Издательство «Бомбора» представляет книгу Джоанны Кэннон «Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя» (перевод Ивана Чорного).
По неведомой причине мы считаем медиков неуязвимыми. Может быть, супергеройский образ сложился в наших головах под влиянием культуры. А может, это заблуждение помогает больным не терять веру в то, что врач всё знает и непременно спасет от любого недуга, каким бы тяжелым он ни был. Сами врачи становятся заложниками этого идеального образа, который имеет мало общего с действительностью. Пока мы представляем их в виде бесстрастных механизмов, легко разбирающихся с человеческим горем и страданиями, они сомневаются в собственных знаниях и силах. Переживают, когда ничем не могут помочь пациенту. Мучаются перед тем, как сообщить плохие новости родственникам больного. Никому не рассказывают о недосыпе, бессоннице, постоянной усталости и давящей ответственности за человеческие жизни, которые предполагает профессия врача.
Психиатр Джоанна Кэннон собрала откровения людей, которые прошли сотни километров по больничным коридорам. И дополнила их откровенным рассказом о собственной истории, об уязвимости и совершенных ошибках, мыслях о самоубийстве и отчаянии. В пронзительной и заставляющей задуматься книге «Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя» автор делится откровенными мыслями о реальности, с которой сталкиваются бывшие студенты медицинских факультетов в начале работы в больнице.
Проведя читателей через череду судеб пациентов и врачей, Джоанна Кэннон позволяет узнать о переживаниях, эмоциях и надеждах молодых докторов. Автор поднимает важные вопросы — медикализация процесса смерти, забота об эмоциональном здоровье пациентов, неизбежные врачебные ошибки, замалчивание темы смерти, выгорание медицинского персонала.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Разум
Я слышал голоса с самого детства. Я думал, что так происходит со всеми, пока не вырос и не осознал, что со мной что-то не так. Я бывал в больницах столько раз, что уже не счесть, и четыре раза меня помещали в психиатрическую лечебницу. Некоторые из моих госпитализаций я не помню. Возможно, только какие-то моменты, однако чувство сродни тому, когда смотришь на свою фотографию и не можешь вспомнить, как она была сделана.
Впрочем, я всегда запоминал тех, кто был со мной добр. Так глупо. Когда кто-то давал мне свою зарядку от телефона или уступал место в комнате отдыха, зная, что мне нравится сидеть у окна. Медсестры, которые меня слушали. Врачи, которым было до меня дело. Я держался за эти моменты, когда болел, ведь когда жизнь наполнена плохим, приходится холить и лелеять все кусочки добра, чтобы не сломаться.
ПАЦИЕНТ
В мой первый день в психиатрии, когда я закончила просматривать медкарты пациентов и листы назначений, а также напечатала все выписные эпикризы, я спросила, чем мне следует заняться дальше.
Я еще отходила от своего опыта в терапии и была решительно настроена показать, что я хороший врач. Мне хотелось произвести впечатление, постараться на этой работе изо всех сил, прежде чем признать поражение, прежде чем окончательно сдаться.
После непродолжительной паузы мне было велено общаться с пациентами.
Весь последний год мне твердили, что я слишком много говорю с пациентами.
Я ощутила небывалое облегчение.
НСЗ [Национальная служба здравоохранения в Великобритании] постоянно не хватает финансирования, однако наиболее остро это ощущается именно в психиатрии. Вероятно, всё дело в том, что здесь часто встречаются люди, лишенные всего. У пациентов, которые попадались мне раньше, как правило, было на кого положиться: находились люди, готовые проследить за приемом лекарств, ходить за покупками, пока больной не поправится, поддерживать его или просто с ним разговаривать. Но у некоторых пациентов в психиатрии, которых всю жизнь игнорировали и сбрасывали со счетов, не было никого. Ни души.
Мне встретилась женщина с шизофренией, которая сказала, что перестала принимать лекарства, потому что из-за них у нее в голове пропадали голоса, а больше составить ей компанию было некому.
Лишь когда человек лишается всех радостей жизни, когда не остается никакой поддержки и опоры и он оказывается совершенно один — лишь тогда проявляются истинные последствия изоляции, с которыми приходится разбираться НСЗ. Когда из жизни пропадают те места, где человек находил покой и компанию. Библиотеки. Кофейные клубы, городские проекты и пригородные дома культуры. Целые армии людей оказываются отрезаны от всего этого, и им некуда больше податься. В такой ситуации сами местные сообщества начинают рассыпаться на части. Если раньше мы замечали, когда кто-то по соседству испытывал трудности в жизни, то теперь дороги и улицы расстилаются бесконечной лентой, и мы больше не встречаемся со своими соседями — никому попросту нет дела до других.
