Издательство «Лайвбук» представляет книгу Инны Мишуковой «Родить легко».
Инна Мишукова — практикующая акушерка с многолетним опытом подготовки беременных к естественным родам, ведущая авторских курсов «Родить легко», ученица выдающегося акушера Мишеля Одена, блогер с десятками тысяч подписчиков, мама четверых детей. Инна Мишукова опровергает сложившееся предубеждение о неизбежности родовых мучений, показывая, что этот естественный процесс можно прожить как самое прекрасное событие. Автор делится богатым профессиональным опытом и реальными историями из жизни женщин, доверившихся ей в родах.
Предлагаем прочитать одну из глав книги.
Про разумное акушерство, кровотечение и врача-гестаповца
В разумном акушерстве, даже если женщина рожает дома (сейчас не про нас — у нас всё это запрещено, а про Европу) и роды выходят из зоны здоровья, сразу, как только в этом появляется необходимость, прибегают к помощи госпиталя или роддома. Подчеркну: сразу. В чём, собственно, и заключается разумность как таковая.
В этом плане весьма показательной выглядела одна из моих последних встреч с домашними акушерками в коридоре роддома. Увидела там как-то двух коллег, которые — знала точно — рожали исключительно дома и ни за что в роддомах: идеология не позволяла. Но глаза не обманули — они. В роддоме. Здорово, конечно, удивилась. Спрашиваю: как вы, откуда? Отвечают: приехали помогать нашей акушерке.
Не очень тогда поняла, что значит «помогать». Сначала подумала, что одна из роддомовских акушерок ведёт сложные роды и они приехали поддержать её советом и делом. Но скоро прояснилось: привезли рожать в роддом свою коллегу, тоже акушерку. То есть одна акушерка рожает, две другие принимают у неё роды (разумеется, дома), и в итоге всё-таки приезжают в роддом. Ложатся под капельницу с окситоцином, но он не действует, поэтому через некоторое время отправляются в операционную.
Узнала потом у доктора, что ситуация случилась непростая.
Описал он её так (ручаться не могу, это его интерпретация событий): рожая дома, дошли до полного открытия, причём плодный пузырь оставался целым несколько часов на полном открытии. Потом, всё-таки убрав его (что для домашних родов, поверьте, тот ещё компромисс), ещё десять часов (уж не знаю, насколько правда, но если да — многовато) сидели на полном открытии уже без пузыря. Сначала пытались дать женщине отдохнуть, потом призывали её к каким-то волевым, через не могу, усилиям.
Наверное, использовали и весь вспомогательный арсенал, который обычно практикуется в домашних родах: гомеопатию, шарф ребозо (традиционный мексиканский «многофункциональный» шарф, в родах применяется в качестве массажного приспособления), молитвы и прочее. Многие домашние акушерки уверяют, что это работает. Но никто никогда не докажет, чтó именно сработало — что-то из вышеперечисленного или всё-таки природа. Всё это на уровне веры и сопутствующей психосоматики — иными словами, науке неизвестно.
А здесь, скорее всего, был клинически узкий таз, ребёнок просто не мог пройти. Да, взять в родах паузу почти никогда не мешает. Но столько тянуть (тем самым парадоксально совпадая с неоднозначным роддомовским принципом «Пока сердце позволяет — ждём!»)? В образ здоровых домашних родов это никоим образом не вписывается.
Слава богу, все остались живы-здоровы.
Расскажу об одном из последних случаев моего участия в домашних родах.
Я в ту пору уже зареклась ими заниматься, но некоторые беременные так старательно уговаривали, что отказать им я не могла. Особенно когда принимались рыдать и давить на то, что в роддом всё равно не пойдут и будут рожать одни в холодной пустой квартире, а если все погибнут — что ж, пусть на вашей совести останется! Такая вот патологическая профессиональная деформация безнадёжно гуманистического толка…
Обращается к нам с коллегой взрослая женщина Ирина, ожидающая четвёртого ребёнка. И мы решаем её взять — до этого она трижды рожала очень легко и хорошо, правда, в роддоме. А теперь у неё другой муж, и дитя новой любви она желает родить по-иному, нежели раньше. И муж тоже горит домашними родами, чтобы всё природно, не связываясь с системой.
Женщина ходит на курсы, но не ко мне. Я дополнительно прочла им только одну лекцию на дому, пара выглядела уже вполне подготовленной. Дама довольно известная в медиапространстве, образованная, разумная, с таким же мужем, и с учётом четвёртых по счёту родов на фоне благополучных предыдущих ситуация виделась не предвещающей каких-либо затруднений.
