В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга Джеффри Клугера “«Аполлон-8». Захватывающая история первого полета к Луне”, описывающая историю первого в истории пилотируемого полета к Луне.
Стартовав 21 декабря 1968 года, экипаж в составе Фрэнка Бормана, Джеймса Ловелла и Уильяма Андерса спустя 66 часов достиг окололунной орбиты и совершил десять витков вокруг Луны. В ходе этого полета были сделаны фотографии лунной поверхности, выбраны потенциальные участки для посадки будущих экспедиций, проверена работа аппаратуры. 27 декабря экипаж благополучно вернулся на Землю, совершив посадку в Тихом океане.
Книга известного журналиста Джеффри Клугера стала первой подробной историей «Аполлона-8». «Опираясь на документы и подлинные расшифровки переговоров экипажей, а также на собственные продолжительные беседы с героями книги, Джеффри Клугер описывает американскую космическую программу и пилотируемый полет к Луне настолько достоверно, что мы чувствуем, будто сами стремительно взлетаем в ракете вместе с астронавтами, трепеща от восторга, опасности и от космического смысла миссии», в – говорит о ней профессор MIT и писатель Алан Лайтман.
Мы публикуем фрагмент книги Джеффри Клугера, где описываются события накануне полета и старт «Аполлона-8».
За три дня до старта Мэрилин Ловелл с двухлетним сыном Джеффри прилетела во Флориду специальным частным рейсом, который организовала одна из аэрокосмических компаний-подрядчиков, работавших над программой «Аполлон»: такие фирмы неизменно сражались за возможность укрепить свою репутацию и добавить к ней отсвет звездной славы тем, чтобы доставить семью очередного астронавта на космодром в течение предстартовой недели. Два дня спустя остальные трое детей Ловеллов прибыли другим частным рейсом. Семью разместили в пляжном домике с видом на стартовую площадку.
В силу этого Ловелл при малейшей возможности норовил улизнуть из квартиры астронавтов и оправиться на машине в бунгало, где принимался развлекать детей и всячески с ними резвиться, а когда они утомлялись — отправлялся на прогулку с Мэрилин. О полете они не говорили: обсуждать было нечего, как и в те предыдущие времена, когда Джим испытывал новые реактивные самолеты. Поэтому о первом в истории полете к Луне между собой они не проронили ни слова — по крайней мере до последнего вечера перед стартом.
В самый короткий день 1968 г., 20 декабря, стемнело рано. Примерно в половине шестого вечера Ловелл подъехал к бунгало и погрузил в машину всю семью — Мэрилин и четверых детей. Джим с Мэрилин ехали молча, дети оживленно болтали на заднем сиденье. Машина свернула на трассу AIA, ведущую к Космическому центру. Подъехав к строго охраняемым воротам, Ловелл предъявил пропуск, хотя можно было этого не делать: охранник и без того расплылся в улыбке при виде «лунного астронавта» и его счастливой семьи.
В 5 км оттуда, на клочке земли позади сооружений Космического центра, стоял белоснежный сверкающий шпиль — «Сатурн-5». Ракету, залитую светом прожекторов, на фоне окружающего плоского пространства невозможно было не заметить. Ловелл проехал в ворота, миновал многочисленные здания и бункеры Космического центра. По мере приближения к стартовой площадке ракета высотой с 36-этажный дом, казалось, росла и росла.
Техники, снующие на стартовой площадке, приветственно помахали Ловеллам и дали им приблизиться, когда те высадились из машины на ближайшей песчаной дюне и воззрились вверх; Мэрилин держала на руках малыша Джеффри, остальные дети стояли здесь же. Протокольная группа НАСА установила на песке столик, можно было полакомиться пончиками с кофе, однако Ловеллы были слишком захвачены зрелищем ракеты и не собирались отвлекаться на еду; впрочем, привыкшие к виду «Сатурна» техники не упустили случая закусить и отвлечься от работы. Мэрилин раньше видела намного меньшие серо-стальные «Титаны», которые уже дважды уносили ее мужа в космос, однако нынешняя ракета разительно он них отличалась. Подняв голову, она разглядывала «Сатурн-5»: на таком близком расстоянии ракета многим кажется монстром, однако в голове Мэрилин царила лишь одна мысль: «Это произведение искусства».
