У физических антропологов юбилейный год - исполняется 130 лет со дня рождения специалиста по Средней Азии Л.В. Ошанина, 110 лет – антрополога, этнографа и археолога М.Г. Левина, 100 лет – знатока антропогенеза М.И. Урысона, 90 лет – пластических реконструкторов Г.В. Лебединской и Т.С. Сурниной, 85 лет – крупнейшего палеоантрополога И.И. Гохмана, 80 лет со дня рождения основателя российской школы одонтологии и специалиста по происхождению человека А.А. Зубова и др..
В связи с этим 16-17 октября Центр физической антропологии ИЭА РАН провел конференцию «Памяти посвящается…», чтобы вспомнить многих и многих ушедших, но не забытых коллег-антропологов, внесших свой немалый вклад в развитие физической антропологии.
Первым в цикле «Памяти посвящается…» вышло интервью антрополога Сергея Васильева об ученице антрополога, автора метода пластической реконструкции Михаила Михайловича Герасимова – Галине Вячеславовне Лебединской. Теперь мы публикуем воспоминания антрополога Татьяны Петровны Кияткиной об учителе Льве Васильевиче Ошанине (1884 — 1962), антропологе и организаторе кафедры антропологии в Ташкентском университете, сыне знаменитого Василия Федоровича Ошанина путешественника, исследователя Средней Азии.
Вот и пришло время воспоминаний. Как странно, как странно…Казалось, оно никогда не придет. И будет всегда сегодня, а потому еще будет завтра, и так будет еще долго-долго…
Ведь все было так недавно! – Ташкент, САГУ, биологический факультет, кафедра антропологии, Лев Васильевич…Эти удивительные вечера на Обсерваторской 20, в старом, дореволюционном, «русском» Ташкенте. Кто помнит Старый Ташкент, знает, какие дома тогда строились – это были одноэтажные массивные дома, сложенные из сырцового кирпича, оштукатуренные саманной глиной, без побелки. Стены были очень толстые – до 1 метра (летом жара не прогревает жилище, зимой стены не промораживаются).
Квартира Льва Васильевича состояла из двух больших комнат. Дверь в квартиру и окна обеих комнат выходили на просторную террасу; с перилами, резными балясинами. На улицу окна не выходили – это тоже особенность традиционного строительства. Попадали на эту террасу со двора, в который смотрело множество дверей и окон соседних квартир, число которых росло, росло, росло… «Люблю наш тихий двор!»- говорил Лев Васильевич, выходя на террасу и глядя в энергичную, пеструю и живую жизнь двора, где бегали собаки, крались на коротких лапах кошки, висело бесконечное белье, дымились мангалы и уютно беседовали соседи. Надо было видеть Льва Васильевича: легкая полуулыбка, добрые мягкие глаза, в которых изумление и принятие всего, что происходит, всего разнообразия жизни.
Войдя с террасы в квартиру, вы попадали в коридорчик; справа была маленькая кухня, в которой всегда трудилась Надежда Николаевна, крохотная пожилая дама, сестра Натальи Николаевны, жены Льва Васильевича. В большой комнате стоял громадный круглый стол на разветвленной «ноге». Я никогда не забуду этот стол с его замечательной «ногой», которая снизу разветвлялась на «лапы», на которые было удобно опираться ногами.
Стол был покрыт скатертью из сурового полотна без всяких изысков. Над столом висел огромный абажур, от которого на столе было светло. А кругом, уже в полумраке, были какие-то «углы и закуты», обжитые, уютные, функционально различные «территории», где обитали члены семьи Льва Васильевича.
В «углу» Натальи Николаевны жили, кроме нее, два ее пса и кот. Иногда кот откуда-то появлялся – сумрачный, нелюбезный. Появление этого кота в доме Льва Васильевича таково: как-то, будучи в Ташкенте, Георгий Францевич Дебец решил пойти в гости в Льву Васильевичу. День выдался дождливый, серый, холодный. Идя по улице, Георгий Францевич увидел маленького котенка, грязного, мокрого, худого. В общем, никчемного. Сердце Георгия Францевича дрогнуло, он взял котенка, вымыл его под водосточной трубой (тогда в Ташкенте с крыщ домов шли водосточные трубы, которые прекращали свое существование в полуметре от тротуара и на этой высоте из них извергалась вода неким подобием водопада), завернул в свой носовой платок и принес в дом Ошаниных.
Лев Васильевич не одобрил это подношение, но отвергнуть его не решился – все-таки сам Дебец…подарок есть подарок. Котенок был высушен, накормлен и принят в семью.
Когда я его видела уже взрослым, мне показалось, что он забыл свое ничтожное детство (или сделал вид, что забыл), и вел себя самостоятельно и несколько отрешенно, как и подобает достойным котам. Обоих псов он держал в большом почтении и уважении к себе.
Где-то в другом «углу» жила Наташа – внучка Льва Васильевича, прелестная девочка с дивными глазами на смугловатом нежном лице. Наш сокурсник, однажды увидевший ее, когда она вносила на подносе чай в кабинет Льва Васильевича, вспоминает об этом по сей день, как о «чудном виденье».