Договорились с коллегой, что будем на родах вдвоём. Но когда Ирина в одну из ближайших ночей позвонила уже в схватках, коллега оказалась наглухо, принципиально недоступна — механический голос в телефоне раз за разом повторял, что абонент не в сети, предлагая оставить сообщение либо попробовать связаться с ним позже. Деваться некуда, еду одна.
Застаю роженицу в ванне, роды действительно начались и идут прекрасно, открытие уже большое. И всего через полтора часа мы очень красиво, нежно, мягко и плавно рожаем в воду. Всё замечательно, роды великолепные! Счастливая мама с младенцем на груди, вся в гормонах, радостный и гордый муж — потрясающее зрелище. Что ж, говорю, давайте вылезать из ванны.
Перебираемся на кровать. Ребёнок лежит на животе, мама отдыхает от родов. Проходит минут десять-пятнадцать, пора бы уже выйти плаценте. И тут из родильницы выливается эдак с полстакана крови… Ярко так выливается. Думая, что отделяется плацента, проверяю — нет, не отделилась. Через пять минут выплёскивается ещё полстакана. И ещё. И я понимаю, что начинается кровотечение.
Если я была бы не одна, а мне помогала бы вторая пара рук — с кровотечением теоретически можно справиться. Да, можно и не справиться, но хотя бы есть шансы. Один человек ставит катетер в вену, другой смотрит за плацентой, ещё и только что родившийся ребёнок требует внимания… Тут же я не понимаю: удастся ли быстро поставить катетер, какие там вены, поможет ли это вообще, а время безвозвратно уходит.
Ирина ещё до родов говорила: если что, роддом от нас в трёх минутах. Лихорадочно соображаю: вызывать скорую — долго; пробовать самой — долго и с непонятным исходом, ребёнок без присмотра, остающаяся в женщине плацента без внимания. Принимаю решение везти в роддом. Дальше начинается то, что могут понять только домашние акушерки — никому другому этого просто не вообразить.
Женщина только что родила. Лежит расслабленная, в определённом психическом и физическом состоянии, не способная, разумеется, ни на какие активные телодвижения. Она и на вопросы-то не может отвечать внятно, не говоря уже о чём другом. А я быстро перерезаю пуповину, откладываю ребёнка и кричу на неё, кричу… Громко, чтобы снова не уплыла в своё гормональное бессознательное, чтобы не лишилась чувств. Пытаюсь встряхнуть, заставить её — только что родившую, почти исчерпавшую весь физиологический и ментальный ресурс — мобилизоваться.
Кричу. Громко, жёстко:
— Ира! Встань! Смотри на меня! Одеваемся!
Кричу на мужа:
— Одежду! Быстро!
На дворе ноябрь, объём того, что требуется как-то натянуть на абсолютно аморфную родильницу, соответствующий.
— Штаны! Свитер! Ира, стоять! Стой, говорю! Давай иди! Дышишь! Глубоко дышишь! Шевели ногами, не стой! Смотреть на меня! Идём! Шагаем!
Кое-как её одеваем. Постоянно кричу, чтобы не расслабилась и не свалилась кулём. Женщина большая, под сто килограммов — очень высокая, крупная, пока ещё налитая недавней беременностью, в которую здорово прибавила. И из неё висит кусок пуповины, и льёт кровь. Затыкаем промежность чем можем.
Едем в лифте:
— Смотри на меня! Говори со мной! Глаз не закрывать!
Тащу её к машине. Муж остался с ребёнком.
Подъезжаем к наглухо закрытым воротам. Три часа ночи, роддом не в системе ОМС, только для контрактных родов. Оставляю машину у ворот, бегу по территории, стучу кулаками в дверь. Тёмные окна, ни огонька, ни движения, тишина. Наконец открывает заспанная акушерка. Умоляю:
— Пожалуйста, пустите нас, женщина в машине истекает кровью!
— Нет, ворота я не открою, у меня и ключей-то нет.
Бегу обратно к машине:
— Ира!!! Встаёшь! Идёшь! Двигаешь ногами! Дышать! Идём!
На мои сорок семь килограммов наваливаются без малого сто, которые надо держать, направлять и двигать. Мой позвоночник… Кажется, ещё чуть-чуть — и сломаюсь пополам.
В приёмном на нас смотрят гадливо и с недоумением, как на тараканов:
— Что вы тут делаете? Зачем?
— Не спрашивайте, видите — у неё кровотечение! Надо останавливать!
К счастью, вопросы прекращаются, Иру кладут на каталку и увозят. Остаюсь в приёмном и заполняю все бумаги. Объясняю персоналу, что это не бомжиха, а известная, приличная женщина, что она случайно родила дома и ей надо помочь, что её не надо обижать и с ней не надо разговаривать как с отбросом общества.