Ракета вовсе не была монстром — она была великолепна.
На следующее утро Мэрилин предстояло увидеть с безопасного расстояния в 2,5 км, как ракета унесет отца ее детей на совсем не безопасное расстояние почти в 400 000 км. Однако сейчас ею владели только переживания за мужа и восторг перед огромной машиной.
— Рев будет ужасный, — сказал Ловелл , подступив ближе и проследив ее взгляд.
— С нами все будет хорошо, — ответила Мэрилин. — Мы видели, как взлетали «Титаны».
— Они даже и близко не похожи.
Мэрилин кивнула.
— И не волнуйся, когда ракета наклонится, — добавил Ловелл.
— Наклонится?
— Всего на градус-другой при старте, чтобы не задеть башню.
Мэрилин попробовала представить себе такую громадину наклоняющейся хотя бы на сантиметр от идеально правильной вертикали — и сразу же отбросила эту мысль. Если так надо, то так и полетит.
Несколько минут спустя, когда дети заскучали, Мэрилин отвела их обратно в машину, и семья благополучно вернулась с космодрома в пляжное бунгало. Ловелл вошел в дом вместе со всеми попрощаться напоследок. У него в руках Мэрилин заметила конверт из оберточной бумаги. Открыв его, Джим достал фотографию Луны — снятый крупным планом кадр с широкой серой равниной, фото с одного из орбитальных аппаратов НАСА.
— Это Море Спокойствия, — сказал Ловелл . Затем указал на небольшую треугольную гору на сухом берегу безводного моря. — Это одна из «начальных точек», которые мы должны обследовать. Это точка, на которую будут ориентироваться следующие экипажи при начале спуска.
Мэрилин кивнула, не очень понимая, зачем он рассказывает ей об этих тайнах полета.
— Я увижу ее одним из первых, — добавил Ловелл . — Поэтому назову Горой Мэрилин.
Глаза Мэрилин наполнились слезами. Не доверяя голосу, она молча обняла мужа и поцеловала его на прощанье.
* * *
Ловелл вернулся в квартиру астронавтов чуть позже восьми часов вечера, и с этого момента фактически начался полет «Аполлона-8» к Луне . Экипаж пока по-прежнему ходил по Земле в привычной, обыденной одежде, дыша тем же воздухом, что и остальные 3,6 млрд людей на планете. Однако стрелки часов уже отсчитывали время до старта и тикали очень настойчиво.
Запуск был назначен на 7:51 по восточноамериканскому времени. Это означало ранний ужин в 17:30 вечера. Ловелл успел поесть еще до поездки в бунгало, к его возвращению Борман и Андерс уже готовились ко сну, и Джим последовал их примеру. Согласно маниакально точному графику НАСА, им надлежало проснуться в 02:36 ночи. Далее следовали: последнее медицинское обследование в 2:51, завтрак в 3:21, и в 3:56 начиналось облачение в скафандры. В 4:42 экипаж должен был выйти к автобусу, который к 5:03 привезет астронавтов на стартовую площадку. К 5:11 экипажу предстояло подняться на лифте на верхушку башни обслуживания и забраться в корабль.
Таково было предполетное расписание, и, когда настал нужный момент, все начало развиваться в точности по плану. Побудка прошла как всегда: Дик Слейтон , войдя в темный номер астронавтов, включил свет в гостиной, а затем обошел все спальни: постучав в дверь, он открывал ее так, чтобы свет хлынул внутрь, указывал на часы и напоминал, что пора вставать и что медицинское обследование начнется через 15 минут.
