Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу Нади Вассеф «Каирские хроники хозяйки книжного магазина» (перевод Ксении Артамоновой).
В 2002 году Надя Вассеф, ее сестра Нихал и подруга Хинд основали в Каире первый независимый книжный магазин Diwan. Они были молоды и бесстрашны, у них не было бизнес-плана, но не было и страха. Надя, Нихал и Хинд еще не знали, с какими трудностями им предстоит столкнуться. В следующие годы этой троице довелось испытать на себе все тяготы ведения бизнеса в патриархальной стране: прокладывать путь через домогательства и дискриминацию, обхаживать деспотичных бюрократов и на ходу разбираться в правилах египетской цензуры. А когда Diwan наконец добился успеха (десять филиалов, более ста сотрудников и множество поклонников), в Египте грянула революция. Эта книга — откровенные мемуары и дерзкий бизнес-роман, увлекательный рассказ о современном Египте и необычный путеводитель по Каиру, но прежде всего — вдохновляющая история о преодолении любых преград из любви к делу всей жизни.
Предлагаем прочитать отрывок из книги.
На несколько полок ниже работ доктора Галяля посетители могли найти «Смерть на Ниле» Агаты Кристи — легендарный детективный роман, действие которого разворачивается в 1930-е годы между Каиром и Верхним Египтом. Детектив Эркюль Пуаро отправляется в роскошный круиз по Нилу. Одну из туристок, богатую американскую наследницу, убивают. Пуаро и его приятель полковник Рейс опрашивают других путешественников, у каждого из которых, кажется, есть достаточно веский мотив для этого преступления. Этот роман попал в отдел «Основы Египта» как гость, а не как член семьи. Детективные романы, как и фэнтези и научная фантастика, в отличие от других, более популярных жанров — художественной прозы, исторических и политических сочинений, биографий и поэзии, — не очень привлекали арабских читателей начала 2000-х годов. «Смерть на Ниле» была исключением. Она манила посетителей Diwan, ностальгирующих по экзотичному Египту 1930-х годов, о котором им рассказывали родители или бабушки с дедушками.
Ностальгия, живущая в сердцах очень многих египтян, помогает продавать книги. Мину вечно распекала меня за то, какие книги мы кладем в ее пакеты. За любовные романы, где облаченных в корсеты и кринолины дев неизменно вызволяли из беды атлетического вида герои. За руководства по самосовершенствованию. За пособия по романтическим знакомствам. Да вообще за любые книги, в которых ничего не говорилось о жестокости белых. И, естественно, она была противницей фотокниг, где египетские пейзажи были представлены такими чарующими и манящими, какими их когда-то видели колонизаторы. Как обычно, я игнорировала ее недовольство. Я выставляла в «Основах Египта» такие книги, как «Старинный Египет: Круиз по Нилу в золотой век путешествий» Алена Блоттьера, «Гранд-отели Египта» Эндрю Хамфри и его же следующую публикацию — «На Ниле в золотой век путешествий», поскольку знала, что они будут продаваться. В этих сборниках перечислялись знаменитые туристы прошлого, которые путешествовали по Египту в конце XIX — начале XX века: Амелия Эдвардс, Редьярд Киплинг, Флоренс Найтингейл, Артур Конан Дойл, Жан Кокто, и рассказывалось о том, что они делали и где останавливались. Тысячи иностранцев ежегодно упаковывали свои фантазии и отплывали к египетским берегам, вливаясь в общество пропитавшегося западным влиянием египетского бомонда и европейцев, для которых Каир или Александрия уже стали родным домом. В Египте открывались магазины и рестораны, призванные соответствовать их избалованному вкусу. Они также делали фотографии: как ездят на верблюдах по пустыне, как мчатся в «Бугатти» у подножия пирамид, как попивают чай в отеле «Мена Хаус» или плывут по Нилу на небольшом судне — дахабее.
Но «Смерть на Ниле» — это гораздо больше, чем просто ностальгия. В детстве я брала романы Агаты Кристи в библиотеке собора Всех Святых. Когда я узнала, что она умерла десятью годами раньше, меня вдруг охватило безумное сожаление о том, что писатели не бессмертны. Я решила прочитать всё, что она написала. С этого началась моя привычка собирать книги и создавать библиотеки. И «Смерть на Ниле» остается моим любимым романом Кристи. Он приносил мне безмерное удовлетворение. Учась в школе, где британское превосходство ощущалось на каждом шагу, я как египтянка гордилась тем, что Агата Кристи сочла Верхний Египет достойным местом действия для своего произведения. Мне было двенадцать. Чимаманде Нгози Адичи было всего девять, когда она, как я узнала позже, писала истории, в которых белые персонажи ели яблоки, пили имбирное пиво и играли в снегу — всё это были элементы англоязычных текстов, которые она читала, и всего этого не было в ее нигерийской действительности. А спустя несколько десятков лет я услышала, как она с глубоким пониманием проблемы говорит об «опасности единой истории». Из-за того что я училась не на родном языке, я стала думать, что Египет и египтяне не могут существовать в литературе белых людей, потому что их литература не принадлежит нам, а наша не интересует их.