Звоню её мужу, который остался один с новорождённым ребёнком — а у него он первый! Естественно, мужчина вообще не представляет, что с ним делать. Успокаиваю, даю элементарные рекомендации: укрыть, покачать, ни в коем случае не нервничать. Пытаюсь дистанционно выяснить состояние младенца — в первые пару часов жизни это критически важно.
Наконец выходит доктор:
— Всё, плаценту отделили, кровотечение из-за приращения.
Через несколько часов, как отойдёт от наркоза, будем готовы отпустить домой.
Мчусь обратно к папе с новорождённым.
Пока я отсутствовала, приезжала скорая — оказывается, муж её всё-таки вызвал. Сам, не посоветовавшись, перед нашим отъездом. Приехавшей бригаде сказал, что жену увезли в ближайший роддом. Обсуждаем происходящее, велю ему успокоиться, обрабатываю ребёнка, он совершенно здоров. Укачиваю, девочка сладко засыпает.
Успокаиваю мужа:
— Всё, можно расслабиться. Иру скоро заберём, кровотечение остановили, она в порядке, с маленькой всё хорошо.
Решаем выпить по рюмке коньяку и пару часов подремать. Ложимся. Только уплываю в долгожданные объятия Морфея, как в дверь начинают настырно ломиться — стучать, звонить, кричать.
Ещё одна скорая, уже специальная, детская, которую вызвал первый наряд, передав информацию о рождённом дома ребёнке.
Молодой, симпатичный и удивительно неприятный детский доктор разговаривает с нами ледяным тоном:
— Я должен осмотреть ребёнка!
— Да, доктор, конечно. Но, может, мы всё-таки не станем её будить, так хорошо, что девочка уснула. Мамы пока нет, давайте её дождёмся!
— Нет, я обязан, будите!
Разворачиваю крошечную девочку. Доктор нарочито, демонстративно жёстко проводит осмотр. В норме, в условиях роддома, на это уходит не более двух минут, а иногда и меньше — профессиональному педиатру обычно с первого взгляда понятно, в каком состоянии находится новорождённый. Опытные детские доктора могут определить, всё ли с ребёнком хорошо, даже по тому, как он спит!
Но этот молодой человек явно воспылал к нам неприязнью и старательно вымещает свои эмоции на ребёнке. Уж не знаю, что послужило тому причиной — то ли огромная богатая квартира с высокими потолками в старинном доме на набережной в одном из центральных московских районов, то ли поспать ему не дали, то ли выдернули из объятий молоденькой медсестрички, но ненависть так и сквозила в каждом движении.
Долго осматривает ребёнка, трогая его резко и брезгливо. Выслушивает пульс на каждом крошечном запястье и на каждой щиколотке — для того чтобы понять, что с младенцем, этого не нужно! Но он нарочно делает так, причиняя девочке максимальное беспокойство и дискомфорт.
— Доктор, скажите, пожалуйста, а для чего такой долгий осмотр? В роддоме постоянно вижу, что это делается намного быстрее…
Злобный взгляд из-под очков:
— А вы кто?
Отшучиваюсь — мол, работаю в роддоме уборщицей.
Осмотр длится уже тридцать минут! Папа девочки закипает — даже ему, не медику, давно понятно, что происходит ничем не обоснованное медицинское насилие, настоящая профанация. Наконец не выдерживает:
— Пожалуйста, покиньте мой дом! Прошу вас сейчас же уйти.
У доктора каменеет лицо. Он демонстративно медленно собирается и всё-таки уходит. Выдыхаю:
— Слушай, какой ты молодец, что выпер этого идиота!
Снова пеленаем девочку. Пытаюсь укачать раскричавшегося, измученного чужими недобрыми руками ребёнка.
Спустя десять минут штурм квартиры доктором из гитлерюгенда повторяется, теперь уже в сопровождении двух молодых щекастых увальней-полицейских, явно не так давно получивших свои удостоверения, — даже не знаю, откуда он умудрился так быстро их откопать. Стоят с вытаращенными глазами, мало что соображая. Доктор пытается их взбодрить:
— Я должен забрать ребёнка, потому что здесь он находится в опасности!
Прошу его пояснить:
— А в чём, по-вашему, она заключается?
— Я не обязан перед вами отчитываться! Считаю именно так — оставить его здесь не могу!
Отец:
— Я подпишу отказ, убирайтесь!
— Не принимаю вашего отказа! Чем вы вообще можете доказать, что ребёнок ваш? У вас есть документы на него? Я его забираю! Не имею права оставить в состоянии угрожающей ему опасности!
