Издательства «КоЛибри» и «Азбука-Аттикус» представляют книгу Джеймса Лонго «Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии» (перевод Татьяны Камышниковой).
В молодости Адольф Гитлер пять лет прожил в Вене. Именно там и тогда окончательно сформировалась его ненависть к правящей императорской семье Габсбургов, стремление мстить исчезнувшей империи, убитому эрцгерцогу и его наследникам. С вершин власти Гитлер обрушил всю свою ненависть к Габсбургам и их пестрой империи на Максимилиана и Эрнста фон Гогенбергов, сыновей Франца-Фердинанда, открыто выступавших против нацистской партии и ее расистской идеологии. Когда в 1938 году Германия захватила Австрию, именно Максимилиан и Эрнст стали первыми австрийцами, арестованными гестапо. Отправленные в концлагерь Дахау в Германии, братья в считаные часы попали из дворца в застенок. Женщины семьи, в том числе и единственная дочь эрцгерцога, принцесса София Гогенберг, вступили в противостояние с Гитлером. Их стойкость и храбрость в условиях предательств, измен, мучений и голода помогли семье выжить и в годы войны, и в непростое мирное время.
В поисках ответа на вопрос, почему Гитлер был так твердо намерен искоренить семью убитого эрцгерцога, автор книги Джеймс М. Лонго целых десять лет проводил исследования и беседовал с потомками правящего дома Габсбургов и в итоге детально изложил историю бесстрашной борьбы семьи Франца-Фердинанда против фюрера.
В предлагаемом отрывке книги описывается судьба Максимилиана и Эрнста Габсбургов в первые дни после аншлюса Австрии.
Рано утром того дня, когда Германия вторглась в Австрию, Эрнст с семьей приехал в Артштеттен. Уже через несколько минут после обращения Шушнига сердитая толпа окружила их дом в Радмере. Соседи, с которыми Эрнст прожил бок о бок не один год, мужчины и женщины, которые у него работали, выкрикивали нацистские лозунги и стреляли из ружей в воздух. В дом летели камни, угрозы, злые обещания. Один из зачинщиков, управляющий поместьем Эрнста, ревел: «Теперь здесь всё наше! С сегодняшнего дня мы ваши хозяева!»
Такое творилось по всей Австрии — на фермах, в больших и малых городах. Горничные и рабочие-сезонники, официанты и официантки, дворецкие и шоферы, даже уборщицы, которые годами лишь молчаливо исполняли приказания, стали вдруг мощнейшей силой. Несколько слов, сказанных новым хозяевам страны нацистам, — и к утру целой семьи как не бывало.
Поняв, что вопли у дома ни к чему не привели, толпа ушла во тьму, отмечать рождение новой Австрии. Эрнст, опасаясь того, что может твориться в столице, добрался до Артштеттена кружными путями. Они с Максом решили, что вместе с женами и детьми отправятся в Вену и будут держать совет с отцом Мэйзи, британским дипломатом. А вдруг он поможет им всем бежать из страны?
Вторым кошмарным путешествием за сутки стали восемьдесят километров от Артштеттена до Вены. Сначала они просто не узнали ее. Еще вчера на каждом флагштоке и общественном здании реяли красно-белые флаги Австрийской республики. Теперь чуть ли не на всех уличных фонарях, деревьях, окнах и балконах торчала нацистская свастика. Этот символ был даже на нарукавных повязках уличных регулировщиков. Американский радиожурналист Уильям Л. Ширер рассказал, во что превратился город:
Я вышел из метро на Карлсплац и оказался в истерически настроенной, вопящей толпе нацистов, которая направлялась в сторону центра. Такие озверелые лица я уже видел раньше — на партийных сборищах в Нюрнберге… А полицейские, которые всего несколько часов назад на моих глазах без труда разогнали небольшую толпу нацистов, теперь стояли в стороне и усмехались.