Туристы покупали в Diwan экземпляр «Смерти на Ниле» и часто начинали возбужденно рассказывать о том, что тоже планируют отправиться в круиз по Нилу. А потом сидели на веранде отеля «Катаракт», притворяясь, будто они Эркюль Пуаро и полковник Рейс. И прогуливались мимо номера люкс, в котором однажды остановилась Агата Кристи и который теперь носит ее имя. Я улыбалась при упоминании этих забавных «реконструкций», которые все они устраивают. Когда мы с Хинд были детьми, мама повезла нас примерно с той же целью в Асуан, знаменитый город на берегу Нила в южной части Египта: чтобы мы познакомились с нашим древним прошлым, лично к нему прикоснулись и прониклись гордостью за наше коллективное наследие. Позже я взяла дочерей — Зейн, которой тогда было десять, и Лейлу, которой было восемь, — в такое же путешествие. Мы сидели в тени веранды отеля «Катаракт» и так же, как когда-то Агата Кристи, ее сыщики и бесчисленное множество туристов, любовались солнечными бликами на Ниле. Я рассказывала дочерям о том, что древние египтяне почитали солнце как триединство тепла, лучей и сущности. Кивая головами, девочки потягивали через трубочки лимонад. Я взяла бутылку «Золотой Сахары» с изображением ступенчатой пирамиды Саккара на этикетке и подлила напитка в свой стакан.
Затем я предложила посмотреть экранизацию «Смерти на Ниле». Я сама впервые увидела ее в середине 1980-х годов на нашем только что купленном видеомагнитофоне. Помню картонную обложку этой кассеты: Питер Устинов в роли Пуаро задумчиво смотрит вдаль, словно бы обрамленный мощной фигурой сфинкса, которая красуется у него за спиной. Остальной фон — попытка Голливуда представить самую суть Египта в упрощенном варианте: пирамида, паруса фелук на Ниле и колесный пароход «СС Мемнон» (построенный для Томаса Кука в 1904 году). По краю изображения располагались друг за другом лица остальных актеров: Бетт Дейвис, Мии Фэрроу, Анджелы Лэнсбери, Дэвида Нивена, Мэгги Смит, Сэма Уонамейкера. Ради этого фильма их всех привезли в Египет и поселили в отеле «Катаракт» — съемки проходили в пирамидах Гизы и храмах Луксора. Мои дочери никогда не слышали об этих голливудских звездах. Во мне сразу пробудилась та с детства знакомая неуверенность в значимости моей культуры — на этот раз как желание защитить голливудскую классику, которую я когда-то смотрела с родителями. Я достала телефон и стала искать этот фильм, одновременно пытаясь придумать, как бы заинтересовать им девочек.
— Танго здесь поставил Уэйн Слип, — восторженно заявила я.
— Что такое танго? — равнодушно спросила Зейн.
— Кто такой Уэйн Слип? — таким же тоном спросила Лейла.
— Актеров начинали гримировать в четыре утра, чтобы не снимать в середине дня, когда температура поднималась до 54 градусов.
Тишина.
— Хотя фильм снимали в 1970-х, его старались сделать в духе 1930-х годов.
— Мам, не обижайся, но, может, что-нибудь современное посмотрим? С Ларой Крофт, например?
— Да ну вас и вашу Лару Крофт, — огрызнулась я, понимая, что дело безнадежное.
Возможно, интернет дал им мобильность, которая сделала вопросы принадлежности к какой-либо культуре и осознания ее ценности неактуальными. Они относятся к поколению, которому не пришлось столкнуться с политикой культурной диффамации и иерархии. Их мир существует только в настоящем, их не гнетет груз прошлого. Их жизнь выглядит четкой, ясной: оцифрованная и отфильтрованная, да еще их всегда опекают.
Наша Diwan соответствовала глобалистскому духу моих дочерей. Большинство англоязычных книг, которые мы продавали, приезжали к нам из дальних стран — этакими туристами, решившими уже не возвращаться домой. Мы заказывали их из Великобритании и Америки через сложную сеть международных торговых представителей. Эти представители свозили их в хранилище, а когда у нас набиралось количество, которое рентабельно перевозить, мы отправляли их по воде и воздуху либо в аэропорт Каира, либо в александрийский порт. Там, при прохождении таможни и цензуры, они впервые сталкивались с нашей волокитой, бюрократическими препонами и крючкотворством. Затем сотни коробок прибывали на склад Diwan, где их вскрывали, а содержимое снабжали радиочастотными метками (для защиты от воровства), штрихкодами и ценниками.
На импортные книги приходилось устанавливать гораздо более внушительные цены, чем на подобную местную продукцию — арабские книги, изданные в Египте. Среднестатистический египетский роман в начале 2000-х годов стоил 20 египетских фунтов, в то время как розничная цена книги «Смерть на Ниле» была 8,99 доллара и она продавалась за 44 египетских фунта, а после девальвации нашей валюты в ноябре 2016 года — аж за 162 египетских фунта. С каждой такой поставкой становилось всё больше электронных писем, переговоров и споров о скидках, ценах-нетто и недопоставках — когда товара приезжало меньше, чем указано в счете-фактуре. Но еще большим испытанием была непомерная продолжительность цикла поставки: прежде чем заказанные книги попадали на уютные полки Diwan, приходилось ждать от четырех недель до четырех месяцев.
Когда эти книги наконец приезжали к нам, я принимала их, как усталых путников, в свои распростертые объятия. Я выставляла их на витрины в продуманных комбинациях, чтобы они словно вступали между собой в оживленную беседу. Книготорговля — это тоже своего рода диалог, и, как в любом диалоге, здесь есть те, кто его заводит, кто в нем участвует, кто его прерывает и кто просто молча слушает. Продавец книг — больше чем профессия. Здесь приходится быть и хранителем, и свахой, и изобретателем трендов, и их знатоком.