Завтрак — стейк с яйцами, тост, фрукты, сок и кофе — был стандартным еще со времен «Меркурия», традиция кормить дублеров вместе с основным экипажем тоже оставалась неизменной. В то утро это означало завтрак в компании Нила Армстронга , Базза Олдрина и новичка Фреда Хейза . Взглянув в их сторону, Ловелл поймал себя на мысли, что если бы не больной позвоночник Майкла Коллинза , то он сам сейчас сидел бы среди тех трех астронавтов, которые остаются на земле. С Хейзом, который заменил его в команде дублеров после того, как он сам принял место Коллинза в основном экипаже, Ловелл познакомился совсем недавно, но уже оценил его по достоинству. Новичок успел изучить LM и стать экспертом не хуже Андерса , только, в отличие от Андерса, ему еще мог представиться шанс полетать на этом аппарате.
Репортеры, толпящиеся снаружи в предрассветном холоде, могли увидеть астронавтов только после того, как те переоденутся в скафандры и выйдут к автобусу. Впрочем, на завтраке присутствовал специально назначенный фотограф, который должен был последовать за экипажем, когда придет время облачаться в скафандры. И хотя астронавты не возражали против того, чтобы их фотографировали во время еды, съемка при надевании скафандров была совсем другим делом.
Надевать космический скафандр совсем не то, что рыцарю облачаться в боевые доспехи, и чем меньше публика об этом знает — тем лучше. Процесс этот долог и тягостен, и с каждой надеваемой деталью костюма астронавт становится все более беспомощным и потому полностью зависимым от техников. Они надевают на него ботинки, натягивают штаны, пристегивают перчатки к рукавам. В итоге получается не человек, а подобие надутой и неуклюжей карнавальной повозки, и для пущего унижения его еще заставляют пролежать несколько минут в особом кресле, как вытащенную из воды морскую черепаху, опрокинутую на спину: подышать кислородом из системы жизнеобеспечения , чтобы должным образом подготовить себя. И лишь после этого астронавта вновь поднимают на ноги и позволяют выйти к автобусу, который довезет его до старта.
Пока астронавты проходили неприятную процедуру облачения в скафандры , шестеренки огромного механизма мыса Кеннеди пришли в движение. Ракета уже была заправлена топливом и стояла на старте — почти 3000 т металла и топлива плюс еще 550 кг, которые добавятся после того, как влажный флоридский воздух сконденсируется до ледяной корки на поверхности ракеты, в баки которой залиты жидкий кислород и водород.
На пляжах мыса Кеннеди зрители вылезли из палаток и машин, сонно мигая при виде рассветного солнца и настраивая бинокли на ракету, стоящую в 5 км от них. Внутри огромного пускового зала — намного большего, чем в хьюстонском ЦУП — 350 человек уже сидели за пультами. Впрочем, отсюда управлять полетом предстояло только в это утро: как только сопла двигателей поднимутся над башней обслуживания, командование перейдет к Хьюстону и к дальнейшему полету пусковой зал не будет иметь отношения.
Рокко Петроне , руководитель пуска, видел весь зал от своего пульта у задней стены и пристально наблюдал как за состоянием ракеты, так и за состоянием сотрудников. Любой из операторов, вставший у своего пульта — то ли из-за волнения, то ли из-за того, что захотелось размяться, — немедленно слышал в наушниках голос Петроне с повелением сесть обратно. Успешный запуск напрямую зависел от дисциплины в зале.
Когда Борман, Ловелл и Андерс наконец вышли из здания, где их одевали в скафандры , они оказались среди настоящей бури вспыхивающих фотокамер и выкриков. Репортеры теснились, отделенные ограждением, чтобы не занимать дорожку от двери здания до двери автобуса, и засыпали их вопросами. Астронавты в одной руке несли чемоданчик с переносной вентиляционной установкой, другой махали публике. Все окружающее они видели через стекло сферического гермошлема, звуки доносились до них по большей части в виде приглушенного шума, как при погружении под воду. Когда астронавты забрались в автобус и за ними закрылась дверь, звуки перестали долетать вовсе.
