Издательство «Новое литературное обозрение» готовит к выпуску новую книгу в серии «История науки». Книга «Академия благих надежд» Игоря Дмитриева и Натальи Кузнецовой посвящена раннему этапу истории Санкт-Петербургской Академии наук.
История создания Санкт-Петербургской Императорской Академии наук до сих пор порождает у специалистов самые противоречивые оценки — от восхищенных до резко отрицательных. Во многом авантюрный проект Петра I по открытию высшего ученого учреждения в массово неграмотной стране одни трактуют как гениальное нововведение, положившее начало становлению российской науки, другие — как губительный отказ от культурной самобытности. Авторы книги — известные историки науки — рассказывают о создании Петербургской Академии наук и первых семи десятилетиях ее существования. Основной акцент сделан на анализе сложных отношений между учеными и бюрократией — как внутриакадемической, так и государственной.
У книги «Академия благих надежд» два автора. Игорь Сергеевич Дмитриев — доктор химических наук, профессор кафедры философии науки и техники философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета, директор Музея-архива Д.И. Менделеева СПбГУ. Наталья Ивановна Кузнецова — доктор философских наук, специалист в области философии и методологии науки, социальной истории науки, философской этики, профессор кафедры современных проблем философии РГГУ.
Книга состоит из двух частей, написанных разными авторами: первая (И. С. Дмитриев) касается более событийной стороны, вторая (Н. И. Кузнецова) посвящена анализу ранней истории Петербургской академии наук в более общем ключе (с позиций философии и социологии науки и культурологии). Авторы не во всем сходятся в оценке феномена Академии, и это различие
Предлагаем для ознакомления фрагмент из части книги, написанной Игорем Дмитриевым. В нем идет речь о проблемах, с которыми столкнулась Академия наук в первые десятилетия своего существования.
Первое, что следует отметить из неблагоприятных для Академии факторов, — это перебои с выдачей жалованья. По свидетельству Г. Ф. Миллера, «нехватка денег началась уже в 1727 году. Если поступали деньги за текущий год, то они выплачивались в счет погашения долгов за прошедший, или распределялись кому как заблагорассудится. В результате получалось, что сумма, определенная на Академию, не выплачивалась исправно». Когда в декабре 1745 года академики отправили «в правительствующий сенат академии наук от профессорского собрания доношение», в нем было сказано, что в сем учреждении «всегда больше было расходу, нежели доходу». С 1730 года ежегодный перерасход средств составлял в среднем 9–10 тысяч. Денег катастрофически не хватало даже на жалованье служащим. Канцелярия вынуждена была принимать чрезвычайные меры:
— покупать железо в Берг-коллегии с целью его перепродажи;
— занимать деньги под проценты у частных лиц;
— расплачиваться с академическими служащими «натурой», т. е. изданными, но не реализованными Академией книгами, которые получателю приходилось продавать самому (к примеру, торговать книгами вынужден был, будучи адъюнктом, М. В. Ломоносов, который впоследствии писал, что на положенное ему тогда жалованье (360 рублей в год) «можно было жить вполне обеспеченно, если бы оно выдавалось аккуратно; но безденежье в Академии было такое, что жалованье выдавали книгами по номинальной цене: получившим книги предоставлялось продавать их кому угодно»).
Хотя в итоге задержанное жалованье все-таки выплачивалось, однако за время задержки его выплаты (которое могло доходить до года) академические служащие влезали в долги (беря деньги под проценты), рассчитываться по которым потом было нелегко. Необходимо также иметь в виду, что параллельно росли цены и увеличивались расходы, потому что многие служащие обзаводились семьей. Многие «академисты» вынуждены были сами, за свои деньги либо покупать, либо нанимать жилье. Кроме того, как докладывал 10 января 1735 года императрице «в академии наук обретающийся главный командир, действительный камергер барон фон Корф», как «в тех домах, которые академия наняла, так и в тех, которые академисты себе купили, ставят солдат (на постой. — И. Д.), от чего происходит академистам не токмо в жильях великое утеснение, но и в учениях, и в делах, от академии задаваемых, препятствие к тому же дрова и свечи, которые помянутым солдатам даются, надлежит покупать из академической Е. И. В. суммы, понеже академисты по своим контрактам таких издержек чинить не должны, ибо в других государствах и странах академии от публичных отягощений весьма свободны». Материально обеспеченными были очень немногие, но, правда, действительно лучшие: Г. Ф. Миллер, Ж. Н. Делиль, Л. Эйлер и (со временем) М. В. Ломоносов.
Правительственные дотации несколько облегчали финансовое положение Академии, но в корне ситуацию не меняли. Более того, со временем она только ухудшалась.