А какие изумительные, интересные беседы велись за этим круглым громадным столом, когда собиралась вся семья! На «огонек» приходили их друзья и добрые знакомые; бывало, приглашали туда и меня. Как я любила сидеть, смотреть на гостей, на близких Льва Васильевича, слушать, внимать всему, что говорилось за этим незабываемым столом! Я растворялась в удивительной атмосфере этого дома, такого русского, доброго…Это был интеллигентный стиль общения, стиль поведения. Здесь не было ничего «буржуазного», все было просто, чистосердечно и легко. Я помню, всегда подавали суп. Обыкновенный суп в обыкновенных тарелках. Лежали салфетки. Никаких колец, подставок под салфетки не было. Вообще не было никакой «буржуазности». Помню, много позже, когда Льва Васильевича уже не было, я, бывая в Ташкенте, всегда ходила «в гости» к Елене Львовне, на новую квартиру, в новом микрорайоне, выстроенном после землетрясения 1966 года. И там мне всегда предлагалась «тарелка супа», от которой я никогда не откзывалась. И всегда были запеченные с сахаром яблоки (такой десерт). (Здесь хочу заметить, что подавали суп и в семье Таси Сурниной («старики», конечно, помнят ее – прелестную, добрую, изумительную. Тасю, ее маму – Елизавету Ильиничну, замечательного Володю, мужа Таси, и их красавицу дочку – Ксенечку). Недавно я была в гостях у Риты Герасимовой, она тоже кормила меня вкусным супом).
Елена Львовна преподавала английский на кафедре германо-романских языков в САГУ. Шатенка, с слегка вьющимися пушистыми, причесанными на прямой пробор волосами, карие, широко расставленные глаза с такой же складочкой верхнего века, как у Льва Васильевича, несколько широкоскулое лицо с чуть смугловатой кожей, прекрасная линия рта – такой была Елена Львовна.
Как-то она была в командировке в Англии, в каком-то университете. Она мне показывала фотографии, книги, которые оттуда привозила, рассказывала много интересного и совершенно для меня, советского человека, непонятного. С большим юмором, помню, она рассказывала, как изысканные английские леди, с которыми ей довелось общаться, доверительно говорили ей: «Нам так повезло с королевой!» (Елизаветой II).
Но все это было уже «потом». А начиналось все, когда я стала заниматься на кафедре антропологии биолого-почвенного факультета САГУ. Он располагался в центре Ташкента, в здании бывшей женской гимназии, где до своего отъезда в Петербург в 1906 году был директором отец Льва Васильевича – Василий Федорович Ошанин.
Кафедра занимала две комнаты на первом этаже. Кабинет Льва Васильевича – маленькая комната, где, кроме его стола и кресла, помещался столик, где сидели секретарь и ассистентка кафедры. Напротив этой комнатки был огромный кабинет, на стеллажах стояли краниологические и остеологические коллекции. Там с нами занималась доцент кафедры Валентина Яковлевна Зезенкова. Там-то вот и находилась знаменитая коллекция черепов из Шейхантаура. (Ныне все костные материалы вновь преданы земле).
Уже в те годы Лев Васильевич очень часто чувствовал себя плохо и потому лекции нам он читал дома, в своем кабинете, заставленном стеллажами и громадными книжными шкафами. Мы приходили, садились к маленькому столику перед старинным, красного дерева столом, за которым сидел Лев Васильевич, и слушали неторопливую, обстоятельную лекцию. Наверное, это была даже не лекция, а беседа, рассказы об антропологии, идеях, людях…
Лев Васильевич подходил к стеллажу, брал нужную книгу, сдувал с нее пыль, которая облачком (вернее – облаком!) взвивалась с книги. Это – лесс. Знаменитый азиатский лесс, это даже не пыль, а пудра, проникающая во все и постоянно. Лесс присутствует всегда и везде, он существует, он наполняет все собой, вы в нем живете.
Там же мы сдавали экзамены. Лев Васильевич давал нам вопросы и уходил из кабинета. (Куда? Насладиться тишиной двора?) Надолго. Вы представляете – сидеть одним, рядом конспекты, учебники, книги…Казалось бы, ну посмотри, подгляди, спиши! Нет, не подглядывали, не смотрели, не списывали. Сидели, пытаясь извлечь из своих, увы, не больно обремененных знаниями голов нечто соответственное. Лучше провалиться, получить двойку, чем подсмотреть! Почему? Я думаю теперь – видимо, так действовало на нас доверие. Нельзя, невозможно! Неискренностью, ложью ответить на открытость, доверие. Тогда мы ничего такого не думали, ничего не анализировали, а просто не могли…Но двоек не получали – Лев Васильевич был великодушный и добрый.
После окончания САГУ я стала работать и жить в Таджикистане. Лев Васильевич часто писал мне, заботился обо мне, принимая большое и деликатное участие в моих не всегда хорошо складывавшихся делах. И он делал мне подарки! К каждому Новому году я получала его поздравление и маленькую бумажку – годовую подписку на журнал «Иностранная литература». Получал ли кто-нибудь из вас такие подарки? Я – никогда, ни до, ни после…
Теперь я понимаю, какое громадное влияние все это на меня имело, как воспитывало духовно, эмоционально. А тогда я просто любила Льва Васильевича, его дом, его семью.
Теперь этого дома нет. Нет и этой улицы. Давно нет Льва Васильевича, Натальи Николаевны, ее сестры Надежды Николаевны Остроумовых. Нет и Елены Львовны. Кончилось все: в Ташкенте, в университете, нет кафедры антропологии, нет мемориального кабинета антропологии, нет квартиры-музея Льва Васильевич, его отца Василия Федоровича, его тестя Николая Петровича Остроумова…
Т.П. Кияткина