По пути к стартовой площадке почти не разговаривали, как и во время подъема на лифте. Побережье Флориды мало-помалу уходило вниз, а перед глазами тянулась заледеневшая, веющая холодным паром вертикальная стена ракеты.
Через слой льда проступало изображение американского флага на корпусе и заглавные буквы «USA» и «United States», написанные на первой и второй ступени сверху вниз — так, что перед поднимающимися на лифте астронавтами буквы ползли в обратном порядке.
На самом верху башни обслуживания астронавты по специальной огороженной галерее прошли к «белой комнате», которая окружала корабль. Люк капсулы — по виду очень похожий на тот, который стал причиной гибели Гриссома, Уайта и Чаффи , хотя и работающий иначе, — был открыт и ждал астронавтов. Борман, которому предстояло лететь в левом кресле, забрался внутрь: первым войти в корабль, последним его покинуть — как и положено командиру. Андерс , которому принадлежало правое место, забрался следом. Ловелл, чье место было в центре под самым люком, шел последним и на галерее ненадолго остался в одиночестве.
Он посмотрел вниз и впервые заметил сотни тысяч людей и автомобилей — по большей части с включенными в предрассветном сумраке фарами, — собравшихся, чтобы посмотреть на запуск. Он отметил также, что никого из зрителей не подпустили к ракете ближе 2,5 км: граница запретной зоны четко вырисовывалась вокруг массивной и мощной ракеты, к которой было приковано столько взглядов. И экипаж «Аполлона-8» находился на самой ее вершине.
— Может, они знают что-то такое, чего мы не знаем, — пробормотал себе под нос Ловелл, скорее в шутку.
Уже у самого люка, заглянув внутрь, он увидел Бормана, хмуро глядящего на приборную панель. Напротив каждого из кресел висело по рождественскому украшению.
— Что это? — проворчал Борман не столько для других, сколько для себя, хотя вопрос раздался и в наушниках Ловелла.
— Гюнтер, — объяснил Ловелл, хотя Борман и без того знал ответ.
Гюнтер Вендт был из тех немецких инженеров, которые после войны прибыли с Вернером фон Брауном, теперь он отвечал за «белую комнату» и руководил делами на старте. Вендт был последним, кого видел каждый из астронавтов перед закрытием люка, и он любил развлекать экипаж шутками и сувенирами. Многим из пилотов это нравилось, особенно Уолли Ширре. Однако Фрэнк Борман — не Уолли Ширра, тем более в таком ответственном полете, поэтому он снял висящее перед ним украшение, глянул через плечо и улыбнулся Вендту — как можно более естественно.
— Спасибо, Гюнтер, — сказал он, вручая тому непредусмотренный груз. Ловелл и Андерс последовали его примеру.
После этого у люка показался еще один член обслуживающей команды. По очереди он наступил на плечо каждого из астронавтов, получив необходимую опору, чтобы как можно туже затянуть ремни, притягивающие их к креслам. Эту операцию нужно было сделать именно так — ведь астронавтов в креслах будет бешено трясти после включения двигателей, затем бросит вперед при отсечке и отделении первой ступени, затем вдавит обратно при запуске второй ступени, а напоследок вновь бросит вперед-назад при отделении второй ступени и включении третьей. После этого люк — усовершенствованный безопасный люк, который можно открыть за считаные секунды, так что астронавтам уже никогда не придется погибнуть в пламени, — герметично закрыли. Вновь откроют его только тогда, когда Борман с экипажем слетает к Луне и вернется на Землю.