Кроме того, ученые чувствовали себя несправедливо обойденными в отношении их статуса: академики не имели классного чина, полагавшегося согласно Табели о рангах всем, кто поступал на госслужбу. В 1724 году Блюментрост просил Сенат присвоить академикам ранг «гофратов», т. е. надворных советников (седьмой — «дворянский» — класс по Табели), но дело заглохло. «Русское дворянство желает получать в награду почести и повышения в чине, тогда как величайшие ученые оставались без чинов, — писал Г. Ф. Миллер, — и это в империи, где все преимущества (в оригинале: vorzüge, т. е. достоинства, привилегии. — И. Д.) определяются чинами, где каждый, кто не имеет ранга, не может появиться ни в каком публичном собрании: так какой же человек хорошего происхождения решится в таком случае оставаться при учености, т. е. я хочу сказать, решится стать ученым по профессии (ein Gelehrtervon Professionzuwerden)». Не имевших ранга академиков даже не знали, куда пристроить в процессию на похоронах императрицы.
Именно чин обеспечивал его носителю и известное положение при дворе, и место в бюрократической системе Империи. Что значит быть ученым без чина, иллюстрирует следующий случай. Адъюнкт В. Ф. Зуев, будучи в 1781 году в научной экспедиции по поручению Академии, как-то отказался заплатить владельцу «почтовой гоньбы» секунд-майору Мордвинову незаконно требуемые им двойные прогоны и пожаловался губернатору (дело было в Харькове). Губернатор же заявил Зуеву: «Майор есть штаб-офицер, дворянин, здешний помещик, а ты кто?» — и отправил выпускника Лейденского и Страсбургского университетов на сутки под арест.
Или другой пример, правда из истории Московского университета. В середине 1760-х годов там произошел конфликт между Конференцией университета и книгопродавцем Христианом Людвигом Вевером. Последний, не желая подчиняться решениям Конференции, кричал: «Они [профессора] мне не начальство! Пусть они сначала получат чины, а тогда командуют! Плевал я на всю конференцию!»
В Регламенте Академии 1747 года (п. 10) было сказано, что ученые «никакого повышения в рангах ожидать не имеют» и могут (у кого есть заслуги) рассчитывать лишь на прибавку жалованья. По этому поводу М. В. Ломоносов писал: «…в Регламенте отнята вся надежда к произведению в высшие чины профессоров. В других государствах, несмотря на их множество, ниже на то, что большая часть не из дворянства, производят профессоров в советники правительства, в статские и тайные, и сверх того в знатное дворянство, то есть в бароны, и даются им кавалерии (т. е. ордена. — И. Д.). В регламенте академическом капитанские ранги по-старому профессорам оставлены, адъюнктам и никаких не дано, и словом рангов не расположено, чем бы к учению иметь ободрение. И для того дворяне детей своих охотнее отдают в Кадетский корпус, нежели в Академию, ибо, положив многие годы и труды на учение, не иметь почти никакой надежды далее произойти, как до капитана, есть главное отчаяние всему дворянству». В более раннем документе добавлена еще одна констатация: «Напротив того, канцелярским членам и другим чинам положены пристойные ранги к унижению профессорского достоинства и, следовательно, и к помешательству в размножении учения».
Поэтому Л. Эйлер, когда в 1766 году решил-таки вернуться в Россию, просил о подобающем для него чине. Однако Екатерина II, которая умела сочетать «с премудростью щедроты», изящно обошла этот вопрос: «Я дала бы ему, когда он хочет, чин [зачеркнуто: коллежского советника], если бы не опасалась, что этот чин сравняет его со множеством людей, которые не стоят г. Эйлера. По истине, его известность лучше чина для оказания ему должного уважения».
Предусмотрительной Екатерине было выгоднее держать Эйлера, обладавшего неоспоримым авторитетом и уже имевшим некие привилегии старшего по годам и службе академика, на ступени академической бюрократической лестницы, располагавшейся ниже той, на которой находился… ну, скажем, Якоб Штелин, бывший с 1765 года ученым секретарем Академии и в 1775 году получивший чин действительного статского советника, или граф В. Г. Орлов, которого императрица в октябре 1766 года назначила директором Академии в помощь графу К. Г. Разумовскому, ее президенту.
Академики неоднократно обращались к правительству с просьбой предоставить им чины выше девятого класса (т. е. выше чина сенатского протоколиста), но безрезультатно. Почему правительство не шло навстречу этим просьбам? По мнению В. И. Турнаева, дело в том, что «российское дворянство ревниво оберегало свою кастовость» и далее — о выгодах, которые господствующее сословие получает от политического бесправия остальных социальных слоев.
Возможно, это так. Но мне представляется, что по отношению именно к академикам дело скорее в другом: правительство понимало, что имеет дело хоть и с немногочисленной, но очень специфической корпорацией (состоявшей в основном из иностранных подданных, т. е. носителей той культуры, которая для Петра была в известном смысле эталонной, имевших связи с интеллектуальной элитой Запада, незаменимых в ряде важных для правительства мероприятий, к примеру в экспедициях и т. д.) и с ними нельзя обращаться так, как, например, кабинет-министр Артемий Волынский обращался с Василием Тредиаковским (правда, до избрания последнего в Академию). Правительство в отношениях с Академией не просто отказывало научной элите в достойном чине, но скорее манипулировало с чинами, используя ранг в качестве способа воздействия на ученых.