такое чередование с барской землей было нормальным. В 1861 году эту чересполосицу для ускорения процесса в основном сохранили.
Помещик в такой даче, окруженной со всех сторон крестьянской землей, должен был, естественно, держаться того же принудительного севооборота, что и его соседи-крестьяне. Если бы он решил перейти, например, к травосеянию или посевам корнеплодов, его чересполосные участки были бы обречены на гибель. При этом соседи-крестьяне ежегодно производили «потравы, побои хлебов и покосов, и припахивали землю».
Хуже всего было то, что эта ситуация портила отношения между крестьянами и помещиками, «порождая одинаково невыгодную и неприятную для обеих сторон рознь и даже вражду… Русская деревенская жизнь многими своими дурными сторонами… обязана чересполосности земель», которая не только понижала уровень сельского хозяйства, но и «вызывала множество судебных дел, споров и пререканий и приучала население к неуважению чужой собственности». Схожая ситуация была и у бывших государственных крестьян, которые были в чересполосице с собственно землями казны.
За сорок с лишним лет после 1861 года стало ясно, что бороться с перечисленными недостатками крестьянского надельного землевладения в конкретных условиях России начала ХХ века можно было только при активном содействии государства путем принятия им целого ряда мер землеустроительного характера.
Часть общества, несомненно, дозрела до многих идей, лежащих в основе агротехнологической революции, в том числе и до идеи частной крестьянской собственности на землю. Но и защитники общины не сдавались. Множество людей как бы либеральных взглядов ратовали за общегражданские права крестьян — однако не за предоставление им права собственности на землю.
Точка зрения Витте и множества комитетов была изложена в двух «Записках по крестьянскому делу», составленных А. А. Риттихом. Первая появилась в 1904 году, вторая, более полная, — в 1905-м.
В них говорилось, что в русском обществе восхвалять общину начали раньше, чем поняли, что она собой представляет. Теперь же стало очевидно, что уравнительное землепользование и община не только не мешают появлению сельских пролетариев, но и грозят стране всеобщей пролетаризацией, поскольку наделы с каждым переделом мельчают.
Надежды на то, что община со временем превратится в кооператив западноевропейского типа, несостоятельны, поскольку основа кооперации — право собственности, фиксированная доля участия в доходах, соответствующая размеру владения, и, наконец, добровольность союза.
Россия пережила стадию, когда община могла быть полезна, — стадию архаичного земледелия и неразвитого гражданского права, когда права личности не были обеспечены. К тому же, не будучи национальной особенностью русского народа, община схожа с идеалами социализма и коммунизма.
Вместе с тем Витте старался избегать крайних выводов и настаивал на том, что общину не следует ни насильственно ломать, ни искусственно сохранять.
Труды местных комитетов обсуждались Особым совещанием между 8 декабря 1904-го и 30 марта 1905 года. Оппозиция справа была представлена «почетным общинником» Российской империи П. П. Семеновым (с 1906 года известным как Тян-Шанский), сенатором Н. А. Хвостовым, а оппозиция слева — экономистом профессором А. С. Посниковым, убежденным народником.
Этот финальный этап работы Совещания прошел под знаком непримиримого столкновения старого и нового подходов. Большинство заседаний проходило после Кровавого воскресенья, однако участники еще не понимали, что началась революция и обсуждаемые проблемы требуют немедленного разрешения.
Вместе с тем у Витте, по мнению Гурко, по крестьянскому вопросу было «не столько обоснованное мнение, сколько ясно очерченное направление». Он был противником крестьянской обособленности, но не представлял себе ясно пути ее ликвидации.
В повестке дня Совещания община стояла последней, и прения по этому вопросу были весьма продолжительными. Защитники общины оказались в меньшинстве, однако из ее противников лишь Гурко ясно высказался за ее скорейшее упразднение.
Свою яркую речь он закончил двумя тезисами:
1. Необходимо дать свободный выход из общины всем желающим с предоставлением состоящей в пользовании крестьян земли в их личную собственность.
2. Упразднение общинного землепользования должно стать главной целью правительства.
Гурко так объяснял деликатность своих единомышленников, участвовавших в Совещании:
Земельная община представлялась каким-то фетишем, и притом настолько свойственной русскому народному духу формой землепользования, что о ее упразднении едва ли даже можно мечтать. К числу таких лиц в течение долгого времени, несомненно, принадлежал и Витте, чем и объясняется, что центр тяжести крестьянского вопроса он переносил в его политическую плоскость.
Наконец, за общину усиленно стояли социалисты всех толков, а русская общественность, даже в той ее части, которая не была заражена социалистическими утопиями, всё же не смела высказаться за меры, которые будто бы противоречили благу народных масс.
12 марта 1905 года Витте произнес цитированную выше провидческую речь о том, что «что может представлять собой империя с 100-миллионным крестьянским населением, в среде которого не воспитано ни понятия о праве земельной собственности, ни понятия о твердости права вообще».
В те же дни 1905 года он, уставший от непробиваемого самодовольства защитников общины в Совещании, за спиной которых стоял царь, сказал своим оппонентам, что «не пройдет и года… как мы в этом или в каком-либо ином зале будем говорить о переделе частновладельческой земли». И оказался прав.
Вскоре его Особое совещание было закрыто и создано новое — под председательством И. Л. Горемыкина. Между тем грозные события осени — зимы 1905 года показали, что теория о «самобытной» великой державе привела страну на грань гибели.