Издательство «Бомбора» представляет книгу известного музыкального журналиста и биографа Мика Уолла «Жизнь и смерть Джими Хендрикса» (перевод Олеси Семенюк).
Что мы знаем о личности Джими Хендрикса? Виртуоз, певец, композитор. Величайший гитарист всех времен по версии журнала Times. Хотел играть «белую музыку», хотел быть звездой и стал ею. Он носил кислотные брюки, гавайские рубашки и выделялся среди всех на сцене.
Но при этом Джими Хендрикс всё ещё человек: с запутанными личными отношениями, с наркотической зависимостью и проблемами с законом, с сомнениями и страхами, которые привели его к членству в печальном клубе «27». Эту тёмную сторону личности великого музыканта и исследует Мик Уолл. Он изучил десятки книг и интервью, чтобы восстановить события той эпохи. Вся книга буквально пропитана духом 60-х. Вся она пропитана свободным духом самого Джими.
Предлагаем прочитать фрагмент главы «Джими и Мартин Лютер Кинг».
Мальчики сидели в темном баре, наслаждаясь вечерней тишиной в свободное время, растянувшись на банкетках из искусственной кожи, Джими, группа и коты из Soft Machine, выступающие на разогреве. Старая дева с усталым лицом, несущая поднос с напитками, сообщает им эту новость. Она только что услышала по радио: доктор Кинг застрелен в Мемфисе.
Мальчики в шоке, не знают, что сказать, как реагировать; пристально смотрят на Джими, пытаясь прочесть его мысли. Джими неподвижен, обдумывает новость. Затем отворачивается в сторону. Джими видел насилие. Дома, на улице, в армии — в каждом квартале в каждом городе мира.
В дальнем конце бара какие-то славные парни давали пять и пили за здоровье убийцы, который, как известно, был белым. Джими «просто смотрел в пространство, как будто ничего не случилось», вспоминал Марк Бойл, кот из The Softs. Джими подает всем знак уйти, что они и делают — тихо, спокойно, без резких движений.
Доктор Кинг умер по требованию общественности. Доктор Кинг умер от публичного линчевания. Смотри, что ты на это скажешь, молодой негр? Как ты собираешься раскрыть эту историю для своих белых фанатов?
Следующая ночь в Ньюарке — новая эра. Джими пришел, чтобы сыграть два концерта в Symphony Hall, зале вместимостью 3500 человек на Брод-стрит, в самом сердце того, что копы называют «ниггертауном». Приехав на своем белом лимузине, Джими вынужден сидеть впереди рядом с белым испуганным водителем, белые мальчики Митч и Ноэль нервно съежились на заднем сиденье. Роуди Невилл и Хью, тоже внезапно и очень заметно побледневшие, подгоняют грузовик с оборудованием к выходу на сцену и на цыпочках выходят. Выстрелы, взрывы, уличный гром, запах дыма горящих домов.
За двадцать четыре часа, прошедшие после убийства доктора Кинга, черный гнев охватил более сотни американских городов. Беспорядки, грабежи, поджоги, драки, убийства — всё это было встречено перекрестным огнем бронированных полицейских и военных машин. Белый дом призывает 3-й пехотный полк охранять его, и морские пехотинцы устанавливают пулеметы на ступенях Капитолия. Военная оккупация Вашингтона — самая значимая ситуация со времен Гражданской войны. Мэр-комиссар Уолтер Вашингтон вводит комендантский час, запрещает продажу спиртного и оружия, но уже слишком поздно спасать от праведного гнева более тысячи зданий и почти столько же магазинов и витрин. Целые кварталы превратились в развалины.
Ходят слухи о концерте. Гарлем и Бруклин в огне. Джими нервно курил косяк; остальные были напуганы и молчали. Трентон, еще один черный городок в Нью-Джерси, расположенный в часе езды, вышел из-под контроля. Сотни предприятий в центре города разграблены и сожжены. Почти 500 сумасшедших, в основном молодые негры, были арестованы за нападение, поджог, грабеж и слова «К черту это дерьмо!» про комендантский час мэра. Двадцать полицейских убиты, столько же пожарных госпитализированы из-за удушья дымом, обожженных конечностей, порезов и ран на голове, нанесенных бунтовщиками. Люди сошли с ума, намеренно включая сигналки в автомобилях и магазинах, чтобы затем забросать камнями подоспевшие пожарные команды.
Ходят слухи о концерте. Ньюарк, один из самых крупных городов с преобладанием чернокожего населения в США, идет тем же путем. Организаторы мероприятия, испугавшись за свою жизнь, говорят Джими, чтобы он объединил концерты в один и отыграл короткую программу, чтобы все могли убраться засветло. Встревоженные парни шепчут на ухо Джими: этот Человек хочет заполучить всех про-черных политиков, всех знаменитых черных. Сначала Кеннеди, потом Малькольм, теперь Мартин Лютер Кинг, может быть, Джими следующий, ты понимаешь, брат?
В Symphony Hall много людей. Некоторые секции пусты, другие переполнены людьми, сбившимися в кучу. Аудитория Джими, в основном, белая, но и черных достаточно, чтобы заставить зал гудеть и дрожать. Soft Machine осторожно выходят на сцену, начинают играть. Их неземной англо-церковный рок заходит достаточно хорошо, звучит как вздох облегчения.
Затем Джими, Ноэль и Митч. Напряженные. Под громкие аплодисменты. Согласно сет-листу, который они использовали по всему побережью, первая песня должна быть Fire. Но только не сегодня. Это выглядело бы как издевка.