— На моей улице никто не знает моего имени, — сказал один пациент. — Никто даже не заметит, если я пропаду.
Многие пациенты психиатрического отделения всю жизнь дрейфовали без какой-либо привязки, сосуществуя с серьезной болезнью без какой-либо поддержки или хотя бы признания, пока однажды эта болезнь не загнала их в угол и весь остальной мир не узнал о ней. Порой изъян оказывается небольшим и поддающимся контролю. Порой нет. Иногда что-то неуправляемое удается вовремя остановить, как в случае с одним бухгалтером, который стоял на железнодорожной платформе и услышал голос Бога, приказавший ему скинуть незнакомца под поезд.
— Я хотел, чтобы он умер, потому что состоит в клубе, — сказал бухгалтер. — Они преследуют меня. Они повсюду.
Его глаза о чем-то молили, а в голосе звучала вопросительная интонация, и я не была уверена, ждал ли он одобрения или же хотел, чтобы его освободили из плена того человека, в которого его превратила болезнь.
Иногда неуправляемое вовремя остановить не удается — тогда-то и появляются истерия и кричащие заголовки, общество забывает о единстве пациента и болезни, и мы начинаем винить этого человека, в то время как нам следует винить самих себя, ведь это мы не заметили, что он нуждался в помощи.
Другие пациенты в психиатрическом отделении появляются словно из ниоткуда. Их тихая, степенная жизнь протекала в пригородных домах на зеленых улицах — сложно представить, что психические болезни вообще могут туда забрести. Проведя какое-то время в психиатрии, вскоре начинаешь понимать, что у психических болезней не бывает предубеждений. Им наплевать на расу или религию, класс, пол или происхождение, и первым делом, оказавшись в общей палате, замечаешь скопление людей с совершенно разной судьбой и жизненными обстоятельствами. У одних нет ни дома, ни работы, у других имеются и семья, и профессия. Одни жили со своей болезнью всегда, другие в один прекрасный день осознали, что больше не в состоянии справляться с тем, что преподносит им реальность. Справедливости ради также можно сказать, что в каждом психиатрическом отделении, в каждой амбулаторной психиатрической клинике вы найдете огромные армии акушерок, врачей, медсестер, фармацевтов и социальных работников. Вы найдете НСЗ на пределе своих возможностей.
Второе, что вы увидите, зайдя в психиатрическое отделение, — что все эти люди, со своим разнообразным происхождением, стали единым сообществом. Обстановка часто бывает напряженной, люди ссорятся, и с каждым новым пациентом меняется общая динамика, однако люди радуются сходствам и забывают различия.
Пациенты поддерживают друг друга. Становятся друзьями. Они сведены вместе волей случая и обстоятельств, и их разнообразие, пожалуй, служит основой для объединения. В больнице они находят то, чего общество не сумело им предоставить — чувство принадлежности к какой-то группе.
Я почувствовала это в свой первый рабочий день, как только пришла, как только открыла двойные двери и оказалась в общей палате. Я сразу же поняла, что обрету здесь то же самое.
Очень многие медсестры просто невероятны, однако я никогда не встречала более поразительных, чем те, с которыми познакомилась в психиатрии.
Причем это касалось не только медсестер. Вспомогательный персонал, специалисты по трудотерапии, социальные работники и волонтеры. Врачи, администраторы, фармацевты, логопеды. Целое скопление людей, чьей единственной целью в жизни было вернуть пациенту веру в себя, вернуть ему полноценную жизнь.
Множество раз я становилась свидетелем моментов проявления сострадания — столь мимолетных, столь скоротечных, что они запросто могли бы остаться незамеченными. Если бы я описала их здесь, они показались бы незначительными и потеряли свое очарование в пересказе, однако у меня перехватывало дыхание, когда я видела их в общей палате или комнате отдыха. Потому что эти моменты напоминали мне о доброте, на которую способен один человек по отношению к другому, незнакомому. Эта доброта не имеет никакого отношения к униформе или стетоскопу в руках. Она исходит из человечности, и в психиатрии я начала замечать лучшие ее проявления.