Гогенберги молча ехали в центр города, мимо огромного дворца Хофбург и опустевшего Шенбрунна, бывшей резиденции Франца-Иосифа. Некоторые улицы как будто вымерли. На других неистовые толпы вышвыривали евреев из их домов, магазинов, контор. Над отдельными людьми и маленькими группами просто издевались, заставляя соскребать со стен надписи и рисунки в поддержку Шушнига, которые появились всего несколько дней назад. Эдвард Марроу, только что прибыв из Берлина, сделал об этом репортаж для радио CBS: «Молодые штурмовики разъезжают повсюду в легковых машинах и грузовиках, поют и швыряют в толпу апельсины. Почти у каждого здания стоит вооруженная охрана… Пока еще много людей по всей Рингштрассе, много людей у самых больших гостиниц… в воздухе как будто разлито ожидание: каждый ждет и размышляет, куда и в какое время прибудет господин Гитлер».
Австрийский писатель Стефан Цвейг с отвращением писал о страшной атмосфере, охватившей тогда Вену: «Всё, что прежде мерещилось болезненно-грязному, безудержно злобствующему воображению по ночам, бесчинствовало теперь среди бела дня». Карл Цукерман, уехавший из страны сценарист фильма «Голубой ангел» с Марлен Дитрих, назвал эйфорию и разнузданную ненависть венцев «неописуемым шабашем ведьм».
Машины с немецкими номерами встречали радостными криками, с австрийскими — безразличием. По всему городу творились ужасы, и никто не обращал внимания на Гогенбергов, когда они молча ехали мимо Карлскирхе, где венчались Макс и Мэйзи, и дворца Бельведер, где Макс появился на свет.
Добравшись наконец до британского посольства, Эрнст с семьей быстро вошли внутрь. Максимилиан и Элизабет с пятью сыновьями от одного года до десяти лет перешли через улицу и по крутой лестнице поднялись в квартиру тестя и тещи Эрнста. Окна закрыли тяжелыми шторами. И через семьдесят лет Георг Гогенберг, которому в 1938 г. было девять лет, вспоминал, как часами смотрел на эти шторы и ждал хоть какого-нибудь известия из посольства.
В Праге София молилась, чтобы узнать хоть что-нибудь о братьях. Новости из Вены приходили безостановочно, но не было ничего ни о Максе, ни об Эрнсте. А то, что она узнавала, заставляло волноваться всё сильнее и сильнее. Курт Шушниг сидел под домашним арестом во дворце Бельведер. Новый канцлер Австрии Артур Зейсс-Инкварт поклялся в верности нацистской партии. Ручным канцлером он пробыл всего двое суток, но всё же успел напакостить Гогенбергам.
Бельгийское, французское и венгерское посольства предоставляли политическое убежище сотням беженцев, помогая им быстро исчезнуть из страны. Но в первые часы немецкой оккупации, пока еще не наступила определенность, Зейсс-Инкварт посетил лишь одно посольство и имел разговор лишь с одним послом — британцем Майклом Паларетом. Вена и Лондон провели телефонные переговоры и обменялись телеграммами. Премьер-министр Чемберлен приказал не выдавать выездной визы принцу Эрнсту Гогенбергу и немедленно выставить его с семьей из посольства. Новое правительство Австрии заклеймило Эрнста и Максимилиана Гогенбергов «врагами государства». На календаре было 14 марта 1938 г. — первый день рождения младшего сына Эрнста, в крещении Франца-Фердинанда-Максимилиана Гогенберга.
Остолбеневший отец Мэйзи молча смотрел, как дочь, Эрнст и их маленький сын обреченно перешли улицу, чтобы попасть в его квартиру. Им больше некуда было деваться. Осталось только рискнуть: весь расчет был на то, что гестапо не арестует Эрнста в доме британского дипломата. Задумка Максимилиана и Элизабет была более дерзкой. Они перебрались на Рингштрассе, в самый шикарный пятизвездочный отель Вены — «Империал».
Макс полагал, что там, в известном всем месте, их точно не посмеют арестовать. Когда-то это был городской дворец правящего дома Вюртембергов, близких родственников Гогенбергов. Управлял отелем друг семьи. Макс и не подозревал, что отель, на котором он остановил свой выбор, облюбовал себе и Адольф Гитлер. Не успело семейство распаковать чемоданы, как пришла новость, что Гитлер тоже будет жить здесь. Пока автомобильный кортеж вождя нацистов медленно приближался к Вене, Макс с семьей перебрался не в столь заметное место.