После этого больше часа длилась финальная предстартовая проверка, проводимая астронавтами и наземными службами; неполадок при этом не обнаружилось. Чем более гладко она проходит — тем меньше вероятности задержки во время обратного отсчета и тем скорее начнется полет.
— Центр управления запуском «Аполлон-Сатурн», — произнес в эфир Джек Кинг, когда приблизилось время старта. Кинг был «голосом НАСА» — комментатором, который вел репортажи во время обратного отсчета и ради которого замолкали даже ведущие теленовостей, особенно когда он оглашал в эфире неформальные подробности, услышанные им в переговорах между экипажем и операторами.
Астронавты забрались в кабину еще перед рассветом, но прошло время, и успело настать утро.
— Семь минут тридцать секунд, идет отсчет, мы все еще нацелены на запланированное время старта, — сказал Кинг. — Джим Ловелл несколько минут назад доложил, что видит синее небо и из этого заключает, что солнце взошло.
Часы отсчитывали время, миновала шестиминутная отметка, затем пятиминутная и четырехминутная. За три минуты до старта начался наддув баков, и мощный вибрирующий, булькающий гул заполнил корабль — звук намного более низкий, чем слышанный Борманом и Ловеллом в миниатюрном «Джемини» на ракете «Титан» три Рождества назад. Сейчас Борман переглянулся с Ловеллом, который показал, что тоже узнал звук. Затем Ловелл повернулся к Андерсу , у которого таких воспоминаний не было, и ободряюще ему кивнул.
Истекли последние три минуты, и, когда наконец настал момент старта, он был столь же неистовым, как и в двух предыдущих пусках «Сатурна-5».
— Подъем! — объявил Джек Кинг , когда пять главных двигателей извергли вихрь пламени.
— Здание под нами дрожит! — воскликнул Уолтер Кронкайт , вновь впадая в экстаз от проявления технической мощи. — Платформу с камерой трясет! Зато какой вид! Если все пойдет благополучно — то человек уже летит к Луне!
Общим словом «человек» были обозначены сразу три человека, и для них старт ощущался совсем не так, как виделся зрителям. Они находились на борту монстра — внутри того самого монстра, который сотрясал здание с Кронкайтом.
— Подъем, и часы пошли, — выкрикнул Борман погромче, чтобы перекрыть рев. Часы на приборной панели, на период обратного отсчета замершие в ожидании, теперь принялись отсчитывать полетное время.
— Вас понял. Часы, — откликнулся Коллинз, один из трех астронавтов, которых выделили работать в этом полете капкомами.
— Программа крена и тангажа, — объявил Борман. Его голос дрожал от мощи 3500 т тяги, поднимающих конструкцию в 3000 т. По мере подъема «Сатурн-5» начал разворачиваться носом в направлении для выхода на орбиту.
Гул в кабине и близко не походил на то, что способны были воспроизвести тренажеры. Как минимум десять секунд (которые Андерсу показались минутой) члены экипажа не могли переговариваться друг с другом, а это значило по сути, что в случае аварии каждый остается сам за себя. Перегрузки здесь были легче, чем на «Титане», — всего 4 g в сравнении с семью или восемью, перенесенными Борманом и Ловеллом при старте «Джемини». Однако Андерсу, совершающему лишь первый полет, даже 4 g «Сатурна-5» показались вдвое тяжелее.
Грубую мощь «Сатурна-5» Андерс почувствовал на себе не только в виде перегрузок. Двигатели в нижней части ракеты были смонтированы в кардановых подвесах — это позволяло им отклоняться в стороны, чтобы ракета шла в нужном направлении. Однако эти небольшие движения в нижней части более чем 100-метровой ракеты преобразовывались наверху в мощные удары. Андерс чувствовал себя букашкой на конце кнута.
Через две с половиной минуты, когда «Сатурн» с экипажем находился в 66 км над Землей и двигался на скорости 2700 м / с, отработала и отделилась первая ступень, отчего астронавтов бросило на ремни. Секунду спустя, при зажигании двигателей второй ступени, их жестоко вдавило обратно в кресла.