Вместо этого Джими медленно подходит к микрофону и говорит: «Эта песня для моего друга». Он начинает играть для всех, особенно для себя и своего хорошего друга Мартина. Все его понимают. Все наслаждаются. Джими протягивает руку, его гитара словно палочка, посылающая кровавый свет, мальчики идут за ним, всего в нескольких шагах позади. Она разжигает умы.
У этой песни нет названия. Песня — это не песня, это плач, импровизированный, голубое пламя, отбрасывающее тени души на стены. Воздух пылает от эмоций. Через несколько минут большинство зрителей уже в слезах. «В этой музыке была какая-то ужасающая красота», — сказал Марк Бойль.
«Это был значимый момент, — вспоминал барабанщик Soft Machine Роберт Уайатт. — Поразительно то, что вместо сильного гнева его ответом была глубокая печаль. Мы потеряли дар речи».
Джими играл. Двадцать минут, тридцать минут... никакого перерыва. Никаких хитов. Душа обнажена. Затем, закончив, он положил гитару на сцену и ушел, не сказав больше ни слова. Аплодисментов не последовало, все двинулись к выходу. Ньюарк был городом-призраком, пустые улицы которого вот-вот заполнятся людьми.
Целую жизнь спустя Ноэль Реддинг вспоминал ту ночь как «случай, когда вся эта черная штука ударила Джими в лицо. Он не мог отвернуться. Джими никогда не тяготился тем, что он черный. Ему нравилось быть Джими-человеком, популярной суперзвездой. Когда его чернота становилась проблемой, он справлялся с ней, но никогда не выставлял это напоказ».
Не перед маленькими англичанами вроде Ноэля. Пять лет игр в смертельные ловушки Джима Кроу, из-за которых черным людям отказывали в местах, где можно есть, гадить, спать, ничему не научили Джими. Он родился в этом мире, был такой же частью этого мира, как и шерифы, хвастающиеся «ниггерскими зарубками» на своих дробовиках.
Его собственный тур-менеджер Джерри говорил: «Для меня Джими не был черным человеком — он был белым человеком. Он не думал, как цветной парень», — преподнося эти слова как комплимент. Но это было не так. Джими был не просто «цветным парнем» — он был черной звездой, символом того, кем все остальные хотели его видеть. Его чернота имела значение. Так что даже высокомерные белые либералы вроде Джона Мортленда из Rolling Stone могли написать, что Джими сознательно играл роль того, кого он называл «электрическим ниггером-денди поколения цветов, королем-жеребцом и золотым тельцом, создателем могучей дурманящей музыки, самой невероятной видимой силы».
Белая ненависть создавала глубокие ямы. Джими жил с этим, хотя и отрицал суть перед новыми белыми друзьями. Как писал Ричард Гольдштейн из Village Voice: «Джими Хендрикс — дживер, в самом угрожающем смысле этого слова. Замаскированный под продажного Черного Принца — месть Отелло, — он был зеркальным отражением наших собственных внутренних негров, борющихся за раскованность, сексуальность и свободу. Может быть, именно поэтому Джими Хендрикс гораздо менее актуален для черной культуры. В конце концов, он — послание, которое черные получили давным-давно: "Каждый сам за себя"».
Что Джими собирается делать с этой информацией, чувак? Иногда маска соскальзывает — как на следующий день после Монтерея, когда Пит Таунсенд подошел к Джими в аэропорту и дружелюбно сказал ему: «Я бы с удовольствием взял кусочек той гитары, которую ты разбил». А Джими — всё еще не в форме после того, как за кулисами разгорелся скандал из-за того, кто будет первым, он или The Who, и просто опустошенный, уставший от всего этого притворства для милых белых парней — одарил тощего молодого англичанина злобным взглядом и усмехнулся: «О, да? Я подпишу его для тебя, белый человек».
Таунсенд согнулся, как будто в него попала пуля. «Я просто уполз», — сказал он. Конечно, ты это сделал, Пит, как и все они, столкнувшись с продвинутым черным.
Было еще одно шоу, в центре округа Уэстчестер, управляемого мафией, в штате Нью-Йорк. Джими выступил и рванул в город — по автомобильному радио сообщили о смерти семнадцатилетнего участника партии «Черная пантера», «Лил Бобби» Хаттона, застреленного копами в Окленде.
На следующую ночь Джими снова сам по себе, точнее Джими и дюжина его очень хороших друзей, в основном цыпочки, дилеры и цыпочки и некоторые другие хорошие люди, да. Они пришли на Западную 8-ю улицу, в The Generation Club, где Бадди Гай исполнял Stormy Monday, его собственный трагичный электрический панегирик мертвому королю. Бадди заставлял свою гитару бурлить и плакать. Молил о милосердии. Джими смотрел на него, склонив голову, словно в трансе.
Когда Бадди приглашает его сыграть, Джими мягко покачивается, кусая губу. Никаких фокусов, Джими не посмеет. Где, по-твоему, он украл игру зубами? Как ты думаешь, от кого он перенял игру за спиной? Пока волшебный черный страт Бадди захватывает всеобщее внимание, Джими играет тихо. Много позже Бадди вспоминал: «Джими выглядел дико, но был застенчив. Когда пришло время для его соло, я услышал хорошего блюзмена, который, как и я, искал новые звуки и не возражал, если заблудится по пути. После игры он поблагодарил меня: "Ты один из моих учителей". Я был польщен, но не мог припомнить, чтобы мне платили за уроки. Я пожелал ему удачи и больше никогда не видел».