Гитлер ехал в город по той же дороге, что и Гогенберги два дня назад. Пражское радио сообщало о сотнях, а потом и тысячах австрийцев, встречавших его нацистским приветствием. Лени Рифеншталь вспоминала сцену, похожую на массовое помешательство: «В почти религиозном экстазе они тянули руки навстречу Гитлеру. Пожилые мужчины и женщины плакали от радости. Просто трудно себе представить, каким было всеобщее ликование».
София и Фриц не могли поверить тому, что слышали. Не имея новостей о братьях, София нервно ходила из дома в церковь Богородицы Торжествующей и обратно. В один из тех страшных часов, когда сыновья Франца-Фердинанда скрывались в Вене, а его дочь молилась в Праге, Адольф Гитлер проехал замок Артштеттен, где покоились их убитые родители. Миклош Хорти, диктатор Венгрии, печально знаменитый сотрудничеством с нацистами, в воспоминаниях высказался вполне определенно: «Два выстрела в Сараево стали первыми выстрелами Первой мировой войны, а та породила еще более смертоносную Вторую». И действительно, отзвуки сараевских выстрелов вскоре услышал весь мир. Погибли миллионы, и среди них немало австрийцев, приветствовавших человека, от которого с негодованием отвернулись бы, а то и вовсе не заметили еще несколько лет назад, если бы встретили его на тех же самых венских улицах.
Тем временем кавалькада Гитлера наконец добралась до предместий Вены и дворца Шенбрунн. Парки дворца были ему прекрасно знакомы. Здесь, на скамейке, Гитлер мечтал, как когда-нибудь «высшая раса» — немецкий народ — сметет с лица земли остатки «нечистокровной» многонациональной империи Габсбургов. Через двадцать пять лет перезвон церковных колоколов и тысячи радостных венцев доказывали ему, что день этот недалек.
Архиепископ Иннитцер, кардинал Венский, воодушевленно приветствовал Гитлера и писал в открытом письме к своей пастве: «Католикам Венского прихода следует по воскресеньям возносить благодарность Господу Нашему за бескровный поворот к величайшей политической перемене». Он поставил в конце «Хайль Гитлер» и немедля отправился в отель «Империал» лично засвидетельствовать свое почтение фюреру.
Вскоре после рождения Франца-Фердинанда император Франц-Иосиф снес каменные стены, которые почти шесть веков укрывали Вену от иноземных завоевателей. На месте средневековых укреплений пролегли широкие улицы, зеленые бульвары, дорожки для верховой езды и пеших прогулок. Парки и цветущие сады принесли горожанам солнечный свет и массу свежего воздуха. Самый известный бульвар города, проложенный в три ряда, Рингштрассе, проходил там, где земляные валы некогда охраняли покой столицы империи Габсбургов.
Гитлер медленно ехал в тени двойного ряда лип, посаженных здесь еще в самом начале правления Франца-Иосифа. Красно-белые знамена и черные свастики сделали фасад отеля «Империал» похожим на капище нацистов. Гитлер переночевал там, а утром отправился на городскую Площадь героев. Почти семьсот тысяч венцев уже с нетерпением ждали, когда он обратится к ним с балкона дворца Хофбург, увешанного нацистской символикой.
В это время в южной части города стук в дверь прервал спокойный завтрак семьи Эрнста: гестапо явилось арестовывать его. Ему сообщили, чтобы он не пытался сопротивляться или бежать, иначе выследят и убьют его брата.
Эрнст спокойно ушел из дома. Когда Максимилиан узнал об этом, то немедленно покинул свое убежище и тоже сдался. Он знал, что Эрнст скорее умрет, чем выдаст, где находится брат с семьей. Элизабет почти не слышала, что он сказал на прощание: казалось, от исступленного крика сотен тысяч венцев дрожали стены и дребезжали стекла дома, где они укрылись. Вождь нацистов должен был говорить с балкона дворца Хофбург, построенного в 1913 г. для Франца-Фердинанда, который, однако, там ни разу не был. Первым выступал новый, пронацистски настроенный канцлер Артур Зейсс-Инкварт, гордо сдавая Гитлеру и страну, и самого себя: «Как высшее должностное лицо федерального государства Австрия, докладываю моему фюреру и рейхсканцлеру о полном подчинении воле немецкого народа и его фюрера. Отныне Австрия — провинция Германского рейха… Мой фюрер! Куда бы ни привела дорога, мы пойдем за вами!»