Для Андерса этот рывок не прошел даром. За несколько секунд до этого он пытался поднять руку к приборной панели — рука шла так, будто к ней привязали десятикилограммовый груз. Он сумел протянуть руку вперед за мгновение до того, как запустилась вторая ступень, отчего рука впечаталась аккурат в стекло шлема. Металлическое кольцо на запястье оставило на непробиваемом стекле ощутимую царапину. Андерс обругал самого себя — единственный новичок среди экипажа теперь будет иметь на шлеме видимое свидетельство собственной неопытности.
Заметил ли Борман промашку Андерса — неизвестно; если да, то он воспользовался прерогативой командира не обращать внимания на мелкие оплошности.
— Первая ступень шла плавно, вторая идет еще плавнее, — доложил он Земле.
— Вас понял, плавно и плавнее, — ответил Коллинз. — Мы не видим проблем.
На 8-минутной отметке полет внезапно стал не таким плавным: «Сатурн-5», уже без первой ступени, вошел в режим продольных вибраций, которые едва не привели к развалу «Аполлона-6» на части.
— Появилось небольшое «пого», — доложил Борман тревожную новость Земле.
— Вас понял, небольшое «пого», — эхом откликнулся Коллинз . Оба недоумевали, почему не срабатывают добавленные фон Брауном гасители колебаний1. Однако через несколько секунд гелий в баках начал действовать, его «магия» принялась улаживать дело.
— «Пого» стихает, — доложил Борман.
— Вас понял, — ответил Коллинз.
И после этого «Сатурн-5», имя которого было связано с одним безупречным и одним чудовищным полетом, без малейших неточностей исполнил все то, ради чего его строил Вернер фон Браун. Вторая ступень отделилась по всем правилам, третья ступень ненадолго запустилась и тут же отключилась, дав «Аполлону-8» нужный толчок к временной опорной околоземной орбите. Для долгого полета вокруг Земли такая орбита была бы слишком низкой, однако для экипажа, который не собирался здесь надолго зависать, она была впору. Подготовка к следующей стадии и проверка систем должна была занять меньше двух витков вокруг Земли, а затем вновь запущенная третья ступень наконец-то выведет корабль по направлению к Луне.
— «Аполлону-8», Хьюстон. По нашим данным у вас апогей 1-0-3, перигей 99, — доложил Коллинз высшую и низшую точку орбиты в морских милях2.
— 103, 99, — четко повторил Ловелл.
Откинувшись в кресле, он обратился к экипажу:
— Ну что, какое-то время можно дышать и слышать.
Вокруг него висели в воздухе частицы пыли, перед глазами плыл оставленный кем-то из техников болт.
— Неслабо нас трясло, да? — заметил Борман, тоже откидываясь на спинку кресла.
— Как в старом товарном поезде, — поддержал его Андерс.
— Это и есть старый товарный поезд, — откликнулся Ловелл, отстегивая перчатки и снимая шлем. — Располагайтесь поудобнее, лететь нам еще долго.
В этом Ловелл был прав. В момент старта Луна отстояла от Земли на 376 115 км. От высшей точки нынешней орбиты «Аполлона-8» до назначенного места оставалось 375 924 км.
1 Гасители были добавлены на первой ступени, а в этот момент заканчивала работу вторая. Высокочастотные колебания (18, 9 и 11 Гц) наблюдались с 450-й по 520-ю секунду и, строго говоря, не представляли собой классическое «пого». — Прим. науч. ред.
2 191 км и 183 км соответственно. — Прим. науч. ред.
Клугер Д. «Аполлон-8». Захватывающая история первого полета к Луне / Пер. с англ. И. Майгуровой; Научный редактор И. Лисов; Редактор А. Никольский — М.: Альпина нон-фикшн, 2019.