Пухлые недалёкие полицейские растерянно пялятся на двух яростно препирающихся мужчин. Переводят глаза на меня, на обстановку квартиры, которая явно не тянет ни на притон, ни на подпольную лабораторию по изъятию органов у новорождённых в пользу практикующих незаконные методы омоложения миллиардеров.
Не выдержав экзистенциального абсурда происходящего, вклиниваюсь:
— Доктор, а у кого через два часа после появления на свет есть документы? Этот ребёнок только родился, что вы несёте!
Но безумная свистопляска с выкриками «А вы вообще ему кто?!», «Да я отец!!!», «Да чем докажете?», «Ребёнку угрожает опасность, его необходимо срочно отсюда эвакуировать!» крутится по бессмысленному кругу ещё целых полтора часа. И это после бессонной ночи и дикого стресса, осады закрытого роддома, выпитого в попытке расслабиться коньяку и трёх минут сна.
Наконец один из полицейских уходит — скорее всего, посовещаться с начальством. Возвращается с видимым чувством облегчения на лице:
— Вот вам бумага, пишите, что от всего отказываетесь, и на этом конфликт, с точки зрения закона, будем считать исчерпанным.
Когда доктор-садист и стражи порядка всё-таки очистили помещение, мы буквально валились с ног. Вымотанный папа пробормотал, что если немедленно не ляжет в кровать, то рухнет прямо здесь, и шаткой походкой удалился в спальню. А я… Что я? Я железная.
Укачивая ребёнка, параллельно связалась с роддомом, где сообщили, что пациента отпустить не смогут ещё как минимум сутки — по причине большой кровопотери, низкого уровня гемоглобина и необходимости нахождения под капельницей и наблюдением.
Заодно наконец дозвонилась до затерявшейся в недрах сотовых сетей коллеги. Что случилось исключительно вовремя: Ирина в больнице, её обессилевший супруг покинул поле боя, а кому смотреть за новорождённым? Правильно — конечно же, мне! Которой до обморока и гипогликемической комы оставалось всего ничего. И потому даже при всём желании я уже не осилила бы такой подвиг.
Так что подмога в лице сменившей меня коллеги оказалась как нельзя кстати, и я уехала. Спать! А потом снова вернулась, чтобы забрать из роддома оклемавшуюся Ирину. И везла её домой. И снова возилась с младенцем, пока её муж дрых беспробудным сном Ильи Муромца после победы над Тугариночм Змеевичем.
И думала: да, замечательно, когда всё идёт хорошо и женщина легко и красиво рожает дома. Всё волшебно и прекрасно: никто не дёргает, рожаем в воду, горят свечи, звучит тихая классическая музыка, рядом любимый муж — идиллия, картинка! Но всё, что происходит потом, — боже, да стоит ли оно того?
На этих родах я потеряла минимум год жизни, изрядный кусок здоровья и массу нервных клеток. Испытала невероятный стресс из-за ответственности за чужую жизнь, не имея ни поддержки, ни защиты. Обстоятельства вынудили воевать с замаячившей в непосредственной близости тупой, агрессивной системой. И никакие деньги не способны этого компенсировать.
Безусловно, произошедшее не отменяет вины системы, настолько всё извратившей, что женщина, лишь бы не попасть в её удушающие объятия, согласна рисковать — и очень многим. Даже благополучно рожавшая до этого три раза в дорогом роддоме, не в системе ОМС, почему-то на четвёртый раз спрашивает: а можно мне уйти от системы? Какая чудовищная дискредитация акушерского искусства!
И в этой вилке, в неестественном, практически безальтернативном люфте проект «Домашние роды в роддоме» видится мне наименьшим, уж простите за жёсткость определения, злом.
Да, порой не получается полностью нивелировать участие системы. Да, работающие в проекте доктора, какими бы ответственными, идейными и вдохновлёнными принципами Мишеля Одена ни выглядели, всё равно остаются военнообязанными, винтиками системы. Но в тех случаях, когда в родах нужно спасать, этим должны заниматься высокопрофессиональные медики, полностью обеспеченные всем необходимым для благополучного исхода. А не одинокая акушерка, которой в итоге — причём вне зависимости от результата — светит уголовная статья…
Я работала в домашних родах и отношусь с величайшим уважением и к тем, кто умеет там работать, и к тем, кто готов так рожать. Но однажды сделала выбор: не хочу бояться и не хочу рисковать — ни чужим здоровьем, ни тем более чужими жизнями.
И эти домашние роды прозвучали для меня мощным финальным аккордом.